Лина Экфорд ходила в обычную школу, а потом родители перевели её на экстернат. Агрессия одноклассников и сенсорные перегрузки не давали Лине нормально учиться, она начала заикаться и бояться людей.

Сразу уточню, что это описание личного опыта, и я не против школ как таковых. Я за хорошие школы с правильной инклюзией и за домашнее обучение для тех, кому оно подходит. Но я против запихивания ребёнка в обычную школу любой ценой. Когда-то я прочитала в интернете, что «Социализироваться в школе — всё равно что греться в горящем доме». Сегодня я с этим полностью согласна.

Когда-то я очень хотела пойти в школу с шести лет. Потом мне исполнилось шесть, я узнала, что не иду учиться в этом году, и стала ждать следующего.

Я знала, что в школе будет много интересного. Например, физика и химия. И ещё мне наконец-то объяснят, что такое квадратный корень. Значок на калькуляторе интересный, а взрослые объяснять не хотят, говорят, пойду в школу — узнаю. Родители долго рассказывали, что школа — это не только уроки, что у меня будут одноклассники, с которыми можно будет общаться и играть. И я им верила. И даже хотела познакомиться с одноклассниками — вдруг они знают что-то интересное?

И вот я пошла в школу. Проблемы начались с первого дня — я заблудилась, одноклассница, с которой я пыталась познакомиться (так как всегда учили родители), не захотела со мной разговаривать, на перемене все носились по коридору и орали, а оставаться в классе в это время было запрещено. Впрочем, это не произвело на меня сильно негативного впечатления. Всего лишь первый день в школе, а не полноценный учебный день. Дальше будет интереснее.

Пожалуй, я оказалась права. Ели писать рассказ о моей школьной жизни, то дальше действительно будет интереснее, ведь именно необычные истории чаще привлекают внимание. Так что да, дальше стало интереснее. И хуже.

Познакомиться с кем-либо не получилось, да и желание общаться с одноклассниками быстро пропало — слишком странным мне показалось их поведение.

Они говорили, что я сумасшедшая, когда на перемене я просто стучала пальцами по крышке парты

Стучала тихо, едва дотрагиваясь кончиками пальцев до столешницы, но делая при этом сильные взмахи кистью. Не думала, что кто-то вообще может обратить на это внимание, но то, что это всё же заметили, мне не мешало — в конце концов, какая разница, как они меня называют? С тем же успехом они могли бы кукарекать и облизывать стены — ко мне их поведение не имеет никакого отношения.

Как оказалось, я ошибалась. Это имело отношение ко мне. Я всё ещё пыталась справиться со сложной задачей — по 15 минут после каждого урока я, как и все, должна была находиться в коридоре. В очень шумном коридоре с мерцающими лампами. Не знаю, как у остальных получалось общаться в такой обстановке. У меня все ресурсы уходили на то, чтобы справится с сенсорной перегрузкой.

На переменах я часто забивалась в угол рекреации, в небольшую нишу рядом с окном, и стучала руками по стенам. Сначала меня называли сумасшедшей — знакомая ситуация. А через некоторое время детям, видимо, надоело, что я никак не реагирую на оскорбления, и они решили перейти к более решительным действиям — хватали меня за руки и за ноги и пытались затолкать в мужской туалет. Я отбивалась и сопротивлялась, но это не сильно помогало, отпускать меня никто не собирался. После того, как это повторилось несколько раз, я перестала ходить в тот угол.

Просто сидеть, уткнувшись лицом в колени и раскачиваясь, мне тоже не давали. В лучшем случае пытались выяснить, не плохо ли мне, не плачу ли я, почему я такая грустная.

И даже тихо ходить вдоль стенки, напевая песенку, было нельзя. Появлялись дети, в очередной раз объявляющие меня сумасшедшей за то, что я «разговариваю сама с собой»

А то, что я не реагировала на подобное, видимо, вызывало у них желание этой самой реакции добиться — меня опять начинали бить. А в тех редких случаях, когда у меня были с собой какие-то вещи — их отнимали. Иногда рвали и портили, иногда возвращали в целости и сохранности.

