Артемий Гладких учился в физмат лицее, потом — в МФТИ. Но уже в институте начал преподавать школьникам математику, после выпуска пошел работать учителем, а сейчас, в 28 лет, работает заместителем директора в технолицее им. В. И. Долгих. Мы записали монолог Артемия — о работе учителя в целом и о преподавании математики в частности.

«Зачем мне ваша математика? Зачем мне учить эти логарифмы?»

В последнее время запрос на качественное математическое образование вырос. Понятно, что топовые технические вузы не испытывают никаких проблем с поступающими. Средний балл на бюджет в МФТИ в этом году — 298 из 310 возможных. У таких вузов, как правило, нет проблем с абитуриентами. Но есть университеты следующих уровней, которые действительно не закрывают набор.

Почему это происходит? Во-первых, из-за разрыва между топовым математическим образованием и общим. Если вы возьмете задачи со Всероссийской олимпиады школьников 90-х годов или начала нулевых, то увидите, что сейчас эти задачи щелкаются ребятами из математических школ в 8-м классе. Современные задачи совсем другого уровня.

Матшколы ушли далеко вперед, и сильные дети сейчас гораздо лучше знают математику, чем это было 20 лет назад. Может быть, поэтому конкурс в топовые вузы — узкое горлышко — не падает.

В общеобразовательных же школах уровень математики наоборот падает — это видно по тому, как сдают ЕГЭ. В 2014 году экзамен был разделен на профильный и базовый уровни, чтобы с теми, кто учится по профильному уровню, можно было работать как с отдельной аудиторией. Те же, кто не выбирает для себя математику как профильное направление, могут сдавать базовый экзамен. Он очень простой и с каждым годом не усложняется — для его сдачи ничего особого не требуется.

Но теперь проблему разрыва приходится решать отдельно. В Москве, например, недавно был запущен прекрасный проект «Математическая вертикаль» — он именно про массовое, но хорошее математическое образование. Не про топовые матшколы, а про то, что в каждом районе, рядом с каждым домом в шаговой доступности должна быть школа, где увеличено количество часов математики, где преподают учителя, прошедшие отбор и доказавшие, что они знают предмет и могут его преподавать на углубленном уровне. Проект действительно пользуется популярностью — и среди учеников, и среди родителей, и среди учителей. То есть запрос в обществе есть.

Плюс по телевизору первые лица государства постоянно говорят о том, что в стране есть запрос на айтишников, а айтишники в основном — люди с хорошим математическим образованием. Может, поэтому, как мне кажется, современные дети 5–8-х классов хотят хотя бы в какой-то степени знать математику. Или, вернее, они хотят стать айтишниками и понимают, что для этого нужно хорошо знать именно этот предмет.

Чтобы повысить заинтересованность ребенка, можно ему объяснить: чтобы стать успешным айтишником, наверное, нужно будет что-то и по математике знать, мол, не зря это «вдалбливают» на уроках. Но едва ли мотивацию из серии «если напишешь на 2, жизнь не сложится» можно назвать хорошей. Не одни айтишники хорошо живут — есть множество других профессий.

Здесь важно прислушиваться к возможностям самого ребенка. Если у него не очень складывается с математикой, то не надо его засовывать в матшколу, грузить чем-то, заставлять ходить на олимпиады. К предмету нужно прийти сознательно, а если не получается — найти себя в другом. И как раз поэтому есть базовый ЕГЭ.

При этом я считаю, что математика в какой-то степени нужна всем — это тоже важно донести до школьников. Очень частая история — ученики спрашивают: «Зачем мне ваша математика? Зачем мне учить эти логарифмы?» Важно сделать так, чтобы такие вопросы вообще не задавали.

«Тригонометрия — наследие Советского Союза»

Нынешняя школьная программа требует сильных изменений, и об этом уже говорят. Я, например, обожаю математику как предмет, люблю всеми фибрами души — поэтому и пошел преподавать ее еще во время учебы в вузе. Но такие комплексные темы, как логарифмы и тригонометрия, — это наследие Советского Союза. Тогда нужны были инженеры, была логарифмическая линейка, тригонометрия использовалась повсеместно. Советское образование всегда было известно серьезным, хорошим инженерным фундаментом. Но кажется, что сегодня стоило бы сместиться в сторону практических задач, которые связаны с современным спросом.

Сегодня школьники-математики в основном вырастают айтишниками. IT — широкая сфера, где они могут быть аналитиками, программистами и другими профессионалами. Поэтому сейчас важнее изучать статистику и теорию вероятностей. Мы видим, что такая переориентация в школьной программе уже началась — в ОГЭ и ЕГЭ стало больше заданий по этим темам. Думаю, вектор взят абсолютно правильный.

