В 6 лет Андрею Зализняку сказали, что у него нет способности к иностранным языкам, а в 21 год он по-французски прочел лекцию студентам Высшей нормальной школы в Париже. Он утверждал, что арабский язык можно выучить за день, и неоднократно доказывал это на примере своих студентов. Тридцать лет подряд на его открытые лекции по берестяным грамотам в МГУ приходило столько людей, что многим приходилось сидеть в проходах и на подоконниках. Рассказываем об одном из самых талантливых лингвистов нашего времени.

Давай мы тебе грибов нажарим

В середине июля 1950 года московский старшеклассник Андрей Зализняк и один из его приятелей решились на дерзкий велосипедный марш-бросок — 140 километров до деревни Уваровка, расположенной рядом с Бородино. Основная часть трассы проходила по Минскому шоссе, последние 14 километров — по бездорожью. Приятели ехали не просто так, они собирались поучаствовать в традиционном футбольном матче, в котором каждые выходные сходились команды из двух соседних деревень. В деревне было хорошее поле, ворота с сеткой, иногда к игре присоединялся настоящий футболист — нападающий молодежного состава «Торпедо».

Андрей был вратарем и главной доблестью считал умение в нужный момент броситься в ноги противнику и забрать мяч. Игра началась, и, как только торпедовец приблизился к воротам, Андрей бросился. Нападающий не успел затормозить и коленом въехал вратарю в нос, вмяв хрящ в череп. Андрей упал и пролежал без сознания четверо суток.

Когда он открыл глаза, деревенские очень удивились. Через день-другой они собирались Андрея хоронить: «Ну что, проснулся? — спросили они. — Давай мы тебе грибов нажарим».

Поев грибов, Андрей сел на велосипед и вернулся в Москву той же дорогой — четырнадцать километров по лесам, остальное по шоссе. С сильнейшим сотрясением мозга и лицом, представлявшим собой ровную черную поверхность. Пока ехал, всерьез привыкал к мысли, что оставшуюся жизнь проживет без глаза. Врачи предписали ему две недели полного покоя. Читать запретили категорически. Вечером второго дня Андрей взял с полки толстый учебник и за две недели выучил французскую грамматику.

Самолет и ORANCZYCE

О том, что ее сыну лучше не тратить время на изучение иностранных языков, мама Андрея Татьяна Константиновна узнала в 1941 году, когда ему было шесть. В эвакуации, куда семья инженера Анатолия Зализняка была отправлена из Москвы, интеллигентная женщина-энтузиаст набирала детей в немецкую группу. На первом занятии Андрей отказался повторять казавшиеся ему глупыми немецкие слова, зато нарисовал таблицу из шести цветов, каждому из них присвоив немецкое название. Из группы его исключили за профнепригодность.

«Мне никогда не было интересно, как люди разговаривают на языке», — скажет много лет спустя знаменитый русский лингвист, академик Андрей Зализняк

Семья вернулась в Москву в 1944 году, а летом голодного 1946 года Андрея посадили в поезд и на пару месяцев отправили в Белоруссию, к дальним родственникам отца — «подкормиться». Тихим летним вечером он вышел из вагона на небольшой станции Оранчицы в Западной Белоруссии, которая еще семь лет назад была частью Польши.

Кроме него, на станции не было ни одного человека. Поезд уехал. Метрах в двадцати от маленького станционного домика он увидел врезавшийся в землю военный самолет, а рядом вывеску с названием станции ORANCZYCE: «Я помню, что у меня было ощущение некоторого счастья, — вспоминал Зализняк шестьдесят четыре года спустя. — Очевидно, я нахожусь в стране абсолютно новой и небывалой. Самолет, врезавшийся носом в землю, и написано иностранными буквами. Надпись ORANCZYCE пронзила меня настолько, что лето мое прошло под знаком желания знать все про эти буквы, про этот язык».

В доме, в котором он жил, было много польских книг. За лето Андрей освоил всю польскую графику и понял основы польской грамматики. За следующие несколько лет он скупил все учебники по грамматике, которые смог найти в книжных магазинах Москвы: сначала собрал европейские, потом древние, в том числе латынь. Учебник по французской грамматике был самым массивным и дожидался своего часа дольше остальных.

