Ради большого и светлого будущего родители требуют от ребёнка хорошей учёбы и готовы найти для этого лучшую школу и учителей. Но иногда чересчур сильная любовь делает только хуже. Психолог Алиса Тананаева рассказывает о проявлениях родительской любви, которые могут привести к трагедии.

Чем больше работаю в сфере детской психодиагностики и профессионального ориентирования, тем чаще задумываюсь о том, насколько сложно соблюсти «срединный путь» в родительской любви. Когда она есть, разумеется.

Я сейчас не о детях с потухшими глазами, которые изначально лишены главного, что положено им по праву рождения — любви и заботы тех, кто решился произвести их на свет. Такие дети попадают к психологам либо по причине девиантного поведения, либо в значительно более позднем возрасте — с тяжелыми, зачастую неизлечимыми, проблемами.

Сейчас я пишу о детях, которых любят, и о крайностях этого великого родительского чувства. Вот три примера из практики — без имён и без комментариев. Возможно, взгляд со стороны позволит кому-то усомниться в правильности своих воспитательных методов.

Только на 5

Этот случай произошёл пару лет назад. Мы договорились о профориентационной консультации с мамой четырнадцатилетнего школьника — на вид вполне интеллигентной дамой, заслуженным преподавателем английского языка. Мальчик до консультации выполнил обязательное компьютерное тестирование, которое показало очень высокие баллы по всем шкалам интеллекта, такой же высокий уровень тревожности и «чёрное» бессознательное отношение ко всему, что попало в зону тестирования. Не удивительно, что консультации я ждала с замиранием сердца — для подросткового кризиса ситуация была уж слишком серьёзная, на тот момент я ещё ни разу не видела такого уровня суицидального риска, и буквально настояла на личной консультации.

В назначенный день консультации мне позвонила мать мальчика и сказала, что сын сегодня не сможет со мной поговорить. На мой вопрос почему, она совершенно спокойно ответила, что сын «принёс в дом четвёрку» (именно так), за что был бит ремнём и посажен в шкаф до завтрашнего утра. Когда ко мне немного вернулся дар речи, я попыталась объяснить матери, что её ребёнок находится на грани нервного срыва и имеется вполне конкретная угроза для его жизни, на что мать так же спокойно сказала, что я зря пытаюсь «развести её на деньги», у неё нормальный ребёнок, и она прекрасно справится и без моих консультаций.

Попытка суицида, организованного очень грамотно, с точно рассчитанной дозой снотворного и временем всё провернуть (не зря у ребёнка такой хороший интеллект), последовала примерно через месяц и сорвалась совершенно случайно: в дом пришла уборщица, с которой мать передоговорилась о времени, не поставив сына в известность, и успела вызвать скорую. О дальнейшей судьбе ребёнка я ничего не знаю.

Консервы советского образца

Это — совсем другие дети. В первый раз я удивилась, что такое явление вообще есть в наше время, а потом удивлялась, насколько часто. Причём не в деревнях староверов в далекой Сибири, а вполне себе в столичных городах и в современной Европе.

Пример из практики. Звонит мне мама 15-летней девочки — записываться на консультацию по профориентации. Прошу девочку выполнить онлайн-тестирование; мама говорит, что много работает, сегодня не успеет. Я уточняю, что тестирование должна выполнить не мама, а ребёнок, и мама ни в коем случае не должна помогать, иначе результаты этого тестирования не будут достоверны. На что мама говорит, что помогать она не будет, но рядом быть должна в любом случае, иначе ребёнок сделает что-то не то. И вообще ей нужно контролировать, что за тесты она выполняет.

Конечно, на консультацию приходят вместе. На мои вопросы к дочери упорно пытается отвечать мама. Ребёнок на домашнем обучении — благо, технологии позволяют. «Очень общительная» — со слов мамы. В дальнейшем выясняется, что общается она в основном с мамиными подругами, поскольку «со сверстниками ей скучно». Читает в основном русскую классическую литературу. Очень хорошо пишет — правда, стиль инфантильный. Смотрит только советские мультики. На вопрос о любимом фильме, ответ — «Лунтик». Напомню — ребёнку 15 лет. Спортом «заняться хотим, но нет времени». Вечером подолгу общаются. Между собой, разумеется. Послушная во всём, помогает маме. Которая видит только одну проблему — не знает, кем быть её ребёнку.

По тестам — ни стрессов, ни тревожности, никаких рисков вообще.

Бессознательное отношение к семье, к дому, к школе — всё в плюсе. А вот бессознательное отношение к себе — просто никакое

Серое. Нет её как личности, не к чему относиться. Мотивация сводится к обеспечению безопасности — всё, что угодно, только бы чего ни вышло. В беседе подтверждается — боится летать на самолетах, боится выходить из дому, боится будущего. А как не бояться абсолютно чужого, страшного мира, в котором «слишком много злости, зависти и вражды» (из её теста), где не всё решает всемогущая мама, где все «странные» и «неинтересные» — как его не бояться? И как в нём жить?

