Когда-то у Джакомо появился брат, с которым он не смог играть в те игры, о которых мечтал. Потому что брат оказался особенным. То есть с особенностями развития, как рассказали Джакомо родители. Для Джакомо — это особенности, к которым ему всегда хотелось добавить приставку «супер». Книга Джакомо о брате и их отношениях выходит в издательстве «Синдбад» 21 марта — в Международный день человека с синдромом Дауна.

Страхи Джо были многочисленны и загадочны. Он легко поднимался по лестнице в доме, но ступеньки в сад были проблемой. И эскалатор тоже. Не говоря уже о табурете-лестнице, на который взбираются, чтобы достать что-то с верхней полки шкафа. Если Джо сажали на стол, он начинал плакать и норовил спрыгнуть на пол, рискуя при этом расшибиться. А если ставили, то всё было в порядке. На море после купания он ждал, пока папа отнесёт его и поставит на полотенце, и принимался преспокойно обсыпать себе песком не только плечи, но и голову, но ходить по пляжу отказывался наотрез! Проблема крылась не в самом песке, а в том, что он касается ступней. Или вот ещё трава. Враг номер один. Джо ни за что не соглашался ходить по траве и забывал о своём страхе, только если нужно было подобрать валявшуюся игрушку. Он терпеть не мог многолюдных сборищ, но если хотел что-то сказать, то требовал всеобщего внимания. Зато Джо был полностью свободен от стандартных детских страхов — не боялся ни темноты, ни монстров, ни насекомых. Хоть какая-то компенсация.

Зато его до смерти пугали мелкие предметы.

Наверно, поэтому он прятал их в чашке кофе для Деда Мороза.

Джо и правда был странным, это факт. И чем старше я становился, тем меньше понимал, что происходит. Я будто вернулся в раннее детство, когда по любому поводу забрасывал родителей вопросами:

— Почему люди воюют?

— Потому что перестают любить друг друга.

— А почему они перестают любить друг друга?

— Потому что ссорятся.

— А почему они ссорятся?

— Потому что у них разные взгляды.

— А почему у них разные взгляды?

— Потому что мы все разные.

— Почему?

— Потому что иначе скучно.

Ну вот, примерно так я и допрашивал родителей насчет Джо. Насчёт его ограниченных возможностей, видных глазу, как нутелла на хлебе, который я ел на полдник. Но больше всего вопросов я задавал сам себе. Причины меня уже особо не интересовали — это было дело прошлое. В основном я размышлял о его будущем. Если он не умеет считать, то как будет платить в магазине? Если он несколько лет учился говорить (и всё равно никогда не будет говорить нормально), то как научится писать? Ни считать, ни писать… кто его возьмёт на работу? Почему он так рано стал носить очки (никто из его ровесников не ходил в очках)? Почему он никогда тебя не слушает? Почему ничего не понимает?

Оказалось, что он даже прыгать никогда не сможет. И вот это сразило меня наповал.

Я узнал об этом, когда мама сообщила, что у Джо слабая шея.

— А почему у него слабая шея?

— Потому что он таким родился.

— А почему?

В один миг мне припомнилось, как я прыгал сам и как мечтал, что мы будем прыгать с Джо. Даже Аличе и Кьяра жаловались, что с Джо ни во что нельзя играть. Хотя их проблема по сравнению с моей выеденного яйца не стоила. Они-то не собирались с ним бороться, а вот я — да, притом часто. С папой я больше не мог этим заниматься; он знал единственный приём под названием «клешня рака». Поначалу это, конечно, весело, но когда понимаешь, что всё сводится к одному, — сидеть и равномерно сводить-разводить ноги, — борьба становится слишком предсказуемой.

В общем, это была катастрофа. Новость меня буквально раздавила. Ну сколько можно? Мне уже и так миллион вещей нельзя делать с братом! Пульт от «нинтендо» он швыряет, машинки суёт в рот (другие игрушки тоже), бороться с ним нереально, трава его пугает…

Между прочим, все супергерои умеют прыгать. Так какого чёрта? Какой же он тогда супергерой?

Я начал сомневаться.

Начал думать, что лично мне его особые возможности не нравятся ни капли.

Как-то осенним вечером я вставил в DVD-проигрыватель диск с семейным видео. Включил запись, которую хотел посмотреть. Раз — и на экране я. Немного неожиданно. Мне года три; рядом — велик, у которого папа открутил дополнительные колесики. Вцепившись в руль, я оседлал велосипед, словно байкер свой Harley Davidson. На мне был шлем. Мою задачу усложняла в меру ухабистая дорога. Папа страховал меня сзади, на всякий случай, но я уже знал, что справлюсь сам. Я поймал равновесие на ту самую секунду, которая нужна, чтобы тронуться, и заработал педалями. Вот я двинулся вперёд. Проехал метр. Второй. Сбившись с ритма, потерял равновесие и начал заваливаться на бок. Выправился. Еще чуть повилял. И — вперёд, к горизонту, на край света! Меня переполняла гордость. Вот я какой. Трёхлетний покоритель дорог, велосипедов и законов динамики.

Потому мама меня и снимала. Чтобы можно было воскресить это чувство.

Поднявшись, я выключил телевизор и спросил:

— Видал, Джо? А?

Джованни растянулся на ковре животом вниз, подперев руками подбородок.

— Это твой брат был в телевизоре, — сказал я. — Ты понял? Это я тут. И намного младше тебя, между прочим. Видел, как я крут? Уже на двухколёсном. А ты? Когда хотя бы на четырёхколесном научишься? Чего тут, блин, сложного, а? Шевели ногами, да и всё. Чего непонятного? Ладно, спокуха. Я тебя научу. А пока ещё раз посмотрим, окей?

В глазах Джо мелькнуло высокомерие. Я ответил взглядом, полным братской любви.

— Велосипед… — заговорил я. — Плевать, что ты не разговариваешь, Джо. Плевать, что считать не умеешь, это мы как-нибудь переживём. Плевать на всё. Но велосипед… Хотя бы велосипед, Джо!

Мою пылкую преподавательскую речь прервал звонок в дверь. Я пошёл открывать. Бабушка Пьера принесла зелёную фасоль на ужин. Вернувшись, я ещё пару раз прокрутил то видео, где учусь ездить на велосипеде. Ну, может, и не пару, а побольше. Но точно меньше десяти. Просто я от кого-то слышал, что можно научиться чему-то, наблюдая, как это делают другие.