Одаренные дети, которые занимаются музыкой, кажутся какими-то неземными: они так легко и волшебно выглядят на сцене, будто бы искусство — это то, с чем они родились, чему даже не нужно учиться. Но что будет, если заглянуть в будничную, не парадную часть жизни юных гениев? Школьники Надя Тарасова и Миша Журавлев рассказывают об этом на примере своих друзей-музыкантов из образовательного центра «Сириус».

«Смело и не по тем нотам»

Скоро должна начаться специальность — индивидуальная репетиция с преподавателем. «Уже? Что, на пять минут раньше? Не-не-не… Я боюсь, я не пойду, я вообще не хочу туда идти», — волнуется Натали, семнадцатилетняя виолончелистка, наигрывая при этом что-то из Imagine Dragons на инструменте.

Из-за двери доносится звучный бас «шефа», преподавателя на языке музыкантов. Занятие начинается. Вокруг много посторонних звуков: разговор, смех, гул стройки неподалеку. Но Натали будто находится в музыкальном вакууме, в каком-то особенном состоянии транса: сейчас для нее существуют только звуки инструмента и голос шефа.

Преподаватель ненадолго выходит из кабинета. Натали продолжает играть. «Смело и не по тем нотам — вот это то, что надо!» — доносится из-за ее спины ироничное восклицание педагога.

Девушка вздыхает и начинает все снова. Руки напрягаются, смело и стремительно взлетает смычок и вдруг резко изменяет свой ход, издав тот самый нужный звук. Из-под струны вырывается облачко канифоли, видимое в лучах солнца. Наконец задача шефа — «чисто, ловко и эпично» — выполнена. Музыкант слышит долгожданное: «О! Гениально! Супер!» Занятие завершается блестящим исполнением всей мелодии.

«Ну что такое! Разве сложно было это с самого начала нормально сыграть? Ладно, под конец собралась. Но теперь у меня это весь день будет в голове», — переживает Натали после занятия, отойдя на порядочное расстояние от кабинета.

«Идешь вперед, не останавливаясь»

Параллельно занятию Натали проходит репетиция Ани. По кабинету плывут звуки виолончели. Отрабатывают вибрато, Аня постоянно останавливается: педагог вносит коррективы в ее игру, она начинает все заново.

Аня сама напоминает натянутую струну. Она поджимает губы, задерживает дыхание, а потом быстро вдыхает и снова начинает играть. На особо сильных моментах напрягается, резче переставляет пальцы по грифу и работает смычком, быстрее двигает головой в такт музыке. Наставник Ани то слушает, кивая, то вдруг резко взмахивает рукой, ритмично щелкая пальцами, жестами и мимикой подсказывая оттенки звучания. Во время игры он бросает короткие реплики: «Тише!», «Звучи!», «Больше!»

«Во время исполнения мы не анализируем то, что уже сыграно, — наставляет учеников шеф. — Когда остановимся, тогда и подумаем, что было не так. Но в момент игры ты не думаешь: „Ай, не получилось!“ — ты идешь вперед, не останавливаясь».

«Жесть, да? Но я привыкла»

Вечером того же дня мы приходим к музыкантам в гости. Сидим в комнате Натали, с нами еще Аня и скрипачка Стефа. Говорим в основном с Натали: про смерть родных, про отсутствие поддержки со стороны родителей, про одаренность. То серьезно, то со смехом. Стефа сидит в кресле и изредка отвечает: «Нет, у меня не так».

Аня не принимает участия в разговоре. Она просто лежит на кровати — упала туда сразу, как только вошла. Потом отвечает на телефонный звонок: «Алло, мам. Да…» Голос такой, будто она устала и мысленно находится не с нами, а где-то далеко. «Нет, мне нечего рассказывать. Я потом, мам, когда уже все пройдет…».

— Вы с девятого класса учитесь в специальных школах?

— С четырех лет. У меня мама музыкант, она работала со многими инструменталистами: хоровиками, духовиками, вокалистами. Мне было девять лет, я один раз зашла в класс, увидела виолончель, и всё. Я начала трясти маму, пилить ее, говорить: «Ты же знала, что я могу играть!» Мама не хотела, она была против: «Нет-нет-нет, я тебя вообще по музыке не хочу вести». Но после этого меня тайно записали в музыкальную школу, и…

— Аня, что такое?

С кровати доносятся рыдания. Мы не сразу обращаем на них внимание, в полутьме комнаты видно только силуэт девушки: она лежит, свернувшись калачиком, и все еще держит телефон в руке. Слышится удивленное «Что случилось?», и почти одновременно кто-то резко стучит в дверь.

— У нас каждый вечер так, не удивляйтесь, — говорит Натали, вставая и направляясь к двери.

За дверью стоит девочка:

— Тебя ждут в холле. На сбор.

— Меня? Я не могу сейчас, Ане плохо.

— В смысле?

— В плане ее накрыло.

После короткой паузы вошедшая отвечает:

— Что мне куратору сказать?

— Что… у меня болит голова. И у Ани тоже.

Стефания и отошедшая от входа Натали перебрасываются шепотом парой фраз, выясняя причину слез: «Что такое?», «Устала, наверное», «Кто-то умер, мне кажется, родной».

— Джана (армян. «дорогая». — Прим. авт.), что случилось? — спрашивает Натали.

