Почему не нужно отмахиваться от детских вопросов? Что такое сексуальное воспитание? И почему наказания никогда не будут эффективны? Об этом (и не только) «Мел» поговорил с Натальей Ремиш, автором мультиков «Про Миру и Гошу» и серии книг «Просто о важном», во время встречи, организованной издательством «Манн, Иванов и Фербер».

Как отвечать на странные вопросы в неудобной ситуации

Вечер, дождь, вы бежите домой, в одной руке сумка, в другой — ребёнок, и он вдруг спрашивает: «Мам, ты была пионеркой?» — «Да, была». — «А ты Ленина любила?» И вот это уже сложно: вы могли себе этот вопрос вообще никогда не задавать.

Если я буду вспоминать себя — будучи пионеркой, я, наверное, любила Ленина. Но сейчас я могу сказать, что у меня нет никакой эмоциональной привязанности к нему. И здесь уже может случиться продолжительный разговор, который захватит разные моменты моей жизни. Но вспомним ситуацию: дождь, улица.

Что в таких случаях делаю я? Говорю: «Ты знаешь, это очень интересная тема для разговора. Но, во-первых, мне нужно подумать. Во-вторых, смотри, мы бежим, дождь, шум, я кричу, а мне нужно сесть и подумать, чтобы сформулировать свои мысли и вообще вспомнить. Мне нужно вспомнить, что было, когда я была пионеркой. Давай мы сегодня вечером, перед сном, об этом поговорим?» И мы откладываем разговор на вечер.

Вечером, если ребёнок к этому вопросу не возвращается, я могу сказать: «Помнишь, ты сегодня мне вопрос задавала? Я бы хотела с тобой это обсудить». И, собственно говоря, тогда мы это обсуждаем. И я уже немножко готова к разговору.

Как обсуждать с ребёнком непростые темы

Ещё одна «уличная ситуация». Идёте вы вместе с ребёнком, и вдруг он такой: «О, бомж!» Ну, где-то услышал это слово. Что это, как не повод ненавязчиво, спокойно обсудить сложную социальную проблему?

В первую очередь важно сказать: «Не бомж, а бездомный, потому что „бомж“ звучит оскорбительно». Ну и дальше — почему люди становятся бездомными, как это бывает и так далее. Вы можете транслировать ребёнку своё отношение к проблеме, развеять его страхи по поводу бездомных людей, но в то же время предостеречь его от чего-то. Рассказать, как можно помочь таким людям: мы не можем всех бездомных взрослых и детей забрать домой, но мы можем со своей стороны помочь так-то и так-то. Об этом, кстати, очень классно мне рассказывали ребята, которые работают в «Ночлежке», а я потом донесла это в последней книге про Миру и Гошу.

Мне кажется, важно таким образом, выхватывая какие-то эпизоды из повседневной жизни, разговаривать со своими детьми обо всём. Это не будет навязчиво, это будет полезно.

От комбинации слов «ребёнок» и «секс» у нас начинается паника

Мне кажется, что очень много ошибок восприятия этой темы идёт от названия. Потому что, слыша про «сексуальное воспитание», все сразу думают про секс. Но я предполагаю, что это всё-таки sexual education, и слово sex здесь, в общем-то, ещё и про пол. Точно так же, как в анкете — Sex: Female или Male.

Если мы перестанем называть это сексуальным воспитанием, я только обрадуюсь. Я живу в Нидерландах, и здесь разработана программа сексуального образования для детей, я видела, как она выглядит. Детей из первой группы (четыре года) учат говорить: «Стоп, мне так не нравится». Какое это имеет отношение к сексу? Никакого. Ты просто учишься очерчивать свои границы. В пять лет они учат детей говорить, что конкретно не нравится. «Стоп, мне не нравится, что ты меня толкнул». В шесть лет они идут немножко дальше: «Стоп, мне не нравится, что ты меня схватил, или потянул за волосы, или как-то на меня косо посмотрел». Это и есть то самое образование. Я не знаю, честно говоря, в каком возрасте они подходят к обсуждению секса. В 12 лет, насколько я знаю, они доходят до обсуждения идеи о том, что кожа — это граница нашего тела.

