«Люди часто спрашивают, есть ли у нас православный капучино»: подростки — о подработке в церковной лавке и на страшных квестах

Рано или поздно каждый подросток начинает задумываться о том, как заработать собственные деньги. Кто-то раскручивает соцсети, а кто-то продает церковные свечи и пугает людей. Мы поговорили с подростками о первом опыте работы, сложных условиях и неофициальном трудоустройстве.

«Люди часто спрашивают, есть ли у нас православный капучино и можно ли сварить кофе на святой воде»

Марина (имя изменено), 17 лет, продавец и бариста в церковной лавке

Я с детства хожу в воскресную школу, пою в приходском хоре, играю на домре (щипковый музыкальный инструмент. — Прим. ред.). Еще маленькими мы с друзьями любили после службы в храме или после занятий помогать в церковной лавке. Разносили свечки, считали мелочь, бегали с записками. Нам нравилось, что нам доверяют, как взрослым. В прошлом году настоятель храма благословил брать молодежь на работу. Всего взяли шестерых подростков, включая меня, от 14 до 17 лет.

У нашего храма есть две лавочки: книжная и кофейная. Летом я работала день через день, могла взять смену с 8 утра до 8 вечера. В течение учебного года я выхожу только по субботам часов на 5. Чаще всего я работаю в кофейной лавке. Ровно в 8 утра прихожу, включаю кофемашину и запускаю кота. Он живет у нас, наша местная достопримечательность. В обеих лавках мы в том числе продаем церковную утварь, поэтому, пока никого нет, я раскладываю все бумажки с сорокоустами (ежедневное молитвенное поминовение в течение сорока дней. — Прим. ред.), свечки, платочки. А меню у нас самое обычное. Хотя люди часто спрашивают, есть ли у нас православный капучино и можно ли сварить кофе на святой воде.

Работаю я в обычной одежде. Всё закрыто, опрятно, никаких вульгарностей. Но некоторым гостям не нравится, что я ношу брюки. Например, как-то пришел мужчина, попросил меня помочь ему найти книгу. Я вышла из-за высокого прилавка, он увидел меня целиком, а дальше — картина маслом: «Апостол Павел говорил, что прокляты те женщины, которые носят мужскую одежду!» Я объясняла, что мы живем в XXI веке и брюки давно стали и женской одеждой тоже. Но этот мужчина не слушал: «Вот придет православный юноша, он вас замуж не возьмет!» Пришлось даже просить помощи у старших, чтобы он перестал на меня ругаться.

Психически неадекватных тоже много. Иногда становится страшновато, когда кто-то начинает раскидывать книжки на пол или кричать. Порой бездомные любят залечь в церковной лавке, потому что думают, что их никто не посмеет тронуть. В этом нет ничего плохого, нам их жалко, но они переносят инфекции. К тому же они некрасиво себя ведут: ругаются, дерутся. На этот случай у нас есть кнопка вызова охраны. Как-то к нам вообще пришла ведьма (по крайней мере, она так себя назвала) и 20 минут рассказывала о том, как правильно изгонять дьявола из нашего храма. Мы даже не пытались ее остановить, потому что было интересно.

Храм — это духовная лечебница. Вот все и приходят лечиться. И правильно делают: мы всем помогаем чем можем

Грустно только одно: люди думают, что, раз мы работаем при храме, то должны быть подобием монахинь. А мы обычные подростки, которые не со всем могут справиться, нас задевают едкие замечания. Кто-то отказывался работать, потому что не выдерживал.

Хотя мы действительно не просто бариста, а церковные служащие. Наша задача — каждому помочь и поддержать в стремлении прийти в православную веру. Главное отличие нашей кофейни от обычной в том, что к нам приходят больше не за кофе, а за поддержкой и советом. Например, у кого-то умер родственник, он не знает, что делать, и в отчаянии идет к храму за утешением и исцелением. А подойдя ко входу, понимает, что зайти внутрь не может. Боится осуждения за то, что не умеет молиться, неправильно одет, пришел без платочка. И вдруг видит: рядом кофейня. Уже не так страшно, можно начать с нее. Заходит к нам и делится своими душевными переживаниями.

Например, однажды к нам пришла девушка 24 лет. Сначала я подумала, что это старушка. Она передвигалась, еле поднимая ноги, очень ссутулившись. Оказалось, что у нее страшная болезнь, из-за которой гниют кости. Она жутко боялась лечения, а вся семья осталась в ее родном городе, и некому было ее поддержать. Она решила сходить в храм, но внутрь зайти не смогла. Думала, что ее выгонят, потому что она не умеет молиться. Я объяснила ей, что молитвы — не заклинания. Богу не важно, с какими словами к нему обращаются. Мы обнялись, поели конфет, я рассказала ей о том, какие молитвы читать при болезнях, и уговорила ее сходить на службу. Через два часа, когда она вернулась, я спросила, осознала ли она что-то для себя, стало ли ей легче. Она кивнула и ушла. Месяца два я очень за нее переживала, а потом она снова навестила меня.