— Ничего. Мам, ни с чем это не связано! — Аня, оказывается, все еще говорит по телефону — Мам, мне пора.

— Тяжелый день просто сегодня был, вот и…

— На сбор. Ну либо я спать пойду. Мам, пожалуйста, все в порядке, мне… Я не переживаю, у меня все хорошо, — и она быстро уходит в ванную.

— Это один из лучших музыкантов и виолончелистов, — как-то особенно важно, почти с гордостью говорит нам Натали, кивая в сторону ванной.

— Мам, ничего не происходит… — звучит голос из ванной.

— Что сказали куратору? Ничего? Ну, сейчас узнаем, что происходит, и…

«Жесть, да?» — с каким-то веселым удивлением снова обращается к нам Натали. — Но я привыкла уже…

Беседа ненадолго возобновляется, на заднем плане все еще звучат обрывки телефонного разговора. Затем Аня выходит из ванной, и девочки опять ее успокаивают, расспрашивают.

— Ань, кто-то умер? — спрашивает Натали.

Аня вдруг начинает смеяться.

«Когда все внутри сжимается»

Утром следующего дня мы вновь встречаемся с музыкантами — в одном из свободных учебных кабинетов. Там Стефа играет на скрипке, стоя в самом углу комнаты лицом к стене. Она только изредка отвлекается и включается в беседу, чтобы коротко дополнить рассуждения Натали. Рядом с ней сидит Оля, пианистка.

— С чем вы можете связать резкие перепады своего настроения? Вот как у Ани вчера…

— С музыкой же, да? — обращается Натали к отрицательно качающей головой Стефе. — Нет? У тебя нет? — поднимает брови она.

— Да нет у меня никаких проблем, — смеясь, отвечает скрипачка, лишь немного сбавляя темп мелодии. — Только когда много концертов, ты сильно нервничаешь.

— А я уже привыкла к этому состоянию, когда все внутри сжимается, — снова начиная играть в полную силу, признается Стефа.

— А я еще когда играю, дышать не могу. Только когда пауза. В общем, если увидите на концерте задыхающегося музыканта, то это я, — улыбается Натали. — Вообще, у нас вся жизнь связана с выступлениями. Если что-то не получается по своей специальности, то все, это конец света, — уже более серьезно добавляет она.

— Иногда выходишь после выступления, и тебя размазывает по стене. Ты ничего не можешь больше делать. Сидишь пять минут, десять и просто смотришь в одну точку, — подключается к разговору Оля.

— Мы всегда выходим со сцены недовольные, потому что каждый раз есть из-за чего. Идеальной игры нет никогда, — добавляет Натали.

«Ночью тебя разбудят — ты должен играть»

Если в спорте есть какой-то потолок человеческих возможностей, например мировые рекорды, то у музыкантов его нет. Они все время знают, что могут играть лучше и лучше, и так до бесконечности.

— А музыка, которую вы слышите, может сказываться на вашем эмоциональном состоянии?

— Буквально позавчера я услышала грустную мелодию и заплакала, — вспоминает Натали

— Не знаю. Я эмоции никогда не выставляю напоказ, они наружу не выходят. И мне нормально, — возражает Стефа.

После музыканты рассказывают о выступлениях. Говорят, что готовы почти на все ради результата.

— Ты готовишься полгода к конкурсу, чтобы выйти и пятнадцать минут отыграть. И от этих пятнадцати минут зависит вся твоя дальнейшая карьера, — начинает Оля.

— И все это ради двух секунд аплодисментов, — с грустным смехом отмечает Натали.

— Еще неизвестно, как выйдет. Когда ты играешь, руки потеют и голова может взять и отключиться, вот так, — Оля щелкает пальцами.

— Поэтому все должно на автомате быть. Ты должен руками вывести. Ночью тебя разбудят — ты должен играть, — добавляет Натали.

Хочется исчезнуть, сбежать или слиться со стеной

В эту встречу мы сидим в коридоре на пуфиках. Иногда мимо нас проходят живущие на четвертом этаже математики, разговаривают, громко смеются. Пищат кнопки лифта, кто-то бегает по коридору, хлопают двери. Аня часто прерывается на полуфразе, как бы обдумывая, что она собирается сказать.

— Я плачу или смеюсь не потому, что меня что-то задело, а просто потому, что в данный момент так получилось, — говорит Аня. — А в остальном я совсем ничему не придаю значения, и слезы тоже у меня возникают из пустоты. Когда я занимаюсь музыкой, мне удается ощутить то, чего мне недостает.

Раньше Аня тяжело переносила неудачи, ей казалось, что они будут преследовать ее всегда. Потом ей надоело переживать, и она стала игнорировать многое в своей жизни.

— Если раньше я могла плакать, когда мне было тяжело, и смеяться, когда мне было весело, то сейчас мне иногда хочется исчезнуть, сбежать или слиться со стеной.

На следующий день проходят итоговые концерты по каждой из специальностей — скрипке и виолончели. Перед выступлением Аня говорит нам, что в ее плейлисте такая музыка, от которой становится спокойно. И играть она старается так, чтобы слушатель ощутил то, чего ему не хватает в повседневности.

Мы видим музыкантов на сцене. Они выступают по очереди, и каждый на время становится властителем зала, превращая его в свой собственный мир. Выходит Аня и играет «Восточный танец» Рахманинова. Зал взрывается аплодисментами на те самые несколько секунд.