Для больших городов давно стало нормой, что родители никуда не отпускают детей без сопровождения. Представить ребёнка, который гуляет во дворе один, сегодня практически невозможно. «Мел» вместе с ПИК провёл дискуссию с участием экспертов компании, психологов и журналистов, чтобы понять, как можно вновь сделать двор безопасным местом и почему нельзя держать детей взаперти.

Современные городские родители — это люди, которые очень ответственно относятся к своей миссии. В этом есть и плюсы, и минусы. Например, для больших городов нормой становится то, что родители практически никуда не отпускают детей без сопровождения (и так до подросткового возраста), покупают многочисленные гаджеты для отслеживания детских маршрутов и при этом всё равно продолжают тревожиться. На самом деле это не только российская тенденция. В США, например, опрос, который провели исследователи Университета Вирджинии, показал: те же родители, которые вспоминают своё «свободное детство», когда они гоняли по улицам на велосипедах, сейчас практически не выпускают детей из дома без сопровождения взрослых. Они боятся, например, что ребёнка могут похитить, хотя, по статистике, эта угроза не входит ни в один топ того, что может случиться в городе. Аналогичная история происходит и с российскими родителями — теми, которые в своё время сами шли из школы с ключом на шее или в кармане, сами разогревали суп, а потом шли гулять во двор. Сейчас им кажется, что их советское и перестроечное детство было безмятежным, а современный город полон опасностей. В чём причина этого? Становление российских родителей, которым сейчас 25–30 лет, пришлось на очень трудные годы: в стране происходили глобальные перемены. Эта тревога висела в воздухе, а для развития ребёнка главное — это стабильность. Когда она теряется, с ребёнком что-то происходит. Всё это привело к тому, что родители не воспринимают своё детство как тревожное, а проявляют тревогу через то, что контролируют и боятся выпускать на улицу уже собственного ребёнка.

Родительскую тревожность успешно подстёгивают технологии и интернет: чем шире информационное пространство, тем больше трагических новостей

Через мессенджеры моментально распространяются ставшие уже классическими фейки: педофилы в городе, на улицах раздают жвачку с наркотиками, найдены погибшие дети без почек. Скорость распространения информации становится отдельным фактором воздействия на родителей. Сейчас они через минуту узнают о любом событии, будь то школьные оценки или реальные жизненные сложности. В итоге часто мы знаем больше, чем готовы.

Ещё одна причина повышенной тревожности — это механизм заражения тревогой и её ретрансляция. Причём изначально беспокойство может быть связано с самыми разными факторами, например нестабильной финансовой ситуацией, но всё это, превращаясь в естественную панику, может выливаться в тревогу за детей.

Если говорить о классической ностальгии по «советской безопасности», то по большому счёту это только родительская иллюзия. В то время происшествия с детьми были такими же частыми, просто об этом не говорили так много. Участники поискового отряда «Лиза Алерт» провели опрос по поводу «безопасного советского детства». Из десяти женщин, которых спрашивали, проявляли ли к ним в детстве интерес взрослые мужчины, просили ли что-нибудь показать или показывали что-нибудь сами, 8 из 10 ответили «да». Причём в половине случаев это были незнакомые люди на улицах.

Ксения Кнорре Дмитриева, журналист:

«Мы обнаружили, что каждой из нас есть что вспомнить — в худшем смысле этого слова. Даже меня (хотя мама меня контролировала больше, чем моих сверстников) в 14 лет пытались затащить в машину, а в 15 лет меня заблокировали в телефонной будке. Иллюзия безопасного советского детства — это немного затуманенный возрастом взгляд».

Вита Малыгина, психолог

«В детстве нам казалось, что мы достаточно подготовлены. Мы попадали с „ключами на шее“ в разные истории, и ничего с нами не случалось. История про дядю Фёдора, который один уехал в Простоквашино, сейчас кажется диковатой, но для того времени она была вполне реальной. Шестилетний ребёнок мог сам передвигаться по городу и совершать какие-то действия. Но есть законы психологического развития: для ребёнка 6–8 лет, который оказывается предоставлен сам себе, такая нагрузка слишком велика. Мы выросли и теперь за собственных детей переживаем так же, как когда-то не переживали за себя».

---

Как же обстоят дела в реальности? В год в Москве пропадают около 1500 детей. Примерно половина — это дети из детских домов. 80% от второй половины — это дети (учитывая то, что детьми в России считают всех людей до 18 лет), сбежавшие из дома. Совсем малая часть — дети, которые пропали по каким-то другим причинам.

В городе есть достаточно очевидные зоны опасности, но они значительно отличаются от типичного для родителя страха, что «ребёнок встретит маньяка». Например, по статистике «Лиза Алерт», гораздо большее количество детей погибает не от рук педофилов, а потому, что они проваливаются в открытые люки, залезают в трансформаторные будки, обнаруживают входы на чердаки, в коллекторы или подвалы. Если не говорить только о городском пространстве, то распространены случаи, когда дети гибнут, утонув в туалетах.

Московские дворы тоже превращаются в опасную зону, которую искусственно пытаются обезопасить заборами и другими ограждениями, не учитывая при этом, что забор всегда опаснее его отсутствия. Для жертвы это всегда преграда, которая мешает убежать.