Шаг гораздо легче, спина ровненькая. Сказала, что в прошлый раз ей это очень помогло — помолиться

Некоторые истории очень глубоко западают в душу. Например, недавно приходила женщина в слезах, потому что у нее умер сын. Я обняла ее, выслушала и предложила вместе помолиться за него. Мне было очень жаль, но я понимаю, что у каждого своя жизнь и каждому дан тот крест, который он может нести.

Примерно раз в год в нашем округе проводятся собрания для церковных работников. Нас учат не пропускать все истории людей через себя, рассказывают о наших правах и о том, какие могут быть посетители. Например, к нам часто приходят наркозависимые и алкоголики. На собраниях нам выдают специальные номера, по которым эти люди могут обратиться за помощью. Большинство людей, которых мы поддержали, не благодарят нас. Они продолжают ходить в храм, но не в лавку. И это правильно. Главное — человек обратился к Богу. И для нас это самое радостное.

Бывают очень тяжелые случаи, когда я не знаю, как помочь человеку. Тогда я отправляю его к дежурному по храму или к священнику. Обычно я даю советы на основе того, что говорил Иисус Христос в Священном Писании. Я училась этому 9 лет в воскресной школе и учусь до сих пор. Например, придет в книжную лавку человек со сложной жизненной ситуацией, и мы вместе читаем молитвослов или акафист, который может ему помочь. В некоторых книгах из лавки я читаю только краткое содержание, чтобы понимать их суть и советовать посетителям, а какие-то внимательно прочитываю от начала до конца.

Среди посетителей храма и церковных лавок очень мало детей, которые пришли по своей воле. Исключение — это егэшники в конце мая. Как по расписанию в лавочку приходит толпа подростков и скупает все свечки. Иногда спрашиваю, что они сдают сегодня, и обязательно желаю удачи перед экзаменом.

Мои сверстники чаще всего стебут меня, когда узнают о моей работе. Начиная с безобидных шуток вроде: «Ой, Марина, ну что? После школы сразу в монахи?» — и заканчивая оскорблениями про злых и пошлых попов. Иногда мне очень грустно, потому что храм — это моя семья, по сути. А про семью обычно не шутят.

«Чтобы работать актрисой хоррор-квеста, нужно уметь правильно кричать»

Даша (имя изменено), 17 лет, актриса хоррор-квестов

Я работаю актрисой на страшных квестах-перформансах. Раньше я сама очень часто на них ходила. Сначала мне нравился адреналин, выплеск эмоций. Со временем я перестала испытывать страх. Меня привлекали красивые декорации, погружение в историю. Заметив мой интерес, мои друзья, которые работали в этой сфере, позвали меня на должность актрисы. После собеседования мне показали сценарий квеста и точки, на которых я должна выскакивать в роли скримера. За пару дней я всё запомнила, прошла тест-игру, и меня взяли.

Чтобы работать актрисой хоррор-квеста, нужно уметь правильно кричать и быть пластичной. Я много лет занималась пением, поэтому для меня было легко научиться кричать на ложных связках. Я давила себе на горло, чтобы почувствовать расщепление в голосе. Это экстремальная вокальная техника, она называется «штробас» — самый низкий регистр звучания голоса, когда звук получается хриплым, металлическим.

Пластике я не училась, но у меня очень гибкая спина. Я могу согнуться чуть ли не пополам, только назад

В своих играх я постоянно встаю на мостик, выполняю небольшие трюки. Например, за секунду залезаю на шкаф, делаю прогиб с криком и спрыгиваю с него. На одном из квестов у меня есть сцена с повешением. Я надеваю страховку, а на нее смирительную рубашку. Когда играет музыка, свет выключается. Я встаю на стул, мой коллега в темноте нащупывает страховку и закрепляет ее на лебедке. Свет включается, я надеваю петлю на шею и откидываю стул. Выглядит очень правдоподобно.

В другом квесте есть сцена изгнания дьявола, когда я левитирую. Я надеваю страховку, лечу со шкафа на кровать и делаю прогиб. Свет выключается, оператор (руководитель квеста. — Прим. ред.) опускает лебедку, я цепляю крюк за страховку, и он поднимает меня вверх ногами. Свет мигает, я максимально изгибаюсь, изворачиваюсь и истошно ору.

