Я учитель. Уже пять лет как. Несмотря на то, что на истфаке педагогического вуза я оказался случайно. И не менее случайно начал преподавать (на курсах при этом же истфаке). За всю свою жизнь я практически никогда не работал в областях, не связанных с педагогикой. И я думаю, так и будет продолжаться. Хотя и незапланированно. Но, видимо, обстоятельства иногда оказываются мудрее и сильнее.

Зачем я это пишу? В последнее время очень много любят говорить о том, что происходит внутри школ. С разных сторон и разных позиций. Диаметрально разных. Учителя жалуются на загрузку посторонней работой, на кучи отчётов и бумаг, отсутствие уважения со всех сторон. Родители жалуются на учителей и систему образования. Ученики… Ученики на что только не жалуются. В общем, говорить о том, кто на что и почему жалуется, можно долго и отчаянно. И смысла в этом особого нет.

А я хочу рассказать о своём опыте контактов со школами. Не знаю, насколько он будет типичен и на что больше будет похож. То ли на драму «молодого специалиста», то ли на гонзо-репортаж о сомнительных подвигах, то ли на очень экстравагантную версию стереотипного конфликта «свой-чужой».

Итак, август 2012-го. Я иду на собеседование в школу. Приличная школа в центре Москвы. С хорошими отзывами и внушительным рейтингом. Я не знаю, чего ожидать, потому что это уже пятое или шестое собеседование для меня, и каждое из них заканчивалось в лучших традициях — обещанием перезвонить, если вдруг что.

Я мог ожидать чего угодно, только не пятнадцатиминутного монолога о моей внешности

Я даже сказать ничего не успел — просто вошёл в кабинет директора, после чего пятнадцать минут мне рассказывали о недопустимости длинных (не такие уж они и длинные были) волос, клетчатой рубашки и чёрных джинсов. На пятнадцатой минуте мне надоело, и я решил уйти. Встал и направился к двери. Молча. Чтобы не прерывать монолог. Подозреваю, что он мог бы без проблем продолжаться ещё полчаса без моего присутствия. Возможно, я напомнил директору какого-то давнего мнимого врага из числа учеников.

«Вы выглядите несолидно!». Ну да, я мог бы одеться как угодно — знал бы, что вы настолько активно оцениваете по одёжке, надел бы пиджак. Если бы он у меня был. Возможно, он и так есть — припасённый с каких-то давних времён. Я не уверен.

«Нет, здесь дело даже не в одежде — у вас внешность как у десятиклассника». Ну извините, я хорошо сохранился. Было бы странно, если бы я в двадцать лет выглядел на пятьдесят. Когда я сделал несколько шагов прочь, монолог прервался на фразе: «Куда же вы пошли, давайте диплом и паспорт! Мы вас принимаем на работу!».

Внезапно. Очень и очень внезапно. Ладно, будем работать. Через пару месяцев я пожалел, что не ушёл тогда, в августе. Нет, часть работы в школе была позитивной. Особенно когда где-то в конце сентября коллега, тоже молодой специалист, которого взяли на работу одновременно со мной, сбежал, и его место заняла моя давняя подруга, по совместительству — преподавательница методики преподавания из моего же университета. Это было хорошо и приятно. И девятый класс, который мне достался. А ещё говорят, что старшие классы — ужасная публика. Больше всего жалоб от учителей, что я встречаю, — именно о старших классах.

«Им ничего не нужно, им ничего не интересно». Не знаю, почему, но я мог совершенно спокойно и комфортно обсуждать (именно обсуждать, а не выдавать поток сознания в одни ворота) с ними какие-нибудь реформы Хрущёва. Возможно, дело в том, что я уже до этого три года как готовил к ЕГЭ, и понимал, как работать с такой аудиторией.

Знаете, в чём секрет? Он прост. Где-то класса с восьмого школьники уже обрастают довольно большим уровнем самосознания и эгоизма

И они больше всего хотят, чтобы с ними разговаривали как с отдельной и самостоятельной личностью, а не на уровне «Петров, к доске!». И отчаянно доставшая их за восемь-девять лет фраза вроде «Открываем тетради, тема нашего сегодняшнего урока…» не вызывает ничего, кроме отторжения. Отторжение возникает мгновенно и становится очень сильным. Вне зависимости от того, что будет за тема. А если заменить её на вопрос «А что вы знаете о Хрущёве? Слышали такую фамилию?», вдруг всё меняется. И пусть дальше может быть куча несвязных фактов и несколько довольно третьесортных шуток, сдобренных изрядно демонстративным поведением, — наплевать. С этим мы разберёмся, это нормально. В конце концов, они только учатся, причём учатся всему.

