В издательстве «Бомбора» вышла книга «Травля: со взрослыми согласовано». Ребенок автора книги — учредителя детского музея науки «ИнноПарк» Светланы Моториной — подвергался травле в школе. В книгу, отрывок из которой мы публикуем сегодня, вошли 40 интервью с другими жертвами буллинга.

В каждом интервью я задавала два вопроса моим героям: что делали учителя и как реагировали родители? Практически всегда учителя либо делали вид, что не замечают, либо сами начинали травлю.

В противном случае этих историй не было бы в моей книге. Быстрая реакция учителя на любую нездоровую ситуацию пресекает травлю в самом зачатке.

А вот с реакцией родителей возможны варианты. Если очень упрощенно, то этих вариантов два. Поэтому все интервью я условно разделила на две части. В предыдущей главе собраны истории, в которых родители если и не боролись, то как минимум грели ребенка своей любовью, говорили ему, что он хороший, ломали навязанные комплексы. В четвертой главе вы прочтете совсем другие истории. От многих из них у вас мурашки побегут по коже, сквозь печатные слова вы увидите слезы.

Разговоры о детских травмах неизбежно затрагивают близких. В раннем детстве самые глубокие раны нам наносят те, от кого мы зависим: родители, бабушки, дедушки, другие близкие. Насилие всегда строится на унижении.

Сильнее всего унижение действует тогда, когда касается таких качеств личности, как ум и внешность

Поэтому детям, да и взрослым тоже, больнее всего, когда их называют уродами, тупыми, дебилами, когда выражают сомнение в способностях. Если это звучит от авторитетного взрослого, учителя, родителя, ребенок верит. Логика маленького ребенка очень проста: это же моя мама (папа, бабушка), они (он, она) не могут сделать мне плохо. Они (он, она) меня любят. Сложно признать, что родители делают что-то неприемлемое.

Неуважение к личности ребенка в семье, навязанное чувство вины за свои поступки, — это буквально открытые ворота для школьной травли. Опыт семьи везде присутствует фоном. У жертвы домашнего подавления сбиты ориентиры. Ребенок знает, как выживать в насилии, но не знает, как отстаивать свои границы, не знает своих прав. Он не знает, что правильно, а что недопустимо. Многие герои четвертой главы говорили, что только во взрослом возрасте поняли: происходившее с ними в школе было травлей. В детстве им было плохо, одиноко, обидно, стыдно, но даже в голову не приходило, что нарушаются права личности, что не только можно, но и нужно пожаловаться близким, привлечь взрослого. Скорее всего, родители сказали бы, что жертва это заслужила, все так и есть, или что она должна сама решать свои проблемы. Часто жертва волнуется, что близкие расстроятся; а они и должны расстроиться, на то они и близкие.

Так получилось, что про детей, которые проходят через травлю прямо сейчас или имели этот опыт недавно, мне рассказывали их родители. Из этических соображений я не могла вести подобные болезненные разговоры с детьми. Естественно, эти родители — борцы. Они потому и пошли на то, чтобы поделиться своими историями. Они были против большинства. Они хотят быть услышанными, хотят, чтобы насилие в школе прекратилось.

Остальные мои герои — уже взрослые люди, рассказавшие о своем прошлом. Таких взрослых интервью о своем детстве — семь в третьей главе и тринадцать в четвертой. Большинство таких историй попали именно в эту, четвертую главу, описывающую проживание травли без семейной поддержки. Семь против тринадцати. На основании этих цифр, конечно, нельзя делать однозначные выводы, но получается, что в каждой второй семье, где ребенок проходил через травлю пятнадцать, тридцать лет назад, дома либо не знали о проблемах ребенка, либо тоже травили. Я думаю, что в реальности цифры гораздо хуже. Надо сказать, не все родители четвертой главы — монстры и короли стигматизации. Некоторые просто не заметили проблем ребенка, потому что именно в тот момент были заняты выживанием, разводом, уходом за больным родственником. Но я все равно поместила эти истории сюда, так как их все объединяет чувство одиночества ребенка, ощущение отсутствия защиты со стороны родных людей.

Что это были за времена? Кто они, родители моих взрослых героев? Многие люди, рожденные в первой половине двадцатого века, имеют довольно извращенное понятие о любви. Они воспитаны великим народом, выстоявшим в ужасах войн, репрессий. Однако это величие стирает способность чувствовать, сопереживать, принимать слабость, уязвимость как свою, так и чужую.

