Манная каша с комочками (холодная), принудительный тихий час, воспитательница, называющая тебя по фамилии. Возможно, у кого-то более приятные ассоциации с детским садом, но не у меня. Мне повезло: я могу вспоминать о нём без дёргающегося глаза и даже хихикая, а ещё очень греет мысль о том, что у моей дочки уж точно будут совсем другие воспоминания.

Нет, вообще садик был большой жизненной удачей: старый, в центре города, с хорошей репутацией. И, что важно, находился посередине между домом и бабушкой. В сад меня особо не тянуло, я останавливалась посреди улицы и уговаривала старшего брата отвести меня к бабушке. Брат опаздывал в школу, его жалели прохожие и предлагали мне конфеты, чтобы я подобрела и пошла уже в этот чёртов садик наконец.

На дворе был конец 80-х, в воздухе давно пахло перестройкой, но садик, видимо, решил держать оборону до последнего. Нам читали трогательные истории из детства Володи Ульянова. Мне почему-то сильно запомнился колобок, которой был собственноручно слеплен маленьким кудрявым Володей для мамы ко дню её рождения. Вот ведь, думаю, слепил и не знал, что скоро он от всех убежит, колобок-то. Нам ласково внушали, что Ленин был хорошим, добрым человеком. Однажды я пришла с этой новостью домой, а брат сурово сказал: «А ты знаешь, что Ленин убивал детей?». Любимый брат был для меня авторитетом, поэтому ровно в ту минуту я резко перестала хвалить Ленина. Почему-то люди обычно в лёгком шоке от этой истории, мол, зачем такая информация четырёхлетнему ребёнку? А зачем четырёхлетнему ребёнку информация о колобке Ленина и его добродетелях? Вот.

Поначалу в садике ещё было ничего, но когда уволились две юные и практически святые воспитательницы, на их место водрузили одну суровую женщину по имени Татьяна Мариусовна. Это сейчас от её отчества веет чем-то европейским. Тогда оно рифмовалось у меня с Картаусом Рыжим Усом из сказки про «Финиста — Ясного сокола». Татьяна Мариусовна не любила инициативу. Ей было надо, чтобы все были более-менее одинаковые и не высовывались. Причём высовываться означало что угодно — громко смеяться, выделяться из толпы ярким пятном, умными словами, шуточками. Я высовывалась, так уж получилось.

В воспитательных целях меня однажды не взяли вместе со всеми девочками танцевать ламбаду на утреннике

Но юбку для выступления сшить за месяц почему-то заставили (маму). И репетировать танец целый месяц тоже (меня). Вы помните, что такое ламбада в конце 80-х? У меня в то время вообще-то ещё молоко не обсохло, но я помню. Не допустили до танца без объяснения причин, что было ещё обиднее. Чуть позже, когда я выпускалась из садика, Татьяна Мариусовна выдала моей маме на руки характеристику моих личностных особенностей. Там было что-то про неподчинение, а ещё такая фраза: «Велась работа по устранению лидерских замашек, но результатов не наблюдается». Мама сомневалась, что меня примут в школу с такой бумажкой, но обошлось.

Отдельным очарованием были нянечки. Одна из них любила кричать на весь сад: «Соня, собирайся, за тобой дедушка пришёл!». Всё бы ничего, дедушка за мной иногда приходил, но в данном случае имелся в виду мой папа. Папа был высокий, солидный, с большой седеющей бородой, ему в то время было 35-36 лет — чем не дедушка?

Ещё у нас в садике были традиции. В этот самый сад ходил мой родной брат, а также старшие двоюродные братья и сёстры. Все мы помним центрифугу в прачечной, которая находилась в подвале. Несколько поколений нерадивых детей, которые не доедали обед или нарушали покой во время тихого часа, стращали этой центрифугой. Пугали не фигурально: не так, что мол, ещё раз такое выкинешь — отправишься крутиться вместе с бельём в стиральной машине. Нет, брали за руку и вели в подвал — смотреть, как крутится огромный барабан центрифуги. Ещё спрашивали: хочешь, тебя туда засунем? Ответ обычно был отрицательный.

Кстати об обеде, который не доели. Из вкусного в садике я помню разве что большие оладьи, которые подавали со сгущёнкой. Остальные позиции в меню лично меня не вдохновляли.

Отдельным кошмаром на всю мою жизнь остался высокий и холодный омлет

Видимо, у шеф-повара была директива — подавать его только холодным. Как месть. С тех пор я почему-то страшно не люблю, когда омлетом называют настоящую, вкусную (но не высотой с останкинскую башню) яичницу с молоком. Нет, друзья, вы не едали тех омлетов!

Так вот, дети ели плохо. Однажды меня из сада забирал дедушка (настоящий). Когда мы пришли, бабушка сразу спросила: «Что у Сони с щекой?». Щека у меня и правда была в тот вечер так себе — размером со среднюю дыню. Опытным путём выяснилось, что за щекой манник. Ну, такой сомнительный десерт, популярный в то время у немудрящих хозяек. Как он попал за щёку, и почему я пришла с ним из сада? В саду сказали: «Ешь». Видимо, я отказалась. Тогда манник насильно засунули мне в рот.

Когда моя дочка пошла в сад, я как-то сразу вспомнила этот манник. Отдельно обсудила с заведующей, как у них обстоит с кормлением. Мне сказали, что детей кормят тушёным и варёным — полезным, а такое детям не всегда нравится. Если кто и не захочет есть капусту или суфле из томлёных кур — не страшно, в саду всегда есть вода, хлеб и печенье, никто не голодает. В общем, их там не заставляют есть. И даже не заставляют постоянно ходить в чешках, особенно на утренниках (во многих садах чешки положены по технике безопасности почему-то).

Их вообще там как-то любят, это заметно. Особенно когда с утра ребёнок со всех ног бежит к воспитательнице, чтоб обняться. Или когда мальчика беззлобно спрашивают «Ты что, правда укусил Алису за попу?», а он отвечает: «Юрьевна, ты что? Я дурак, по-твоему?».

У них в честь каждого именинника закатывают пир с шариками, сладостями и колпаками на голове. У них вигвам стоит посреди группы. А ещё их много хвалят: за стихи, за песни, за то, что вытерпела прививку и почти не плакала.

Это обычный московский государственный сад, в который нас могли и не взять, потому что желающих больше, чем сама Москва. Наверняка, есть садики, где всё далеко не так мило, где воспитатели слегка превышают полномочия и насильно кормят, например. Нам пока повезло, можно расслабиться. Пока не замаячит школа.