Самодельная карта Парижа

Французская грамматика пригодилась Андрею Зализняку на третьем курсе филфака МГУ, несмотря на то что основным иностранным языком у него был английский, а вторым — шведский. Руководству университета необходимо было срочно обеспечить обмен студентами с Францией. Двое французов уже приехали, а МГУ все никак не мог подобрать достойных кандидатов. Проблема заключалась в том, что на всех пяти курсах французского отделения учились только девушки, которых посылать было нельзя, потому что это «непрочный продукт»: выйдут замуж и останутся. На английском отделении мужчин было трое, из них выбрали Зализняка — «есть один, который разными языками владеет».

На собеседовании ректор Зозуля спросил Андрея, говорит ли тот по-французски. Андрей ответил, что не слишком хорошо. «А учиться во французском университете вы бы могли?»

«Это была степень фантастики какая-то, — вспоминал Зализняк. — Притом что я действительно по-французски не очень хорошо… Не мой был язык. Но им только этого и надо. Потому что, вообще-то говоря, у них прочно сидело, что чем хуже человек знает язык, тем он лучше в качестве посылаемого. Поэтому экзамен был смехотворный. Парле ву франсе, что-то в этом духе».

Собеседование состоялось в сентябре 1955 года. Андрею сказали, чтобы он был готов выезжать через неделю-две. Он выждал три, но никто его так и никуда и не позвал. Он позвонил. Ему ответили: «Перезвоните через неделю-две». Он перезванивал, ему говорили то же самое. Он сдал сначала зимнюю, потом летнюю сессию, продолжая перезванивать.

А летом решил, что его все-таки обманули, никакой Франции не существует, и уехал в байдарочный поход

С институтской компанией сплавился по Днестру, приехал в Одессу, где его настигло письмо до востребования: «Немедленно возвратиться в Москву для отправки в Париж!»

21 сентября 1956 года Зализняк сел в самолет до Хельсинки. Там пересел на самолет до Копенгагена. И оттуда вылетел в Париж. «Сильнейшее было ощущение — когда я прибыл, была прекрасная погода. Земля была видна полностью — реки, озера. Это непередаваемое ощущение, что сверху границы не видно. В это поверить невозможно: граница — это главное понятие мироздания! А ее вроде нет: лес и лес. Потрясение от того, что самолет пролетает границу, а ничего не происходит».

С собой у Андрея Зализняка была карта Парижа, которую он перерисовал вручную: «Не всю, конечно, а взявши из нее то, что я считал для себя нужным. Не тысячу улиц, которые были в Париже, а 250. Так что в Париже с первого дня было ясно, где налево, где направо, что будет дальше».

Феллини, Vespa и спевки по средам

Кроме Зализняка, в Париж по обмену поехали семеро студентов иняза, все были прикомандированы к Сорбонне. Но уже через неделю Андрея разыскали Клод Фриу и Мишель Окутюрье — те самые французы, которые годом раньше приезжали по обмену в МГУ и успели тогда с ним познакомиться. Они сказали, что Андрею надо попробовать поступить в Ecole Normale (Высшую нормальную школу), одно из самых престижных учебных заведений Франции.

— Зачем? — спросил он. — Я же в Сорбонне.

— Мы сейчас не сможем объяснить, — ответили французы. — Ты поступи и сам все поймешь. Но только ты должен поступить. Это конкурс.

«Если бы там был нормальный конкурс, — вспоминал Зализняк, — я никогда б не поступил. Это — условно конкурс, а некоторая такая дополнительная процедура для иностранцев, „eleve etranger“ (иностранный ученик). Сначала меня познакомили с вице-директором Ecole Normale Прижаном, еще через несколько дней — с директором, философом Ипполитом. У нас произошло что-то вроде изящной формы собеседования — о Паскале, Пикассо и т. д.».

31 октября переехал из Сорбонны в Ecole Normale и приступил к занятиям. Вскоре ему предложили преподавать русский язык тем, кто хочет его изучать. Уже 14 ноября он провел в Ecole Normale первое занятие. В дневнике в этот день Зализняк записал: «Наконец реально начинается учебный год. И сегодня мой первый урок для учеников Ecole Normale, пожелавших заниматься русским языком, — он же начало всей моей преподавательской карьеры».

Готовясь к этим занятиям, Зализняк начал задумываться, как лучше объяснить иностранцам русские склонения, и составил собственный русско-французский словарь, куда вошло 10 тысяч слов. Из этого словаря, по словам его коллег, «вырос весь дальнейший Зализняк».