Вся сущность людей, воспитавших моих взрослых героев, была направлена на выживание

Главное — накормить и одеть семью. Труд — самая большая ценность. Я сама росла в такой семье. Насилия не было, но мне с детства казалось, что вся жизнь моих бабушек и дедушек, родителей нацелена на то, чтобы как можно больше поработать, как можно некомфортнее создать себе жизненные условия, как можно сильнее устать, после этого можно собой гордиться, не полюбить себя (любовь к себе ведь про другое), а именно гордиться.

Только когда достаточно помучился, можно быть уверенным, что заслужил одобрение, можно не озираться на «что скажут люди». Полежать с книжкой, нанять домработницу, купить картошку на рынке, а не выращивать ее все лето, мыть посуду в посудомоечной машинке — еще лет пятнадцать назад все это было позором в глазах многих в России, хотя уже становилось доступным. Нельзя было себя жалеть, расслабляться, облегчать себе жизнь, а уж тем более показывать слабость, плакать. Одна из моих несостоявшихся героинь писала: «В таких условиях дети отнимают ресурсы. Но все заводят детей. Я так и появилась — потому что „у всех дети, и нам тоже надо“. А что дети уникальны, такого в их мире нет. Сбагрить аутичного ребенка в коллектив, ругать за непоседливость при синдроме дефицита внимания, переучивать левшей до неврозов… А показать человеку, что любишь его не из-за его „хорошести“, а просто за то, что он есть, — проблема. Отругать ребенка за его неуклюжесть — это да, а обнять и улыбнуться не умеют. Смотришь на их фото, лица у всех неулыбчивые. Потому что улыбка — это подарок. А подарок еще заслужить надо».

Все следующие истории очень тяжело читать. Я намеренно начала четвертую главу с истории Николая, потому что, если вы не найдете в себе сил прочитать все остальное, с этим парнем вы обязательно должны познакомиться. Он пережил долгие десять лет травли совсем недавно. Он лишь несколько месяцев назад решил, что будет продолжать жить. Он обратился с посланием ко всем жертвам травли и очень хотел, чтобы люди, читая его слова, почувствовали его поддержку и дали жизни шанс.

Рассказывает Николай, студент колледжа, 17 лет, г. П.

В первом классе я учился в городке К. Я был меньше всех своих ровесников. Из-за моего роста с первых дней меня сопровождали насмешки, которые я воспринимал довольно болезненно. Меня называли мелким. Я до сих пор ненавижу свой рост. Со мной никто не хотел дружить. Коллектив меня отторгал. Меня перевели в другую школу, и там было еще хуже. Я оказался не только самый маленький, но еще и слабее всех. Надо мной опять смеялись, издевались, унижали.

В третьем классе из-за развода родителей мы с мамой и братом переехали в город П., где я живу до сих пор. Меня определили в школу, где поначалу все было хорошо. Но моя мама имеет высшее образование, и она очень верующий человек, если быть точным, даже религиозный. Поэтому меня воспитывали в более культурной манере, чем одноклассников.

Мое примерное поведение очень сильно меня выделяло. Я не разговаривал на уроках, не хамил, вел себя тихо

Был у нас главный заводила, который травил меня больше всех. Видимо, решил, что я не буду отвечать на выпады в свою сторону. Мне приходилось буквально физически от него отбиваться. Плюс, опять же, я был самым маленьким. Весь третий и четвертый класс надо мной снова смеялись, не принимали в спортивные игры.

Все, конечно, было прямо связано с моим воспитанием. Как я говорил, моя мама очень религиозная христианка, а основным критерием в христианстве является рабская покорность, нежелательность ответа на насилие. Основной посыл от мамы был: «Терпи, это посылает Бог». Конечно, в том возрасте я принимал все мамины установки. Я терпел. Сейчас я понимаю, что в христианстве есть разумные вещи, но вот эти перегибы очень ослабляют человека.

В пятом классе к нам пришли два мальчика, представители течения АУЕ (запрещенная в России экстремистская организация. - Прим. ред.). К ним присоединились еще двое наших одноклассников. Они увидели, что меня можно задирать. Это такая субкультура, получившая свои основные идеи от людей, которые были активны в криминальном плане в девяностых. Сообщество с налетом бандитской романтики, со своим сводом правил, превращающих человека из мыслящего существа в зверя. Ими движет животный инстинкт, который не контролируется. Частью их культуры являются массовые драки с последующим выкладыванием видео в сеть. Сейчас это уже угасает, а тогда было на пике моды. Там нет разумного мышления, основная задача — «загнобить» другого. В качестве такого другого они выбрали меня. И тогда травля началась уже очень сильная. Я заходил в класс и мог сразу получить удар, пинок. В меня кидали ручки, другие предметы. Постоянно смеялись надо мной. Я не давал им отпор. Никак не реагировал на их издевки. Я никогда не плакал. Я даже сейчас не могу заплакать, показать слабость. Весь же класс по-прежнему меня не принимал никак.