Когда у меня отнимали вещи — я пыталась их вернуть. Когда меня били — я пыталась отойти подальше. Позже испробовала все известные мне способы — убежать (не получалось, догоняли), дать сдачи (не получалось, обидчики сразу убегали), обзываться (почему-то это казалось всем смешным).

Защититься не получилось, так что меня били, садились мне на голову (буквально! однажды одноклассник толкнул меня на пол и сел мне на голову), зажимали дверью так, что я боялась задохнутся, надевали металлическое ведро на голову и стучали по нему, отнимали вещи. И после всего этого сумасшедшей считали почему-то именно меня.

Думаю, стоит отметить, что дважды со мной всё-таки пытались поиграть на продлёнке во время прогулки. Один раз меня это напугало, потому что я не поняла смысл слов одноклассницы (поняла слишком буквально), а во второй раз мне просто было неинтересно и я ушла через пять минут.

С учителями проблем было куда меньше, чем с одноклассниками, но всё же они были. Оказалось, что тереть руками ноги нельзя, если они не болят (с чего бы это?). Крутить ручку тоже нельзя. И, конечно, самое неприятное — нельзя сидеть в классе во время перемены.

В пятом классе учительница по труду постоянно орала на меня, говорила, что я сплю на уроках и не слушаю учителя. Просто из-за того, что я опускала голову и не смотрела на неё. Глаза при этом у меня были открыты, она не могла этого не видеть.

Проблемы с обучением возникали по нескольким причинам — невозможность работать в шумной обстановке, непонимание, почему в некоторых заданиях от меня требуется вранье и неумение формулировать свои мысли устно.

Насчёт шумной обстановки. Я научилась делить и умножать до школы, но иногда не могла выполнить простейшие примеры на сложение и вычитание

Более того, не только «не могла посчитать», но иногда даже не могла и понять, что написано в учебнике. Пытаться делать уроки во время сенсорной перегрузки — безнадежное занятие.

Когда я говорила, что не могу написать сочинение «Кому бы я поставил памятник», потому что я не стала бы ставить памятник никому, меня обвиняли в том, что я считаю людей, о которых шла речь на уроке, недостойными памятника. Я говорила, что причина не в этом, но объяснить не могла и получила двойку. Кстати, если бы мне объяснили, что смысл задания — не написать о том, кому бы лично я поставила памятник, а написать о том, кому можно было бы поставить памятник и по какой причине, я сделала бы это без проблем.

Я не могла выполнять устные задания, особенно пересказы, потому что учителя в школе считали, что любой человек способен рассказать то, что знает. А моя мать была уверена, что ребёнок, который способен запоминать наизусть длинные стихотворения и фильмы целиком, может и пересказывать тексты своими словами. Не знаю, как одно связано с другим. Первому я научилась в два года, второму — в 21. На самом деле мне просто была нужна помощь в обучении пересказу (или хотя бы возможность выполнять подобные задания письменно), и я даже просила об этом («Как пересказать? Я не умею пересказывать»), но мне просто не верили.

Однажды меня обвинили во лжи перед всем классом, когда я, единственная из всех, выполнила письменное задание, но не смогла устно ответить на вопросы. Учительница вызвала меня к доске, заявила, что я списала (интересно, у кого, если никто из класса не сделал задание, вопросы были не из учебника, а давалось на задание пять минут?) и что нельзя обманывать учителя.

Со временем я всё чаще отказывалась идти в школу и всё хуже училась. Пришло время, когда несколько дней подряд меня не могли заставить ходить в школу. Мне было 11 лет. В чём именно заключается проблема, никто не понимал. Мама спрашивала, что мне не нравится в школе, и я отвечала, что там все бегают и шумят так, что невозможно нормально учиться. Именно это я и рассматривала как основную проблему — в школу я хожу учиться (пусть даже там, как оказалось, почти ничего нового узнать нельзя). А учиться там, где все орут, даже не имея при этом возможности отдохнуть на перемене, не могу. О том, что меня бьют, почти никогда не говорила по трём причинам:

1. Не знала, что это надо рассказывать.

2. Не знала, что «избивают» считается более серьёзной проблемой, чем «шумят».