Этого ребёнка любят, очень любят. Ей не грозит суицид (по крайней мере, пока мама жива), наркотики, алкоголь или враждебно настроенные одноклассники — она знает о них примерно столько же и относится примерно так же, как мы — к каннибалам Африки. Даже подростковые проблемы умело подавлены мамой-учительницей. А прогнозы какие, дорогие читатели, как вы думаете? На пять лет? На десять?..

Интересно, почему во всех моих самых завораживающих примерах родители — учителя?.. Только сейчас об этом задумалась.

Пример этот, кстати, далеко не единичный. Похожие «детки-консервы» чаще всего встречаются в ультрарелигиозных семьях, но там это происходит, по крайней мере, в социальной микрогруппе, то есть социализация не исключается полностью, лишь контролируется, в той или иной мере, со стороны общины и родителей.

«Дети пансиона»

Под таким названием вышла книга моей хорошей знакомой, которая долгое время руководила русской школой-пансионом в одной европейской стране. Большую часть таких пансионов традиционно составляют дети из богатых семей, родители которых решили начать новую жизнь. Без старых проблем. И без прежних детей. С чистого листа, как говорится.

Но я обещала в этот раз писать не о них, а о детях, которых любят. Такие тоже встречаются в пансионах, и выглядят они едва ли счастливее первых. Их послали учиться за границу, чтобы дать им блестящее образование. Нет, не в 14-15 лет, когда подобная поездка, ежели по любви и обоюдному желанию, воспринимается словно интересное приключение — тем более, что таких детей обычно не оставляют надолго. А лет в семь или шесть. Начинать же развитие надо как можно раньше, не так ли? А мама с папой будут работать на то, чтобы заработать на лучшее будущее любимому чаду. Забыв о том, что будущего не бывает без настоящего.

А в настоящем ребёнок из тёплой, любящей семьи попадает в детдом. Будем называть вещи своими именами: даже если за пребывание в детдоме надо платить несколько тысяч долларов в месяц, даже если там суперсовременное оборудование, удобные кровати и несколько языков — суть не меняется. Я не просто видела эти элитные учебные заведения, я в них работала, так что просто поверьте. Дети, выросшие в детдоме, действительно набираются жизненного опыта. Они знают несколько языков. Знают, как за себя постоять. Знают, где и как достать любые виды наркотиков и как пронести их незаметно, как надёжно прикрыть тяжёлое алкогольное отравление близкого друга от наставников, как уйти незамеченным с охраняемой территории среди ночи. Словом, на зону им уже не страшно.

Чего не знают? Например, что на самом деле бывают семьи, члены которых любят и ценят друг друга — такое бывает только в кино. Что есть люди, которым можно доверять — для семилетнего ребёнка ссылка из любящей семьи в элитную зону — предательство; какими бы высокими целями ни руководствовались родители, бессознательному это не объяснишь.

---

Говорят, что моё поколение — поколение «родителей-невротиков», которые слишком заморачиваются на возможных ошибках в воспитании. Наверное, что-то в этом есть: я и сама очень часто переживаю, что где-то когда-то что-то по отношению к своим детям сделала не так, и они могли бы стать успешнее, увереннее в себе, счастливее… Но ведь мы на самом деле любим наших детей, а лёгкая степень невроза — нормальный спутник любой любви. Вопрос — как у Парацельса — только в дозе.

И как понять, что ты не улюбил своего ребёнка до такой степени, что ему уже и жизнь не мила, и уж тем более — вся твоя нескончаемая любовь?

Я стараюсь сама (и рекомендую тем, кто спрашивает) руководствоваться тремя простыми аксиомами-тестами.

1. Замените слово «ребёнок» (или «чадо», «доченька», «оболтус» — как бы вы его ни называли) — на слово «человек», и проговорите то, что вы делаете. Желательно вслух. «Этот человек посажен мной до утра в шкаф за свои четвёрки». «Этот человек навсегда заперт дома и смотрит мультики». «Этот человек отправлен мной в элитный детдом». Жутковато звучит, правда?

2. Время идёт быстро, очень быстро. Чем дальше — тем быстрее. Это значит, что этот человек, который сейчас полностью от вас зависит, очень скоро станет взрослым. И будет иметь полное право поступать с вами так же, как вы поступали с ним. Люди запоминают не цели, не идеи, не мотивы. Люди помнят поступки. Поступайте с ребёнком так же, как хотели бы, чтобы поступили с вами. Не такая новая мысль, не правда ли?

3. Подумайте, как бы вы относились к вашему самому близкому другу, который просто не знал бы каких-то вещей, для вас очевидных? Интересовались бы вы его мнением, настроением, желаниями, потребностями?

Родители не вечны, супруги — как получится. А ваш ребёнок — ваш самый близкий и родной человек во вселенной. Он пришел в этот мир благодаря вам. И вы — его ближайший друг и проводник, от вас зависит, каким он увидит этот мир, будет ли счастлив в нём. Не воспитывайте его, это вам не искусственный интеллект, а «душа, данная на хранение». Будьте ему другом.