От меня отсаживались. Я был всегда один. У меня совершенно не было друзей ни в классе, ни во дворе

Мама меня в принципе на улицу до тринадцати лет не выпускала одного. Я увлекался рыбалкой, и до тринадцати лет, до первого выхода из дома без взрослых, я общался в основном с рыбаками пенсионного возраста. Не научившись находить общий язык с ровесниками, я никогда не мог наладить контакт в классе ни в первой школе, ни во второй, ни в третьей, вплоть до девятого класса. Еще у меня у единственного в классе не было мобильного телефона. Мама всегда была категорически против прогресса. Он появился у меня только в восьмом классе. А без телефона я не мог найти даже друзей в сети. Сейчас я знаю, что в интернете можно найти общение, поддержку, это очень важно. Я был и этого лишен. Совершенно один. В каком-то экзистенциальном вакууме, зажатый между семьей и школой.

В шестом классе был один парень, которого специально сажали со мной. Он был мельче и слабее всех в группе АУЕшников (запрещенная в России экстремистская организация. - Прим. ред.) и вел себя крайне агрессивно. Его задачей было издеваться надо мной разными изощренными способами. Он так самоутверждался за счет меня в глазах друзей. Он мог сказать, например, что моя мать шлюха. Я ему никак не противостоял. И он наслаждался тем, что я терплю.

Учителя как-то пытались поговорить с классом, наставляли, что надо жить дружно, но поменять что-то такими разговорами было нереально. Потом на меня просто забили.

После восьмого класса, с появлением телефона, я нашел ровесников для общения. У меня немного поднялась самооценка. Я начал давать сдачи, хотя это было бесполезно. Их все равно было больше.

Я понял, что я бессилен. Я не мог один противостоять всему, что было вокруг

В девятом классе, помимо травли, на меня начали давить родители по поводу плохой учебы. А мне было сложно учиться. Я ненавидел всех вокруг. Мне было совершенно не до учебы. Я взрослел, начал что-то понимать, противостоять маме, что только ухудшало все. Она давила еще больше, боялась, что я не сдам экзамены. Это был такой прессинг с двух сторон. Дом и школа меня просто убивали. Я в тот год даже не мог заставить себя читать, хотя раньше читал очень много. Книги ассоциировались с учебой и с родителями. Все это привело к тому, что в конце девятого класса я был в ужаснейшем состоянии. Я резал руки, не глубоко, но так, чтобы причинить себе боль, чтобы заменить душевные раны физическими. Я думал о самоубийстве, даже дату смерти выбрал. Мама все видела. Я просил, умолял перевести меня в другую школу. Но она меня не перевела, сказала, что это проблематично. Она повторяла, что надо перетерпеть и что я сам виноват в том, что не нашел общего языка с ровесниками. Я перестал с ней об этом говорить.

И восемь лет варился в этом дерьме. Она до сих пор не признает своей вины. Не считает, что отгородила меня от общества, загнала меня в религию. Ко всей этой печальной ситуации еще проблем добавляли две девчонки из параллельного класса. Постоянно до меня докапывались, провоцировали. Потом звонили своим парням, чтобы те меня побили.

Это давление продолжалось весь год. У меня до сих пор устойчивая непереносимость ровесниц

От школьного периода остались только негативные воспоминания. Я себя чувствовал изгоем, нечеловеком, которому не стоит жить. После девятого класса я сдал экзамены, поступил в колледж. Тем летом начался новый этап в моей жизни. Этап неформализма. Это связано с моей любимой музыкой. Black metal. Он меня всегда сильно поддерживал. А с начала девятого класса я им буквально заболел. Обычный гардероб поменял на черную одежду. Носил браслеты. Выставлял свою мизантропию напоказ. Я продолжал ненавидеть всех вокруг. Из того этапа у меня до сих пор остались планы на жизнь. Например, я хочу научиться убивать, для этого принять участие в боевых действиях. Эта идея во мне живет с пятнадцати лет. Это даст мне возможность самоутвердиться за счет людей.