3. Подробно описать, что происходит в школе, было сложно из-за того, что я плохо формулировала свои мысли устно. Кроме того, из-за всей этой ситуации я начала заикаться, что ещё больше усложняло попытки что-либо рассказать.

Мать предложила сходить к классной руководительнице, чтобы поговорить с ней. Я согласилась, но, увидев её из противоположного конца коридора, развернулась и убежала. Не могу объяснить почему. Та женщина, Юлия Михайловна, была одной из лучших учителей в школе и всегда нормально относилась ко мне. Скорее всего, меня так вымотала вся эта ситуация со школой, что я не хотела видеть никаких людей, со школой связанных. Логики тут нет. Видимо, это был просто нервный срыв.

В итоге меня перевели в другую школу. И там было ещё хуже. Иначе как «убогая» меня не называли. Меня били ещё сильнее и чаще, а мне уже стало всё равно, хотелось только умереть

Я не реагировала никак даже на избиение. Меня били ногами, а я сидела неподвижно, смотря в одну точку. Меня спихивали со скамейки на пол, и я оставалась там до конца перемены. Мне налепили жвачку на волосы, и я не сделала ничего. Меня схватили и стали пихать снег за шиворот, и я даже не сопротивлялась, просто молча дождалась, когда все закончится, и пошла домой.

Учёбу я совсем забросила, на уроках часто рисовала различные логотипы, узоры, флаги, мебель. Узоры — чаще всего. Один раз раскрасила целую тетрадь клеточками, в шахматном порядке. Говорили, что у меня больше «ни на что не хватает мозгов». Но иногда я вспоминала, что формально я тут, всё же, «учусь», и, например, писала самостоятельную или контрольную работу на пятерку. За это травили ещё сильнее — подходили на перемене и говорили, что я списываю у соседки, потому что я убогая дура и не могу получать хорошие оценки. Затем меня опять били. А в большинстве таких случаев у соседки оценка была ниже, чем у меня…

С учителями тоже было ещё хуже, чем в предыдущей школе. Однажды учительница по ИЗО (как раз после того, как мне на волосы налепили жвачку) поставила меня в угол за то, что я забыла дома альбом. А пока я шла до этого угла — критиковала меня и мою внешность — говорила, что я постоянно забываю какие-то вещи и что я месяц не мыла голову. Я проплакала весь урок, а после подошла и наорала на учительницу. На ИЗО после этого не приходила ни разу.

Заикаться я стала ещё сильнее, чем раньше. Иногда совсем не могла говорить. Дома у меня были истерики почти каждый день, из-за всякой ерунды, я ломала двери и мебель, разбрасывала вещи и не могла объяснить, зачем это делаю. Основной причиной, конечно, было то, что я не могла больше так жить. И я никому не могла объяснить, в чём проблема.

В итоге меня перевели в школу-экстернат. Там я понемногу стала приходить в себя. Могу сказать, что на социализацию школа, всё же, повлияла, хотя и не так, как рассчитывалось. Когда я шла в школу, я была не против того, чтобы общаться со сверстниками, не боялась людей, не заикалась. После шести лет в обычной школе я была уверена в том, что с людьми общаться не нужно, от них одни проблемы, стала бояться общения с людьми и стала заикаться так сильно, что часто была неспособна разговаривать. Социальных навыков не прибавилось — в школьных условиях мне было не до этого.

Можно, конечно, сказать, что мне очень не повезло со школами, что в большинстве учебных заведений не так плохо. Но недавно я решила посмотреть, какие школы в моем районе считаются лучшими. И выяснила, что по рейтингу (составлен по отзывам на очень крупном сайте о школах) мои школы входят в пятерку лучших школ района. А в районе их более полусотни.

И даже если бы я оказалась в школе, где лучше следят за поведением детей — социальных навыков мне бы это не прибавило. Я всё равно не смогла бы наладить отношения с одноклассниками без помощи взрослых и всё равно не смогла бы общаться с детьми в шумных коридорах. В моей жизни не было ничего, что принесло бы мне столько же вреда, сколько школа.

Фото: iStockphoto (Radachynskyi)