Фотограф Наталия Платонова больше двух лет проработала учительницей в одной из волгоградских школ, вела дневник и снимала происходящее вокруг. «Мел» публикует некоторые из ее фотографий и сопровождает их эмоциональными записями из дневника.

В пятом классе я писала контрольные работы по математике для своих кукол. Решала за них, а затем проверяла красной ручкой. У меня был журнал с оценками, я даже выводила итоговые. Я кричала и ругалась на своих кукол и плюшевых обезьян, когда они проваливали контрольные и не могли ответить на мои вопросы.

Поступив спустя шесть лет в педвуз, я четко осознавала, что не хочу идти в профессию. Мне казалось, что, выбирая ее, ты прощаешься со своими мечтами ради мечтаний других людей и больше не станешь актрисой или певицей, как мне всегда хотелось. А те, кого ты будешь учить, смогут — за счет того, что ты лишилась свободы. Так казалось мне в 11 классе.

После окончания вуза, как бы я ни бегала, судьба привела меня к порогу школы. В ней я проработала два с половиной года

Вела уроки и вместе с подругой руководила школьным театральным коллективом. Потом я поменяла место жительства и профессию.

Эта история — мой дневник, неосознанный, эмоциональный. Фотоаппарат позволял закрыться и спрятаться, избавиться от накопленного напряжения. Это дневник моей памяти, к которому я возвращаюсь снова и снова.

Эта история о том, как я знакомилась с системой, боролась с собой, взрослела и старела, как Герман увидел в моей морщине на лбу букву «А». О том, как я злилась, отчаивалась и радовалась, была несчастна и счастлива.

На занятиях по педагогике в университете во время опроса о будущей профессии я всегда поднимала руку с теми, кто не собирался идти в школу. Но обстоятельства решили за меня: 26 января 2010 года я пошла на свой первый урок.

Мой первый день. Было холодно и шел снег. Впрочем, настроение было хорошим, пока я не подошла к забору школы. Потом оно не ухудшилось, нет. Но стало все по-другому — я стала Наталией Михайловной.

Любимчиков быть не должно, но всегда есть те, которых выделяешь или которые выделяют тебя — например, Герман. Герман любит «умирать» (от усталости, лени, жары, холода, солнца и прочего, и прочего), паясничать, болтать по поводу и без, отвлекаться и крутиться на уроках. Он также любит правду, разговаривать, говорить то, что чувствует, попадать в кабинет до урока и вести беседы со мной, помогать, делать комплименты и дарить подарки на праздники, когда удается достать денег. Он научился сдерживаться, не останавливаться на достигнутом. Ему удивительны его успехи — уверена, в будущем у него их будет немало.

Каждый день, заходя в школу, я ощущала хрупкость этого мира — мира детства. Сколько судеб ты пытаешься вытянуть, направить, изменить? Сколько из них ты потеряешь, а сколько спасешь? Каждый день приходится разговаривать с их совестью, вытаскивать ее наружу, каждый день приходится разочаровываться, но находить в себе силы двигаться дальше, несмотря на кажущуюся безнадежность всего, что ты говоришь, делаешь, чувствуешь.

Нагрузка учителя высшей категории: два девятых класса, шестой и пятый с классным руководством. Опыта работы нет, университет окончила год назад. Помню, как меня трясло перед уроками у девятых классов.

Я их люблю. И ненавижу — потому что люблю. Я хочу, чтобы мои дети были идеальными, но пока все наоборот. Вот, уже называю детей «мои».

Пришли дети, сказали, что Рамиль проткнул себе глаз ручкой. Сердце ушло в пятки, уже представила себя в общении с сокамерницами. Оказалось, что налетел на дверную ручку, отделался синяком.

Тридцать часов в неделю — это практически каждый день по шесть уроков. Бывает, что без перерыва, подряд. К концу понимаю, что еле жива. Хорошо, что в столе еще осталась шоколадка.

Люблю свой театр, репетиции, занятия в кружке, ремонт в гримерке.

Я чувствую, что превращаюсь в учительницу из своей школьной жизни. Теперь я понимаю, почему учителя такие. Это ответственность делает свое дело.

«Не бегать, строимся по парам». Так проще контролировать и немного легче дышать. За время моей работы случались переломы, ушибы, драки, приходы полиции по интересным вопросам. И за все в ответе — именно ты.

Однажды я начала засыпать на уроке, когда мне что-то читали ребята из коррекционного класса. Я пыталась прикрывать лицо рукой, но, думаю, они все поняли.

Мой учебный год — это около тысячи уроков. Тысяча раз «число, классная работа». Тысяча раз не успеть все за 40 минут. Тысяча.

Еще один год — и я уйду. Надоело, больше нет никаких сил.

Когда меня выводили из себя, я закрывалась в кабинете и громко слушала музыку всю перемену.

Очень болит спина и колотит, иногда мне кажется, что у меня истерия и я нервно больная.

Люблю я их. Не думала, что будет так тяжело расставаться.

«Лев Николаевич говорил, что самый важный человек — это тот человек, который с тобой говорит вот сейчас. А самое важное время — это сейчас».

Письмо Маши: «Мне грустно, не потому что вы уезжаете. А потому что я не увижу вашу улыбку, не смогу вас обнять, не смогу больше так бояться контрольных… не смогу оставаться по субботам с вами, не смогу просто молчать, улыбаться, радоваться сильно за вас… ходить по музеям, гулять, веселится… мальчиков наших ругать, обсуждать… Просто стоять и смотреть на лица, просто стоять и смотреть на вас… грустно мне оттого, что не спится, мне и сейчас, мне и сейчас… грустно, не те Новый год, день рожденье марта Восьмое не те, что были с вами… грустно, не будет так хорошо, грустно не будет так весело, смешно…» Маша.

В конце каждого учебного года я давала себе слово, что новый будет последним. Если бы не переезд, не уверена, что смогла бы уйти. В первые рабочие месяцы несколько учителей мне говорили одну и ту же вещь: «Если хочешь уйти из школы, лучше сделать это быстрее, пока тебя не засосало». Спустя два года я до сих пор пытаюсь выбраться. Но, кажется, когда дело касается детей, — это практически невозможно.