Безотцовщина, отсутствие дисциплины и много откровенных разговоров о том, как меняются тело и разум с началом переходного возраста, — в России переиздаётся первая книга легендарного цикла о мальчике Цацики. А её автор и спикер выставки литературы северных стран «Привет, это я!» Мони Нильсон-Брэнстрем рассказывает «Мелу», почему она пишет детские книги на недетские темы.

Первую книгу о Цацики вы написали 24 года назад. Помните момент рождения героя, сюжета?

Конечно. Это действительно было давным-давно. Тогда мой сын Симон сам был ещё школьником и обожал футбол. Однажды после одной из игр он привёл домой мальчика из своей команды. Я его не знала, хотя обычно была знакома с друзьями сына. Ребята стали разговаривать, и сын спросил мальчика, где его отец и почему он не приходит на матчи. А мальчик сказал: «У меня нет отца». Сын очень удивился: «Он что, умер?» Но мальчик ответил, что, нет, не умер, его просто никогда не было.

Вот так я нашла сюжет и своего героя. Нет, тот мальчик вовсе не стал прототипом Цацики, просто в то время в Швеции много говорили о том, как родители переживают развод или как ребёнок живёт только с одним из родителей и вроде должен помочь найти нового папу или маму. Честно говоря, выглядело всё это довольно грустно. Плюс СМИ постоянно рассказывали про детей из неполных семей, которым не хватает внимания и любви, и они прогуливают школу, связываются с наркоманами или алкоголиками… В общем, печаль.

Но я-то знала, что реальность не совсем такая. И решила написать книгу об одинокой маме и её сыне, у которых в самом деле была отличная, интересная и счастливая жизнь. Честно говоря, я понятия не имела, как будет развиваться сюжет. Просто села и начала писать.

Сюжет в итоге получился довольно бодрым, если не скандальным.

Ну да, меня часто критикуют. Мол, в книгах для школьников я слишком откровенно пишу о половом созревании, сексе, других пикантных моментах. Но я думаю, что дети (и это была ещё одна мотивация для того, чтобы начать писать), даже подросшие, очень нуждаются в родительской любви, внимании, честных разговорах обо всём на свете.

У подростков не меньше «Почему?», чем у дошкольников. Но в какой-то момент родители сами начинают избегать всех вышеперечисленных тем, а дети ходят в школу и обсуждают всё это с одноклассниками, ищут информацию в интернете. Не знаю, как дела обстоят в России, но, например, средний шведский ребёнок в 10–12 лет просмотрел больше порнографии, чем я за всю свою жизнь. По-моему, это ужасно. Сегодня мы можем защитить своих детей меньше, чем когда-либо раньше.

На российских читательских форумах защитить детей пытаются в том числе и от ваших книг. Точнее, книги-то ваши любят, но всё, что касается неудобных тем, родителей шокирует.

Я осознаю, что некоторые взрослые могут расстраиваться, читая мои книги. Так как не считают, что детям позволено читать о себе. О себе — в самом широком и честном смысле, без сюсюканья и замалчивания каких-то тем. Я же считаю, что дети имеют полное право на собственные чувства и ощущения, без одобрения взрослых. К тому же я знаю — очень много детей (и особенно подростков) думают: «Похоже, я единственный в мире такой сумасшедший и нелепый; должно быть, со мной что-то не так».

Читая мои книги, эти ребята убедятся: другие дети думают и чувствуют то же самое

А ещё дети часто не могут выразить то, что они в данный момент чувствуют. Я надеюсь, что помогаю им с этим, нахожу для их ощущений и переживаний правильные слова.

И всё же вы рекомендуете свои книги для семейного чтения, а не для самостоятельного изучения с фонариком под одеялом.

Да, так и есть, но ведь это тоже очень важно. Даже у нас в Швеции, где принято достаточно откровенно говорить с детьми на разные темы, лет в 10–12 дети начинают замыкаться, стесняться взрослых, замалчивать свои проблемы. Совместное чтение книг о подростках может стать чем-то вроде мостика между ребёнком и взрослым, вы можете обсудить поведение или чувства персонажа, поговорить о том, как ему поступить, и тем самым, возможно, обсудите и текущую (либо будущую) проблему своего ребёнка или его друзей. То, о чём он стесняется (или вскоре постесняется) рассказать.

Это, впрочем, не значит, что я совсем не думаю о взрослых читателях и их чувствах. Когда пишу, я постоянно о них помню, часто говорю себе: «Стоп, если я сейчас напишу так, это точно не понравится родителям». Или: «Если напишу об этом, мои книги, скорее всего, не выйдут в России». В общем, приходится, с одной стороны, слушать внутреннего цензора, а с другой — сохранять верность своим юным читателям.

Ситуации, диалоги из книги выглядят как настоящие, подслушанные в школьных коридорах истории. Где вы берёте материал?

