Низкие зарплаты, никакого карьерного роста, сложные родители и немотивированные дети — кажется, так выглядит профессия учителя сегодня. О том, с какими вызовами приходится сталкиваться российским учителям, в эфире «Радиошколы» мы поговорили с Ириной Абанкиной — заслуженным профессором Института образования Высшей школы экономики.

Зачем учителю искусственный интеллект

Индивидуальные образовательные траектории — это то, к чему движется система образования во всем мире, и в России в том числе. Но все привыкли, что учитель в российской школе работает фронтально, дает на класс один-два варианта заданий, потом сам все проверяет — и мы знаем, как учителя плачут над тетрадками, за которые мизерная доплата, нисколько не компенсирующая временные затраты.

На самом деле, индивидуализация образовательных траекторий требует формирования индивидуальных заданий, индивидуальной проверки и консультаций. Без возможностей искусственного интеллекта (не просто онлайн-технологий, а именно искусственного интеллекта) с этим не справиться. Проверять индивидуальные задания, давать обратную связь ученикам, видеть их дефициты и в то же время их достижения помогут учителю именно программы на основе искусственного интеллекта, которые сейчас разрабатываются.

Постепенно система оценивания переносится на тех серьезных помощников, которые есть сегодня у педагогов. Это нисколько не отменяет работу учителя в очном формате: коммуникацию в классе, работу с каждым учеником, совместные проекты, — однако индивидуализация и ориентация на интерес каждого ребенка требуют от учителей серьезных шагов в профессиональном развитии: овладения технологиями, умения делать вариативные задания, умения включать ребят в совместные проекты.

Конечно, на это требуется время и желание — мы должны предоставить не только время, но и оплачивать новый вид деятельности, поощрять стремление к постоянному развитию, овладение новыми цифровыми технологиями. Это серьезный труд и большой стресс для педагогов. Может ли учитель довериться в проверке работ тем программам, которые сегодня предлагаются, или здесь могут быть серьезные ошибки и риски? Также внеурочная деятельность приобретает большое значение: это не просто подготовка к уроку и проверка тетрадей, а разработка новых видов деятельности, методическая помощь, еще и в цифровом пространстве.

Как должны работать современные методические центры?

Многие соглашаются, что методические центры должны работать внутри школы и объединять наставников и методистов. Проводить открытые занятия, делиться тем, что у них получилось. Сохранилось множество профессиональных журналов с практиками; участие в конкурсах, выделение грантов на такую методическую помощь всегда стимулируют учителей. Но все-таки мы пока не нашли мощной системной работы, которая позволяла бы педагогу опираться на ту методичку, которая пригодна для его школы, для его учеников, для ожиданий родителей.

Ведь учителям приходится работать не только с детьми, но и с их родителями, поэтому они объединяются в профсообщества, делятся практиками, и хорошо бы, если бы была поддержка этой работы, время и оплата для освоения новых технологий. Большую роль сыграла «Московская электронная школа» — она активно распространяется в регионах, хотя и ориентирована на те возможности, которые есть в московском образовании. Массив, который накоплен МЭШ, часто не рассматривают как некую навигацию, а скорее как место, откуда можно взять материалы для определенного урока. К сожалению, нет ощущения крепкой связи педагога с электронным ресурсом.

«Родители, не мешайте!»

Сегодняшние родители очень активны: иногда это несомненный плюс, но чаще негативно влияет на школу. Кратно увеличилось число жалоб в органы управления образованием, даже в прокуратуру — проверки всех очень нервируют. Я бы назвала это кризисом доверия, потому что у родителей требования к школе явно увеличились: они не умеют ждать образовательных результатов — они же не учителя, не профессионалы, не понимают логику развития с учетом возрастной педагогики, и впоследствии возникают неадекватные претензии. Негативные родители выбрали стратегию «я напишу жалобу в департамент», «я напишу жалобу в министерство», «я напишу жалобу в прокуратуру» — триада не меняется. Не потому ли так произошло, что школа — закрытая институция и не пускает родителя к себе?

Конечно, со школой взаимодействовать непросто и надо найти время. Когда приходишь с работы и в 10 вечера решаешь узнать, что там в школе, школа к этому времени уже закрыта. Родителя это не останавливает, и тотчас же он пишет в чат: «А что задано?», «А почему у меня не сходится ответ?»

Родители у нас учатся вместе с детьми, и любые непонимания сразу же перекладывают на школу — это выплескивается в претензии и жалобы. К сожалению, воспитывать детей непросто, возникает множество проблем во взаимоотношениях поколений, и простейший выход — перевалить ответственность на школу: мол, пусть она занимается ребенком. Модус долженствования навешивается на школу, и привлекаются внешние инстанции — редко это бывает позитивный результат, скорее стрессовый и конфликтный: даже если школа идет навстречу и выполняет требования родителей, то после этого ребенку непросто оставаться в классе и семье трудно наладить неконфликтное взаимодействие в классе, с педагогом, с классным руководителем, поэтому к жалобам лучше бы прибегать действительно в исключительных случаях.