Девятые классы в моей первой школе — возможно, одна из тех вещей, которые не отбили у меня желание работать дальше. А вот пятые и шестые… Им просто нужен другой человек. Я так и не понял, почему их поставили именно мне. Возможно, какие-то внутренние причины вроде распределения нагрузки по принципу «самые перспективные классы — самому „своему“ учителю», или что-то подобное. Это не важно. Важно то, что им нужен был другой учитель. Работа в школе научила меня очень важному.

Строгость и дружелюбность — два фундаментальных качества. И они работают в самых радикальных формах в зависимости от возраста

Кажется, в началке дети больше любят «доброго учителя». Их можно понять — возможно, расхожее понятие «классная мама», которое я очень не люблю, тут лучшая характеристика. Ну или «добрая бабушка». Которая, впрочем, может отругать. Если будет повод. Дальше начинается переходный период, который внезапно совпадает ещё и с переходом в среднюю школу. И всё становится иначе. Они хотят показать себя. И даже больше — сверх-себя. Всё становится гипертрофированным: отличники становятся особенно усердными, хулиганы становятся особенно изощрёнными. Это очень стереотипно, но, думаю, это можно отследить в каждом классе. И как с этим работать?

Мне часто говорили, что «учитель — это актёр». Я не имею ничего против актёрства. Да и, говорят, у меня это неплохо получается. По крайней мере лекции, которые я сейчас то и дело провожу, нередко сравнивают с интеллектуальным стендапом. На историческую тему. Да и мне это нравится. Но в любом актёрстве важна естественность. Я добрый человек. Возможно, слишком добрый. Вплоть до пофигизма. Я не умею злиться — это выглядит смешно. Изображать из себя опереточного злодея для того, чтобы заставить три десятка пятиклашек работать? Зачем это мне? И зачем это им? Чтобы стать лучше? А помогут ли им знания о каких-нибудь спартанцах стать лучше? Они ведь это и так узнают. Возможно, даже без лишних криков и принуждения. Вдруг увидят мем про 300 спартанцев и загуглят, кто это такие. И «Википедия» поможет. Или не википедия. Разве нет? И причём тут тогда я?

«Кричите на них, они должны увидеть, что вы главный!». Кто сделал меня главным? Грех не вспомнить Гомера Симпсона — «я тут главный, но я этого не хотел»

Работая с пятым или шестым классом, я чувствовал себя не то санитаром, не то няней, не то укротителем тигров. Это не то, чего я хотел от работы в школе. Чего я хотел — это вон, девятый класс. «Вы закончите школу, пойдёте в институт, его вы тоже закончите, и не смейтесь, это не так уж сложно. И тогда вам пригодится то, о чём мы сейчас поговорим. Трудовое право». Пара-тройка примеров — и они понимают, что и правда это будет нужно. Потому что они любят деньги. Для современного мира деньги — один из самых главных символов и мотиваторов. Для девятого класса работа — не что-то мифическое. Они уже видят её где-то впереди. Они понимают, что это нужно. А вот объяснять, что такое трудовое право шестому классу — это удовольствие весьма сомнительное. Всё равно что рассказывать зайцу о картинах экспрессионистов. Им нужен другой учитель. И другая программа. Здесь я не в силах что-то сделать.

«Не можете справиться — значит, плохой учитель». Почему? Спросите о том, какой я учитель, у тех, кого я готовил к ЕГЭ. Они все сейчас учатся в вузе. Большинство — на бюджете. И да, там, где я их готовил, в одной аудитории было пятьдесят человек. Или сорок. Но всё равно много. Иногда с трудом размещались.