С этого года на ОГЭ можно пользоваться непрограммируемым калькулятором — значит, задачи сделают более приближенными к реальности: числа в них перестанут делать «хорошими», то есть легко вычисляемыми. Возможно, через какое-то время мы увидим калькуляторы и на ЕГЭ.

«Сколько бегемотов помещается в класс, в котором мы сидим?»

И все-таки до действительно высокой практикоориентированности нам пока далеко. Российские школьники хорошо решают задачу, если нарисован прямоугольник и написано, что одна сторона 5 метров, а другая — 3, и нужно найти его площадь. Хуже, если прямоугольник не нарисован. И совсем плохо, если их просто посадят в комнату с линейкой и попросят посчитать площадь пола.

В современной школе таких задач почти нет, хотя добавить их можно. Когда я учился в школе, я ездил в математические лагеря. Однажды мы сидели в беседке и решали задачи, а потом преподаватель спросил: «Видите сосну? Как вы думаете, какая высота у этой сосны?» Мы назвали какие-то числа, а он ответил:

«Мы все-таки с вами про математику. Давайте попробуем оценить. Предположить-то каждый может»

На самом деле это очень простая задача: можно поставить карандаш недалеко от дерева, измерить расстояние от наблюдателя до карандаша, от карандаша до дерева и с помощью подобных треугольников оценить длину дерева с большой точностью, зная длину карандаша. Задачка в общеобразовательной школе для 8-го класса, в математической школе это могут сделать и пятиклассники — ничего сложного.

Я с подобными вопросами тоже приходил к детям. Вышел к пятиклашкам на урок и говорю: «Кто может, не вставая с места, сказать, какая здесь высота потолков?» Они накидали мне разные числа от 2 до 10 метров, что для обычного кабинета, конечно, совсем много. Потом мы начали рассуждать, как можно посчитать. Один сообразил, что можно через мой рост померить. Дальше были разные вариации моего роста от 2 до 4 метров. Ребенок должен понимать, что такое метр, что такое площадь здания и как ее оценить, как измерить массу.

Вопросы могут быть совсем забавные: «А сколько бегемотов помещается в класс, в котором мы сидим?» Для этого надо померить бегемота, класс и тогда уже отвечать. Детям такая задача понравится: она нестандартная.

Взращивать интерес к предмету можно и через проектную деятельность, через связь с другими предметами. У нас был урок с учителем физики — привели детей в спортивный зал и придумали сюжет: через 2 часа сюда на конференцию придут родители, их нужно как-то усадить: «Давайте прикинем, сколько сюда поместится человек». Дали вводные данные: сколько нужно электронных досок вместить, сколько стульев расставить. Были какие-то правила пожарной безопасности и так далее. Дети разделились на команды, каждой дали доску и стул, линейку 30 см. У детей было полтора часа — финалом должна была стать презентация с рассадкой и защита: почему эта рассадка оптимальна, оценка, сколько человек поместится и поместится ли в зал 400 родителей.

«Иногда даже учителя математики плохо знают свой предмет»

Конечно, многое в работе с детьми зависит от личности учителя. Если учитель показывает, что он любит предмет, если он сам горит этим, то часто ученики идут за ним. Я иногда в ущерб школьной программе, если мне попалась интересная задача, могу прийти с ней к детям на урок и рассказать. Может быть, меня не все поймут или задача будет интересна только мне, но кажется, что детям важно видеть, что у меня горят глаза от удовольствия и красоты задачи. Я с этим в жизни столкнулся и вот делюсь.

Детям важно видеть, что есть нормальные люди, которые нормально выглядят и которым интересна математика.

Есть множество прекрасных жизненных сюжетов. Например, я рассказывал детям про свое наблюдение в буфете. Я пришел и увидел, что сок объемом 200 мл стоит 100 рублей, а 300 мл —120 рублей. А почему так устроено, что сока в полтора раза больше, а цена не сильно выше? Об этом можно вместе подумать и очень легко посчитать, как оценивает для себя буфет себестоимость сока и сколько он берет за собственный сервис. Это тоже классная задача, которая откликается в детях.

У учителей должна быть какая-то свобода для творчества, поэтому я не поддерживаю идею ввести единые линейки учебников по всем предметам — они появятся, как заявил Сергей Кравцов, к 2025 году. Список рекомендованных ФГОС учебников на ближайший год уже сильно сузили. Для учителя пока остается какая-то вариативность: можно брать рекомендованный учебник, а другой использовать как учебное пособие.