На самом деле я очень ленива и не собираю материал как-то специально. Например, я выбрала местом действия историй о Цацики в том числе Грецию просто потому, что в детстве жила там каждое лето, хорошо знаю эти места, мне легко воссоздать атмосферу греческого городка. Это не документальные зарисовки, скорее обрывки воспоминаний и чувств, из которых в итоге складывается новая, но вполне достоверная реальность.

К тому же я считаю, что, когда ты пишешь для детей, ты как бы обращаешься к своему внутреннему ребёнку и к своему детскому опыту, многое вспоминаешь, переживаешь заново.

Ну и плюс мой дом всегда был полон детей, я постоянно прислушивалась к разговорам сына и его друзей, черпала вдохновение в их жизненных ситуациях, постоянно проявляла инициативу, чтобы сопроводить класс сына на какую-нибудь экскурсию или последить за ними на школьной вечеринке. Среди моих подработок (писательство далеко не сразу стало приносить доход) была и работа в детском саду, порой я заменяла учителей в школе, вела эфиры на детском радио… В общем, постоянно была окружена детьми. Но опять-таки ни одну из подслушанных историй я не задокументировала буквально, все они доработаны и перемешаны, так что вряд ли кто-то из моих невольных респондентов сможет узнать в книгах себя.

А ещё… Кажется, я уже говорила о некой писательской магии? Когда у тебя есть какая-то идея, ты просто садишься и пишешь. Дальше история вдруг начинает жить своей жизнью. Порой я не знаю, чем закончится книга или даже глава, всё складывается в процессе и как-то само.

История в итоге превратилась в мини-сериал тоже сама? Или после успешной первой книги ­издатели требовали писать ещё и ещё?

На самом деле, начиная первую книгу, я не задумывала её как историю с продолжением. Но в какой-то момент мне самой стало интересно с Цацики. Захотелось узнать всю правду о его отце. У меня был единственный способ сделать это — сесть за вторую книгу. Потом мне стало ещё интереснее, я написала третью, четвёртую историю, уже начала подумывать, как бы всё это закончить, но тут вдруг мне стали приходить письма — тысячи и тысячи писем от детей и родителей, и все спрашивали, когда будет новая книга.

Я было заикнулась, что новой книги не будет, и тогда читатели написали что-то вроде петиции, где всё же просили меня придумать продолжение истории. Как можно было им отказать? Так я решила написать последнюю, пятую книгу.

А вы сами успели устать от Цацики?

Да, такое было. У меня в голове было столько других идей, историй, но все хотели читать ещё и ещё о Цацики. До сих пор не понимаю, как люди годами могут писать об одних и тех же детях. Плюс ещё одна проблема заключалась в том, что мой герой становился старше — по сути, выходил из детского возраста — и мне надо было что-то с этим делать.

Но я всегда помнила: книг о Цацики могло и не быть вовсе. Дело в том, что свою первую книгу, «Варфоломей и привидение», я написала рано, лет в 27. Её довольно быстро опубликовали, и я подумала: «Ого! Как, оказывается, легко быть писателем». Увы, это было заблуждением. Остальные мои книги почему-то никто печатать не хотел, в том числе и первую историю про Цацики: издатели говорили, что она слишком весёлая. Представляете? Долгое время книга просто лежала в столе и ждала своего часа. В какой-то момент я решила отнести её ещё в одно издательство: подумала, если в этот раз откажут, с писательством будет покончено, мне ведь было уже 40. На моё счастье, я встретила издателя, которая в меня поверила; дальнейшее развитие истории вам известно.

Вы сами часто читаете книги коллег, которые пишут для детей?

Да, читаю очень много и с большим удовольствием. Я выросла на книгах Астрид Линдгрен и вообще люблю скандинавскую литературу для детей и подростков, эти книги смело можно рекомендовать родителям и даже бабушкам и дедушкам, которые хотят разобраться, о чём же думают и переживают их дети.

На самом деле «детская книга» не значит неинтересная или примитивная. К сожалению, я не знаю, как обстоят дела с подростковой литературой в России, потому что ваши книги почти не переводят на шведский, но у нас в Скандинавии сегодня очень много интересных, захватывающих книг для подростков. Я люблю их читать не только из профессионального интереса. Просто во взрослых книгах порой столько пустого бла-бла-бла. Когда ты пишешь для детей, ты должен держать читателя в напряжении, сюжет должен быть закручен довольно лихо, в книге должно постоянно что-то происходить, иначе ребёнок просто бросит читать. У взрослых же писателей столько лишних слов и воды. Знаете, вот эти вот описания леса или погоды, страница за страницей. В общем, я считаю, что многие детские и подростковые писатели намного более талантливые, чем их коллеги, которые пишут для взрослых. Вот вам ещё один повод читать современную подростковую литературу, причём всей семьёй.