Игроки не видят ни страховки, ни оператора. У них перед глазами просто какая-то тварь, которая летает в воздухе

Квесты делятся на два типа: мистика и проекты про маньяков. На мистике наша задача максимально погрузить человека в историю. Всё направлено на создание атмосферы ужаса: страшный грим, скримеры, красивые перформансы актеров с пластикой и страховкой, инвалидные коляски, гробы. На «маньячке» же смысл в том, что игроки бегают от какого-то маньяка с бензопилой. Там уже появляется телесный контакт актера с игроками.

Чаще всего я выступаю на мистических квестах, но у меня был опыт работы и на «маньячке». До начала игры мы внимательно следим за тем, какой игрок какой уровень контакта выбрал. Если «лайт» — его можно чуть-чуть погладить, потрогать. Если «медиум» — шлепнуть, на «харде» или «харде с болью» — побить. Нас учили делать это правильно, чтобы не нанести физический вред. Я просто выходила, прожимала игрокам болевые точки и уходила. Мне было нестрашно дотрагиваться до незнакомых людей. Гораздо страшнее, когда незнакомые люди пытались дотронуться до меня.

К нам приходили команды, состоящие из 10 мужчин, в 3 ночи, в 5 утра. Они часто проявляли агрессию по отношению к актрисам. Например, в момент изгнания, когда я висела перед ними, они тыкали крестом мне в глаза, нос, рот.

Очень много неадекватных озабоченных людей, которым хочется потрогать мистических девочек

Однажды мужчина лет 30 повалил меня на кровать, разбил мне нос и начал меня душить, а потом рассматривать мои ногти. Я не могла сопротивляться, потому что, если бы что-то произошло, обвинили бы меня. У нас уже были такие случаи, когда актеров выгоняли, потому что они не давали себя побить. Поэтому я просто лежала и ждала, когда оператор среагирует. Он остановил игру и сделал предупреждение. Если люди не прекращают нарушать правила, их выводят, потому что актрис трогать запрещено.

У всех людей разная реакция на страх. Бывает, что игроки могут ударить, наброситься на меня от неожиданности. У некоторых случаются панические атаки. На одной из игр я услышала, как девочка лет семнадцати заплакала. Оператор спросил у нее, всё ли нормально, и она показала крест в камеру. Это значит, что ей нужно выйти из игры. До двери она ползла по полу, трясясь и задыхаясь. Мы вывели ее на воздух, она выпила водички, и всё было хорошо. Для остальных участников игра продолжилась.

Я не чувствую вины или сожаления, когда игроки пугаются до состояния панической атаки

Они идут на квест из интереса, понимая, что там будет. Моя задача — максимально погрузить их в историю, вызвать ужас. Если человеку не страшно, я буду стараться сильнее, если очень страшно — буду помягче.

Когда я пугаю людей, мне весело, я наслаждаюсь. Я получаю удовольствие от вживания в роль, от своего крика, пластики. Я люблю видеть ответную реакцию на свою игру. Просто в моем случае это страх. Если человек трясется от ужаса, это значит, что я выложилась по полной. Другая эмоция — восхищение: «Вау, как она изгибается, как она полетела». Ради этого я и работаю.

Погружение в атмосферу зависит от команды. Если игроки приятные, я выкладываюсь на максимум, полностью вживаюсь в роль, могу импровизировать. Например, была история, когда я управляла спиритической доской Уиджи. Девочки задавали ей вопросы, и маячок на доске показывал ответы. Его передвигала я, но они меня не видели. С помощью этого маячка я написала им, что они должны встать на колени. С хорошими ребятами мы подолгу болтаем после квеста, с некоторыми игроками я даже подружилась и общаюсь до сих пор.

Если игроки ведут себя по-хамски: ломают локацию, унижают, передразнивают, высмеивают, я выполняю свою работу, но без удовольствия. Эмоционально не подключаюсь и думаю о чем-то своем. Например, как буду есть курочку через час.

Несмотря на то что я очень люблю свою работу, бывает очень тяжело. Например, хоррор-квест предполагает ночные смены. Сначала родители были категорически против, но потом привыкли. Летом чаще всего я приезжала к 10 утра, а уезжала в 5 или 7 утра следующего дня. Я выходила на четыре или шесть смен в неделю. Сейчас я учусь, готовлюсь к ЕГЭ, поэтому работаю только по выходным.

Второй сложный момент — это эксплуатация моего труда. Например, в свободное время мне приходилось бесплатно работать на стройке новой локации. Я клеила обои, шлифовала полы, ставила лестницу. С мальчиками мы рубили деревья в парке и перетаскивали их на локацию, чтобы у нас были натуральные декорации и приятный запах леса. Я не могла отказаться, даже если не спала трое суток.

Поскольку мне нет 18, я не могу найти компанию с лучшими условиями. Везде очень строго с возрастом, и на свое место я попала через связи. Если я его потеряю, я не смогу снова устроиться на работу.

Обложка: ImYanis, Pressmaster / Shutterstock / Fotodom