В Париже Зализняк посещал все лекции индолога Луи Рену, ираниста Эмиля Бенвениста, специалиста по общей лингвистике Андре Мартине и прослушал курс Мишеля Лежена по крито-микенской филологии

Ходил в кино на Феллини, фильмы которого полюбил на всю жизнь, в театр на Брехта, научился водить мотороллер Vespa. 6 февраля 1957 года в одном из писем домой он написал: «Хоть у меня и нет фаталистического предчувствия большого падения после такого подъема, но все-таки есть даже что-то грустное в этом ощущении апогея жизни, этой почти уверенности, что дальше не может быть так же хорошо».

За всеми студентами приглядывали сотрудники советских спецслужб. Каждую среду проводились обязательные для посещения «спевки». Студенты собирались по вечерам в советском консульстве и пели патриотические песни («За границей снится дом родной»). После пения обычно выпивали, чтобы на чужбине было не так тоскливо. Иногда Зализняк пропускал спевки, за что был взят на карандаш. Это стало одной из причин, по которой его отправили обратно в Москву на два месяца раньше срока — не в сентябре, а в июле, сразу после получения аттестата.

Выпускной экзамен по общему языкознанию в Ecole Normale состоял из трех туров, на каждом происходил отсев. Семеро выпускников 1957 года получили аттестат с отличием, 17 — аттестаты «assez bien» («в общем прилично»), 10 — обычные аттестаты и 67 провалились. Андрей Зализняк был среди первых семерых.

Морфология из хлебного ящика

По возвращении в Москву Зализняк начал читать для второкурсников лекции по санскриту, потом занимался иранской клинописью, древнеиндийскими языками, древнеперсидским и древнееврейским.

Он окончил МГУ в 1959 году, после защиты поступил в аспирантуру. Через год опубликовал русско-французский словарь и придумал «Задачные семинары» — занятия, где слушатели разгадывали лингвистические задачи, не требующие специальной подготовки. Например, им давали текст на неизвестном языке, который нужно было перевести на русский к следующему занятию. Или людям, незнакомым с баскским языком, давали 12 предложений на баскском и предлагали найти и исправить грамматическую ошибку в одном из них.

«Я давно обнаружил, — говорил Зализняк, — что арабский язык можно изучить в течение семестра, за 14 занятий, а можно задать на дом, чтобы выучили к вечеру. Результат лучше во втором случае. Это я уже испытал на нескольких поколениях. Им самим нравится, что это получилось».

В 1965 году Андрей Анатольевич защитил кандидатскую диссертацию, за которую сразу получил докторскую степень. Два года спустя эта диссертация была издана в виде книги «Русское именное словоизменение», а еще через десять лет, в 1977 году, вышел написанный на ее основе «Грамматический словарь русского языка». В нём простым способом было описано все словоизменение 100 тысяч существительных, прилагательных и глаголов. Инструментом для создания словаря Зализняку послужили четыре хлебных ящика, раздобытые в ближайшей булочной, в каждый из которых помещалось по 25 000 карточек.

Когда через пятнадцать лет настало время учить компьютеры анализировать и синтезировать формы русских слов, выяснилось, что словарь Зализняка идеально подходит для этой цели. На его основе в 1992 году был создан алгоритм проверки орфографии в первом русском текстовом редакторе «Лексикон», он же стал основой при разработке морфологии в поиске «Яндекса».

Мне это не надо, я только по тексту

Летом 1980 года друг Андрея Зализняка Леонид Бассалыго принес ему в подарок пять томов «Новгородских берестяных грамот»: «Просто как человек увлекающийся, — вспоминал Бассалыго, — он открыл эти тома, посмотрел неправильности, которые там есть, и втянулся».

Сам Зализняк говорил о своем первом знакомстве с грамотами так: «Я удивился — если существуют берестяные грамоты XI–XII веков, то как может быть, что они не находятся в центре изучения истории русского языка. Или же это блеф такой и там на самом деле ничего нет?»

В 1981 году Андрей Зализняк прочел первую лекцию по берестяным грамотам на «Зимних школах по теории информации», где собирались в основном математики. В том же году, в декабре, на его лекцию попали начальник Новгородской археологической экспедиции Валентин Янин и его заместитель Елена Рыбина. На их глазах Зализняк разгадал слово, которое в одной из грамот не могли расшифровать почти сорок лет. Они сразу позвали его в следующую экспедицию, пригласили в архив. Андрей Анатольевич отказался, объяснив: «Нет, мне это не надо, я только по тексту». Но летом все-таки приехал и продолжал приезжать следующие 35 лет, пропустив только раз — в 1984-м, когда у него случился инфаркт.