Позднее советское проектирование превратило городской двор в практически замкнутое и часто тёмное загромождённое пространство

Аналогично работают и железные двери. Многие считают, что металлическая дверь — это безопасно, но в стеклянные двери ребёнок не боится заходить или выходить. Его не сможет напугать условный бомж, потому что, подходя к двери, ребёнок его увидит. Чем больше прозрачности, чем больше людей вокруг, тем безопаснее. Что может произойти с ребёнком на Красной площади? Он может только потеряться. В большинстве поздних советских дворов на первых этажах домов ничего нет: только подъезды и окна чуть выше. Если во дворе на вас накинется недоброжелатель, вас просто никто не услышит.

Другая проблема — автомобили. Дети, попадающие в типовой московский двор, не знают, какие правила дорожного движения использовать, чтобы не попасть в ДТП: здесь не работают все заложенные в головы родителями «посмотри налево, посмотри направо». Во дворах правила просто не действуют. Его учат переходить по зебре, но во дворе зебры нет. Чтобы пройти через двор в школу, ребёнок идёт по проезжей части. Из подъезда он часто выскакивает через припаркованную машину. Он оказывается в среде, где не понимает, что происходит. У него нет единого алгоритма поведения во дворах.

---

К сожалению или к счастью, есть только один выход — пытаться управлять своей тревогой. Важно понимать, что мы можем и должны держать её под контролем. Параллельно нужно учить детей правилам безопасности: рассказывать о правилах дорожного движения (и возможных нарушениях), помогать им выстраивать городские маршруты. Надо помнить, что мы не можем повлиять на всю ситуацию целиком, но должны добиться хотя бы того, чтобы тревога не стала единственным регулятором в отношениях с детьми. Есть реальные истории, когда детей до 15 лет не выпускают из дома, но потом им ещё сложнее адаптироваться к городским условиям, чем если бы это происходило чуть раньше.

Важный шаг для всех родителей — это увеличение дистанции между собой и ребёнком. В разных странах и городах варьируется уровень свободы, однако осознанный риск — это один из важных трендов в воспитании детей. Распространяется он и на городское пространство: городские площадки, с мягким покрытием и типовыми обтекаемыми горками, не привлекают детей. Они не учат их восприятию риска. Даже на детской площадке должно быть место принципу «вызов — репетиция риска — безопасность».

Нужно помнить, что обстановка в семье — это один из факторов, толкающих ребёнка на улицу в опасные и непредсказуемые ситуации

Если посмотреть на ситуацию глобально, то наибольшие риски возникают в двух типовых сценариях: гиперопека родителей или же полное безразличие к жизни ребёнка. Часто дети не приходят домой и теряются (или пытаются затеряться) в городе из-за страха наказаний (оценки в школе, разбитые дорогие телефоны, купленные теми же родителями, которые потом и будут ругать). Отдельная ситуация — это физическое насилие в семье.

Марко Михич-Ефтич, директор департамента системных трансформаций ПИК:

«Одна из ключевых ландшафтных проектировщиков 60–70-х годов, Марджори Аллен, обнаружила, что детям очень нравится играть в помойках и очень не нравится — на вылизанных детских площадках. Она начала изучать статистику. Выяснилось, что в американских городах, где много абсолютно безопасных детских площадок, травмы случаются чаще, чем в английских городах, где дети играли на «опасных площадках».

Так появилась концепция junk playground, площадки-«помойки». На определённой территории раскидывались покрышки, рылись ямы, раскидывались бруски деревьев, раскладывались гвозди. Дети строили самодельные башни. Колотили молотками сами себе игрушки и так далее. Они выглядели как настоящие помойки, но дети их обожали. Им там было интересно! В то же время дети осознавали небезопасность всего того, чем они занимались, и учились обращаться с этим.

Позднее эти идеи развили и заложили принципы игры с «осознанным риском» в проектирование детских площадок нового поколения. Их стали называть более приятным названием — adventure playgrounds, площадки приключений.

Это та идея, которую мы вкладываем и в наши площадки. Например, в Москве появилась первая детская площадка с водой в «Бунинских лугах». Кому-то может показаться, что там опасно: можно намочить ноги или поскользнуться, бегая по горке. Но когда ребёнок попадает в эту среду, ему интересно и он сам начинает понимать, где он падает, где не падает. Ребёнок может справиться с любым уровнем риска, если у него есть выбор. Ему будет интересно, он пойдёт на «рискованный участок» и сможет его освоить».

Вита Малыгина, психолог:

«В современной жизни семья представляет для ребёнка большую опасность, чем история, в которую он может случайно попасть в городе или где-то ещё. До сих пор в наших семьях применяют физические наказания. В 2017 году изменилось законодательство, и теперь у нас не существует семейного насилия. Даже если семья выглядит благополучной и думает, что она приносит ребёнку пользу своим воспитанием, внутри часто происходит что-то такое, что ребёнок не может там оставаться. Родителям проще беспокоиться о том, что ребёнка утащит маньяк, чем посмотреть на то, что происходит в их собственном доме. Многие родители, думая, что они заботятся о безопасности ребёнка, роются в его телефоне или во „ВКонтакте“, но на самом деле это вид психологического насилия, с которым повзрослевшему ребёнку придётся очень долго разбираться».