Думаю, это взаимная недоработка — надо бы не только в мессенджерах общаться, а проводить мероприятия для семей с детьми, вовлекать родителей в школьные проекты не только участниками, но и зрителями.

У меня есть замечательный пример из школы на Камчатке: там предложили родителям изучать по субботам те предметы, которые проходят дети: химия, физика, ничего нового. Чтобы вспомнить, что такое учиться. Даже пообещали, что, если родители получат хорошие оценки, их поставят в журналы детям. Большинство детей, как ни иронично, отказались от оценок родителей. Зато многим родителям оказалось это интересно: конечно, многое, что было в школе, уже забыто; у кого-то проснулся новый интерес, например, к химии. Насколько я знаю, в московских школах тоже есть методологические кружки для родителей, где предлагается решать интересные задачи, развивать мышление, чтобы понять, а чем в школе, собственно, заняты дети: зубрежкой или развитием критического мышления, эмоционального интеллекта? Это важно — показать родителям, чем занята школа, что такое образовательные результаты, дать им возможность самим включиться в современный учебный процесс.

Как у педагогов проблема — недостаток систематической методической работы, так и здесь — недостаток систематической работы школы с родителями, а у родителей — доверия и терпения по отношению к школе, желания наладить диалог с педагогом. Не надо вставать здесь ни на чью сторону: у родителя всегда своя позиция, в ней надо уметь вести доброжелательный диалог.

«Наши педагоги перегружены, и мы платим им 312 рублей»

Никто, кроме педагога, не сможет реализовать все новые стандарты с новыми требованиями. Здесь я соглашусь с Майклом Барбером, который, уже уйдя с поста министра образования Великобритании и проведя мощные реформы, сказал, что качество образования определяется качеством педагогов школ. Сегодня наши педагоги перегружены, и мы им недоплачиваем. Есть такая статистика — «стоимость часа работы»: то, что реально выплатили с учетом всех надбавок и коэффициентов.

Так вот, стоимость часа у педагога, который находится в группе высокой квалификации, — 312 рублей. Тогда как у медика — 460, в науке и культуре — 420, то есть намного выше. Педагоги выпадают из группы высокооплачиваемых специалистов, при этом именно они готовят людей, которые потом и станут специалистами. И сколько они тратят энергии, сколько от них требуется в профессиональном росте! По характеру труда и по уровню образования, по необходимости постоянного развития педагоги точно высококвалифицированные специалисты, но не высокооплачиваемые. Средняя зарплата специалиста средней квалификации — 314 рублей, а у педагога — 312. Мы их оплачиваем даже ниже, чем компьютерных специалистов средней квалификации. На мой взгляд, это реальный квалификационный провал. О каком качестве золотого стандарта мы можем говорить?

Государство в первую очередь должно инвестировать в педагогов: в оплату их труда, в создание нормальных условий. Например, никто не может воспользоваться сокращенной рабочей неделей, а ведь она не случайно им предоставлена — подразумевая их нагрузку эмоциональную, психологическую. Выгорание у педагогов наступает очень быстро, а они часто должны работать на полторы ставки: по исследованию Яндекс Учебника, более 75% педагогов после трех лет работы говорят, что уже чувствуют себя выгоревшими. Это критическая ситуация с нагрузкой и оплатой труда педагогов. При таком отношении к нормированию нагрузки и зарплатам требовать реализации тех планов и стандартов, которые предъявляются учителям сегодня, просто неадекватно.

«Люди считают, что ошиблись в жизненном выборе, став педагогами»

Сколько бы ни говорили, что у нас конкурс в педагогические университеты, что туда принимают с высокими баллами ЕГЭ и дипломами олимпиад, — это все безусловно. Просто после окончания педагогического института никто не идет работать в школу. Они получают образование, адекватное современной сервисной экономике, умеют общаться с людьми, вполне клиентоориентированны, квалифицированно читают и считают. Не случайно приговаривают: «Никуда не поступишь — пойдешь в педагогический, станешь специалистом широких навыков».

Кажется, у педагога нет карьеры: рост линеен, и шанс на него низок. Пришел в школу учителем — на пенсию уйдешь учителем. Хотя сейчас добавляются новые трудовые функции, которые позволяют стать специалистом в смежной области: например, педагог-исследователь, педагог-методист, педагог-психолог, педагог-наставник, аналитик данных.

Это совсем новые функции внутри педагогической деятельности: например, тьютор — функция, включенная в квалификационный справочник и очень востребованная ребятами, потому что тьютор — помощник в организации образовательной программы в понимании самого себя и выборе тех или иных предметов и профилей, которые есть в школе.

Серьезным звоночком стало последнее провокационное исследование: мы спрашивали у педагогов, «а не совершили ли они ошибку, выбрав профессию учителя и пойдя работать в школу». Представьте: 10–12% педагогов ответили, что да, совершили ошибку. Среди молодежи, которая не проработала и трех лет, таких уже 18%, вдвое больше. Это очень много: люди считают, что ошиблись в жизненном выборе, став педагогами! А мы до сих пор говорим: «Педагог — это по призванию!», «Это миссия!», «Это на всю жизнь!» — растаптывая тем самым возможности профессионального развития внутри профессии.