Наша задача — тех, кто имеет голос и влияние — рассказывать о том, как на самом деле выглядит это «сексуальное образование», или «половое воспитание», и тогда люди перестанут пугаться. Потому что на биологическом уровне от комбинации двух слов, «ребёнок» и «секс», у нас начинается паника, у нас это вызывает отторжение. Если рассказать, что под этим подразумевается, возможно, людей начнет постепенно отпускать, им перестанет быть так страшно.

Как быть, если в семье разные точки зрения на одну тему

Я всегда повторяю: ребята, договаривайтесь. И тут важно помнить, что у бабушек-дедушек всё-таки второстепенная роль в семье. Первая роль у нас, первая скрипка у мамы и папы. Если вы чувствуете, что то, что делает или говорит бабушка, вам совсем не нравится, то проще всего сказать ребёнку: «Бабушка думает так, а я думаю вот так. Да, люди иногда думают по-разному по поводу одних и тех же вещей». Значительно сложнее, когда другое мнение, например, у папы, у мужчины, с которым вы живёте, который воспитывает ребёнка. Тогда я бы старалась договориться хотя бы острые углы обходить.

Конечно, ребёнку тяжело это даётся, когда мама думает так, а папа думает иначе

Но я всегда привожу детям такой пример: у нас Кая, которой два года, ест желтки, а Мира, которой шесть лет, ест белки. Вот так бывает. Одно и то же яйцо, а люди разделяют его таким образом. Зато у нас на завтрак съедается целое яйцо!

Так же и в семье: приходится просто как-то мирно сосуществовать, чтобы для ребёнка споры не были травмирующим событием. Да, люди по-разному смотрят на одну и ту же вещь. И это, кстати, классный повод обсудить потом с ребёнком: а на что мы с тобой смотрим по-разному? Мне нравится чёрно-белое, а тебе — рюши, розовое, фиолетовое. Мы с тобой по-разному любим одеваться. Это же не делает нас врагами? Нет, мы всё равно с тобой продолжаем друг друга любить.

И ещё раз: почему не работают наказания

У меня избирательная память — часть про наказания она просто стёрла, в моей голове нет такой концепции вообще. Меня спрашивают: «Скажите, какие наказания можно применять? Дайте нам хоть какой-то инструмент». А оказывается, что инструмент с наказаниями в принципе не работает.

Я всегда привожу такой пример. Допустим, я поссорилась с мужем, и, допустим, виновата я: я что-то сделала, разбила машину или сказала какую-то гадость ему. И он такой: «Всё, идёшь в свою комнату и не выходишь оттуда 25 минут. И ужина сегодня не получишь». Я представляю, что я отправлюсь в эту комнату, буду сидеть и думать: «Вот …!» — не буду произносить это нецензурное слово.

Мы же себя очень легко оправдываем: «Случайно проехала на красный свет, случайно сказала гадость, потому что была злая, случайно всё это, у меня никаких серьёзных намерений не было. Я не хотела специально разбить машину, не хотела специально нагрубить, не хотела ничего такого сделать». Так же и ребёнок будет думать — он абсолютно никакой пользы из наказания не извлечет. Подписчики мне много раз писали, как их наказывали родители, а они сидели в комнате и думали только о том, как они выйдут и дом подожгут в воображаемом своём мире. Как их в больницу заберут и мама будет жалеть, что она так себя повела. Как они отомстят брату, потому что, конечно же, брат во всём виноват.

Не работает наказание — работают только разговоры: «Давай разберёмся, почему ты это сделал». Нужно обсуждать, какая была мотивация. Ребёнок может и не знать какая — и тогда тем более важно с ним разговаривать.

Допустим, ребёнок стащил чужую вещь — он ведь мог сделать это по самым разным причинам. Ему не хватает внимания; он захотел почувствовать себя сильным и властным — потому что дома он себя таким не чувствует, ему всё запрещают; он что-то потерял и захотел возместить утрату. Очень много может быть мотивов — и оттого, что мы просто ребёнка накажем, скорее всего, воровать он не перестанет или, по крайней мере, не вынесет для себя какого-то урока.

А вот если мы с ним об этом поговорим, он научится понимать, что с ним происходит внутри. Мы и сами — взрослые — до сих пор не понимаем, что у нас внутри происходит. А у детей с этим абсолютная катастрофа.

Фото: личный архив Натальи Ремиш