«Учителям нужно подсказывать, их нужно ограничивать и как-то направлять» — такая логика

В идеальном мире каждый учитель — профессионал. Он сам выбирает себе учебники или имеет собственную авторскую программу. В силу того, что у нас в стране профессия учителя не очень популярна, и в нее далеко не всегда идут профессионалы, а отбор часто происходит по остаточному принципу, не все педагоги могут самостоятельно формировать программы. Общаясь с учителями из разных регионов, я имею какое-то представление об их уровне — проблема действительно есть. Иногда даже учителя математики плохо знают свой предмет.

Но в то же время есть множество учителей-профессионалов, есть рейтинговые школы, и можно хотя бы для них сделать исключение. Учителя, являющиеся профессионалами в своем деле, не хотят работать по тем учебникам, которые предлагает министерство. Да и все школьники разные. В матшколе изучать математику по тому же учебнику, что и в общеобразовательной, зачастую просто невозможно. Какую-то степень свободы, какую-то вариативность, конечно, нужно оставлять.

«Почему в профессию не идут?»

Когда я работал в гимназии Примакова, большую часть нашей кафедры составляли выпускники топовых технических вузов, а не педагогических. Такой момент тоже есть: преподавать математику приходят технари, а не педагоги. Но мы надеемся, что со временем педагогические университеты будут выпускать действительно грамотных специалистов.

Почему в профессию не идут? Чтобы шли, нужно повышать авторитет учителей. Какие-то шаги уже предпринимаются: текущий год объявлен годом педагога и наставника. Правда, я не вижу каких-то серьезных изменений. Все мы думали, что Год педагога станет драйвером к чему-то серьезному, но пока предпринимаются не такие меры, которых мы ждали.

Безусловно, надо повышать зарплаты, особенно в регионах. Это сильно повлияет на проблему мотивации и притока молодых людей в профессию. Если смотреть на статистику, то в последние годы средний балл поступающих в московские педвузы растет — это логично, потому что в Москве и учителя получают достойную зарплату. Но неплохой выпускник, оставшийся у себя в регионе, видит, что дядя Вася работает на заводе в низкой квалификации и получает 40 тысяч рублей, а тетя Маша работает в школе учителем математики, у нее, может, и образование даже лучше, но она получает 24 тысячи рублей.

Естественно, выпускник пойдет на завод — сработает денежная мотивация.

Другая проблема — авторитет учителя. Сейчас такой век, когда родители, если им что-то не нравится, сразу идут жаловаться. Конечно, бывает, что родители правы, а учитель в чем-то не прав, но бывает и наоборот. При этом для родителя есть понятный механизм — пожаловаться в нужные органы. После жалобы в школу приходят с проверкой, всех ставят на уши, разбираются, ходят на уроки и так далее.

Это какой-то неправильный односторонний механизм — у педагогов нет абсолютно никакой защиты

При этом мы постоянно говорим о том, что нужно поднимать престиж профессии. Но о каком престиже профессии может идти речь, если буквально каждый родитель может растоптать учителя?

Необязательно давать учителям возможность жаловаться на родителей — просто нужен орган, который защитит педагогов, куда каждый сможет обратиться за юридической поддержкой.

Я, может быть, говорю слишком резко, но это действительно проблема. Я знаю, что в разных регионах эти проблемы решаются по-разному. Я общался с коллегами из южных регионов: у них, например, учителей обижать не принято. Если родитель приходит жаловаться, часто директор встает на сторону преподавателя и разворачивает родителя. До учителя эта ситуация может даже не дойти. Честь и хвала директорам и регионам, где такое отношение к педагогам. Впрочем, есть и обратные ситуации, когда директор держится за свое место и делает все, лишь бы ничего не случилось, лишь бы проверка не пришла — и это тоже проблема.

«Урок — вещь не рутинная»

При этом лично я не теряю интереса к профессии: я могу в сотый раз рассказывать, как решить уравнение «sin x = 1», причем с таким энтузиазмом, будто делаю это впервые. И, мне все-таки кажется, массовой проблемы с выгоранием у учителей нет.

Есть какие-то рутинные вещи в жизни педагога, но урок — вещь не рутинная. Утомляют учителей бумажки, заполнение каких-то журналов, проверки. Урок же — творческая история. Все дети разные, и мы по-разному рассказываем им всем одно и то же — к каждому нужен свой подход.

Возможно, у меня не такой большой стаж и через 30 лет я скажу: «Я больше не могу рассказывать, почему 1/3+½ = 5/6 в тысячный раз, мне уже скучно». Но пока такой проблемы нет, и я не слышал от коллег о подобном. К тому же процесс обучения очень зависит от детей. Атмосфера каждого урока незабываема — и неповторима.

Фото на обложке: личный архив Артемия Гладких