«Если вдруг Зализняку кто-то скажет в столовой, что нашли грамоту, он бросит тарелку и побежит, — вспоминала Изабель Валлотон, женевская студентка Андрея Анатольевича и постоянный участник Новгородской экспедиции с 1999 года. — Когда найденную грамоту отмачивают в горячей воде, еще скрученную — Зализняк будет ходить вокруг и тыкать, обжигаясь, пальцем, чтобы увидеть какие-то буквы или слова. Со временем в экспедиции появилось правило — пока он не пришел, грамоту не разворачивают».

В 1986 году в МГУ прошла первая открытая лекция Андрея Зализняка по берестяным грамотам. Он читал эти лекции каждый год, и каждый год поточная аудитория гуманитарного корпуса МГУ до отказа заполнялась людьми, которые стояли в проходах, слушали из коридора, висели на подоконниках. С 1986 по 2015 год в соавторстве с Валентином Яниным Андрей Зализняк написал четыре тома (с 8-го по 12-й) «Новгородских берестяных грамот».

Патриотизм особого рода

В 1987-м Андрей Анатольевич стал членом-корреспондентом РАН, а с 1988 года начал регулярно читать лекции в университетах Италии, Франции, Швейцарии, Австрии, Швеции, Англии и Испании. При этом с 1973 года никогда не летал на самолетах — каждый раз после посадки у него из уха «вылезал белый шар, размером с мячик для пинг-понга» — раздутая изнутри барабанная перепонка, последствие столкновения с торпедовским коленом. В 1997 году Андрей Зализняк получил звание академика РАН, в 2001 — члена-корреспондента Гёттингенской академии наук в Германии.

В 2007 и 2008 году за доказательство подлинности «Слова о полку Игореве» он получил сразу три крупные премии: литературную премию имени А. И. Солженицына, Большую золотую медаль Российской академии наук и Государственную премию России.

История со «Словом» началась, когда в 2004 году Андрей Анатольевич, который терпеть не мог шарлатанов от науки, узнал, что американский историк Эдвард Льюис Кинан в своей монографии «Josef Dobrovsky and the Origins of the Igor`s Tale» «доказывает», что авторство «Слова» принадлежит чешскому просветителю XVIII–XIX веков Йозефу Добровскому.

«Тут Зализняка, — вспоминала Елена Рыбина, — как-то, ну, он не говорил этого слова — заело. Ну, он и занялся этим». На основе скрупулезного лингвистического анализа текста, занявшего около трех лет, Зализняк сделал вывод: «Либо „Слово о полку Игореве“ и есть древнее сочинение, либо все языковые характеристики искусственно воспроизвел умелый фальсификатор XVIII. Подделка не является абсолютно невозможной, но ее можно допустить только в том предположении, что ее осуществил некий гений, пожелавший скрыть от человечества свою гениальность».

Выступая на вручении ему Солженицынской премии, Андрей Анатольевич сказал: «Мне иногда говорят, что моя книга про „Слово“ — патриотическое сочинение. В устах одних это похвала, в устах других — насмешка. Полагаю, что во мне есть некоторый патриотизм, но скорее такого рода, который тем, кто особенно много говорит о патриотизме, не очень понравился бы».

Все его любят, и это видно

В 2016 году под ежегодные открытые лекции Андрея Зализняка о берестяных грамотах выделили самую большую аудиторию главного здания МГУ, с большим балконом, микрофоном и эк­раном, на ко­тором крупно показывали доску.

Очередную открытую лекцию Андрей Анатольевич прочел в начале октября 2017 года, 12 декабря сделал доклад по берестяным грамотам в Институте славяноведения, 16 декабря провел занятие со студентами МГУ по исторической акцентологии русского языка.

«Он был абсолютно живой и веселый, — вспоминала Елена Шмелева, заместитель директора по научной работе Института русского языка им. Виноградова. — Последняя лекция о берестяных грамотах проходила в главном здании университета, он этой своей энергией и драйвом весь зал заводил. Совершенно был на подъеме. Огромная аудитория, и все его любят, и это видно, и он в этой любви купается».

24 декабря после завтрака он сел за рабочий стол, в половине третьего его жена Елена Падучева, работавшая в другой комнате, пришла позвать его на обед. Андрей Анатольевич сидел на диване, облокотившись на спинку, и не отвечал. В компьютере был открыт текст книги «Древнерусское ударение», в который он вносил правки. На полке — сложенный пополам лист А4, записка-напоминание: «Зачет 13 янв., суббота, в 12 ч.».

При подготовке материала использована книга Марии Бурас «Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников», издательство Individuum, 2019