Неформально требуется очень многое: и психологическая помощь, и умение организовать современную коммуникацию, и аналитика данных, и владение цифровыми технологиями, и наставничество для других педагогов, советы по воспитанию, даже проектная деятельность, которая вырождается в какую-то пустоту. Всю работу проводят педагоги. Не случайно многие школы ставили вопрос: «А можно у нас будет освобожденная должность классного руководителя?» Вот он возьмет три класса и будет заниматься только классным руководством за те деньги, которые есть в регионе.

За те 15 тысяч откажется от уроков и займется серьезной работой воспитателя, классного руководства, снятия конфликтов, препятствования буллингу. А буллинг есть — это еще один звоночек: по международным исследованиям, когда мы еще участвовали, заняли с конца второе место по масштабам буллинга — верить этому или не верить, все же проблема высветилась, и мы не можем ее затаптывать. Новая позиция педагога не сводится просто к проведению урока, поэтому необходимо увидеть ее, раскрыть, включить в нормирование труда и его оплату.

Мы должны создать интерес учителей к работе, по возможности препятствовать их выгоранию, сохранить возможности развития, сделать труд достойным и высокооплачиваемым. Последнее обследование, что за последние три года улучшилось или ухудшилось, показывает: почти все ухудшилось. Нет времени на подготовку уроков, нет времени на семью, никаких театров и выставок, даже ежегодный отпуск приходится сокращать. Ни по одной позиции нет ощущения улучшения. Сегодня мы скорее проедаем потенциал педагогов, их мотивацию, внимание к нашим детям и не даем развивать и расширять.

Образовательное неравенство: раскол семей, раскол старшей школы

Публично об этом начали говорить при коронавирусе, когда все школы и семьи оказались по-разному обеспечены доступом к цифровым технологиям, девайсам, которые были необходимы для дистанционки. Образовательное неравенство — гораздо более широкое понятие: мы говорим, что любой ребенок может сдать ЕГЭ и поступить в любой город, но ведь это не совсем так.

Чтобы просто воспользоваться возможностями, надо, чтобы кто-то научил видеть эти возможности. Семьи очень разные: для одних достаточно поставить цели и сказать, что ребенок сможет благодаря дополнительным занятиям, участиям в проектах и олимпиадах впоследствии претендовать на поступление в вуз, который гарантирует интересную работу и достойный заработок. Другим до детей нет никакого дела, и они совершенно не стремятся помочь ребенку сделать выбор.

Мы столкнулись с этим, когда вводили систему сертификатов на дополнительное образование для семей с низким социально-экономическим статусом. В ответ мы услышали: «Да не надо нам это, и возможность эта не нужна, пусть в школу ходит и там учится, зачем нам вообще дополнительное образование!»

Так, у нас очень поляризованное общество: конечно, есть социальные группы, мотивированные на то, чтобы дети получили качественное образование, потому что благодаря этому можно построить в дальнейшем успешную жизнь и карьеру. Есть те, кто совершенно безразличен к воспитанию детей. Неравенство не только в образовании — оно глобально, и школа лишь на переднем крае. Может ли она помочь детям, оказавшимся в худших условиях?

Старшую школу разрывает на части от еще одного неравенства. Перед 10-м классом уже более половины ребят уходят в среднее профессиональное образование, часть поступает по среднему баллу, часть, которая может оплатить (а сейчас это уже 30%), оплачивает.

Остаются ребята, которым и родители не хотят оплачивать, и со средним баллом они уже никуда не попадают, и они снова стучатся в 10-й класс. Старшая школа парализована: в одном и том же классе остались те, у кого высокие академические достижения, кто мотивирован, уже выбрал вуз, и те, кто просто никуда не попал после 9-го класса — наверное, для них нужны особые программы, в том числе по развитию мотивации, поиску точки опоры в интересе и способностях продолжить образование.

Мы подписали очень много документов по инклюзии в школе: мы должны найти возможности учиться вместе, развиваться, быть открытыми — это про социальную эмпатию в целом. Сколько я знаю школ, которые ставят фильтр на входе и отсекают тех, кто им не подходит. Это не просто задача про академические знания, а про умение жить, преодолевая неравенство на принципах открытых дверей, толерантности. Это трудно, и общая ситуация нисколько не подталкивает к инклюзии. Ситуация стрессовая, и опять-таки на педагогов ложатся задачи воплощать это в нашей школе и делать нас добрее.

«2023 год объявлен Годом педагога и наставника», — бодро извещает голос сверху в общественном транспорте. А теперь вспомним: поздно едешь домой и видишь, как классная руководительница ребенка идет из школы с тремя сумками, с тетрадями и очень усталым лицом. Притом что при родителях и учениках она никогда не позволяет себе выглядеть усталой. А дома ее ждет еще своя семья, свои дети. И вот он, страшный контраст: веселый и бодрый голос — «Скажем спасибо педагогам!» — и реальный человек, которого видишь на улице. Настоящий вызов начинается с педагога, который устало возвращается домой после трудового дня с пачками тетрадей, за которые едва ли доплатят.

Фото на обложке: Ян Стен / Public domain