Я хочу почувствовать себя сильным. Тот самый негативный подход к решению проблем по Фрейду. Мне он больше нравится, чем позитивный. Часто слышу совет, что лучше заняться спортом, боевыми искусствами, чем ехать на войну. Что сказать? Я с тринадцати лет занимался спортом самым разным. Дзюдо, гребля. Хотя мне это запрещали. Я и сейчас себя поддерживаю в форме. Но ни один спорт не защитит от обидчиков, которых в несколько раз больше. Спорт и то, что со мной происходило, несовместимы и не равносильны. Поможет только оружие. Этот неформальный период продлился примерно полгода, до последней зимы. Потом протест начал немного отступать. Я начал более позитивно смотреть на мир. Повлияла опять же религия.

Моей религией стал так называемый атеистический сатанизм, в котором я нашел себя

Истоки его лежат в древних жреческих темных культах Баала, Сета и иных богов, являющихся ликами Бога, находящегося в центре Абсолюта. Взаимодействия с этими силами сильно меняют человека, изменили и меня. Появилось желание жить, тяга к знаниям. Я изменился. Сейчас у меня постепенно появляются друзья из сообщества сатанистов и black metal. Это в основном взрослые люди, не мои ровесники. Ровесников я не понимаю. Не понимаю, зачем нужно напиться как свинья. Мне это неинтересно.

Я вообще не пью, считаю, что алкоголь нарушает гармонию человека с природой. Моя мизантропия частично ушла. Я больше не ненавижу людей, я, наоборот, их люблю. Я становлюсь более спокойным, возвращаюсь к нормальной жизни. Но психологические травмы, переживания, конечно, остались. Некоторые ситуации я до сих пор воспринимаю очень остро. И это останется со мной навсегда.

Я продолжаю жить с мамой. Учусь в колледже. Очень жду окончания карантина, чтобы начать работать и переехать в съемную квартиру. Думаю, что в будущем я совсем не буду поддерживать отношений с семьей, где меня не принимают и не понимают. Я много занимаюсь самообразованием. Изучаю логику, психологию, снова много читаю. Я принял жизнь. Конечно, у меня свое мировоззрение. Свой взгляд на многие вещи в мире. Он религиозный, но не антижизненный и не негативный. Исключительно жизнеутверждающий.

У меня есть мечты. В первую очередь я мечтаю о независимости. У меня много планов. Я хочу уехать из П. и жить в современном городе. Мне интересна урбанистическая эстетика, творения человека. Я люблю смотреть на большие дома, хочу жить в них. Хотя я и природу люблю, часто бываю на природе. Считаю ее основополагающей человеческой сущностью. Свою жизнь я хочу посвятить творчеству. Я рисую и сочиняю музыку. У меня есть музыкальный проект. Участники постоянно меняются. Но я нарабатываю музыкальный материал.

Думаю, что детей у меня не будет. Я их не люблю и не хочу тратить свое время на них

Ничего не хочу после себя оставлять, не хочу себя в кого-то вкладывать, связывать с кем-то свою жизнь. На маму я не держу больше обиды, не злюсь. Однако я бы очень хотел, чтобы она признала свою ошибку. Но она ее никогда не признает. О моей религии она знает и избегает споров со мной.

Мне было очень важно все это рассказать. Я хочу найти тех, кто пережил то же самое. Я зашел в сети в антибуллинговую группу, чтобы найти там тех, кого я мог бы поддержать. Там я и наткнулся на ваш пост. Надеюсь, я не слишком маленький, чтобы рассуждать, как это было. Наверно, моя история как-то пригодится.

Через вашу книгу я хочу достучаться до всех, кто занимается травлей. Обращаюсь к вам с просьбой осознать, какой вред вы принесли своим жертвам, какие травмы нанесли им и как попортили им жизнь. Многие ушли из этого мира по вине таких, как вы. Еще хочу пожелать людям, которых травят, чтобы они просто ждали. Надеюсь, каждый, кто будет читать мою историю, почувствует мою поддержку. Я вас всех люблю и обнимаю. Можно сколько угодно ныть, плакать. Главное — не сорваться в пропасть, не уйти за грань, не покинуть этот мир. В жизни человека всегда наступают перемены, которых нужно дождаться и не сделать что-то с собой. Это очень сложно. Я знаю.

Но все начнет меняться само. Очень важно продержаться. Еще важно искать общение, иметь очень много друзей. Их должно быть так много, чтобы они были как гора, за которую ты можешь укрыться. Общение вытаскивает. Творчество вытаскивает. Нужно обязательно искать себя и то, что тебе по душе, нужно творить, создавать свой взгляд на мир. В конце концов наступит перелом, который даст стремление к жизни. Я знаю, как это сложно. Но, пожалуйста, просто ждите. Все обязательно изменится.

Фото: Shutterstock / CreativeZone