«Вы не профессионал, если для вас дисциплина — проблема». Это не проблема. Просто мы не сочетаемся. Почему «не сошлись характерами» может быть объективной причиной для расторжения брака, но в школе это — пустой звук. «Вы должны образовательную услугу, а вы с этим не справляетесь». Я могу, справляюсь. Спросите у двоечника из девятого класса, который на каждом педсовете превращается чуть ли не в дьявола. Вы говорите, что я необоснованно ставлю ему четвёрки — зайдите на урок, посмотрите. Спросите у двух девушек из девятого класса, которых вы можете обозвать наркоманками. Они не пропустили у меня ни одного урока. А вы знаете, что одна из них отлично рисует, а вторая замечательно делает письменные работы?

«Вы выглядете неподобающе — вы должны подавать пример». А что по-вашему пример? И какой он должен быть? Вы когда-нибудь спрашивали у учеников, что для них пример? Я не идеален. Я могу говорить глупости, я могу ругаться матом, иногда я валяюсь на полу на рок-концертах. Однажды, когда я выступал на концерте, я разбил себе лоб микрофоном. Но я не делаю этого в школе. В школе…

«А что вы здесь вообще делаете?». Этот вопрос я однажды услышал от одного из учеников. Я не понял сразу, что он имеет в виду, и переспросил. Он сказал, что странно видеть в школе такого человека, как я. «Мне нравится работать с вами». Кажется, для них это звучало как религиозное откровение. Да, возможно, я мог заниматься чем-то ещё. Пойти работать в банк, каким-нибудь модным smm-менеджером или бог знает кем ещё. Мало ли возможностей открывает гуманитарный диплом и умение работать со словами и аудиторией?

Я был очень удивлён, когда я стал классным руководителем. Это был всё тот же девятый класс. Их прошлый классный руководитель, учительница иностранного, почти моя ровесница, которую вечно ставили мне в пример, от них отказалась.

«Вас ждёт ад, — заверили меня в администрации. — Они подложат вам такую свинью, которую вы ещё не видели». Это был пятый классный руководитель за их девять классов. Свинью я так и не увидел.

Зато увидел по-настоящему хороших людей, которые запросто понимают фразу «Ведите себя нормально, а то мне опять за вас влетит, а мне и так каждую неделю влетает»

Увидел людей, которые вдруг перестали забывать учебники и тетрадки. Потому что достаточно просто поговорить. Без криков, обвинений и угроз. Увидел людей, которые каким-то странным образом притащили в школу торт в мой день рождения, хотя я никому о нём не говорил.

В день, когда у них было вручение аттестатов, я узнал, что администрация больше не хочет видеть меня в этой школе. Меня просто поставили перед фактом и попросили написать заявление по собственному желанию. Видите ли, нагрузка у меня слишком маленькая, класс свой я распустил. «Да вы посмотрите — у них количество пропусков уменьшилось во сколько раз? Мне лень считать, но это очевидно. Это называется „распустил“? А вот этот вот — у него была неаттестация по географии, а сейчас „4“ выходит. Что? Я договорился с учителем? Да вы ведь сами знаете, что она меня ужасно не любит!».

И вообще все мной, оказывается, недовольны, родители жалуются. Кто? Какие? Скажите! Родители пятого класса? Те самые, которые долго и отчаянно благодарили меня неделю назад, даже не знаю за что? Я не буду писать заявление по собственному желанию — нет у меня такого желания. Зато есть девятый, а скоро десятый класс. Что бы вы ни говорили, это прекрасные люди. Все.

Каждому, кому я отдавал аттестат, я говорил «спасибо». Потому что я и правда был рад с ним работать. И за каждым моим «спасибо» следовал очень красноречивый взгляд администрации. Не знаю, что думали они, но я и правда был благодарен им всем. Они всё поняли. Дети — от них ничего не скроешь. Да и я не смог скрыть эмоций, когда меня попросили сказать «последнее слово девятому классу». Я плакал. Да и некоторые в зале тоже.

«Вы правда уходите?». Да, правда. Я этого не хочу, но меня «уйдут». Так хотят они. Да, возможно, это не педагогично. У детей должен быть авторитет, нельзя подрывать авторитет руководства. Но они ведь сказали, что меня не хотят видеть, я «не соответствую имиджу заведения», значит, я могу говорить, как человек, а не как «должностное лицо», которым и не являлся никогда, если верить российскому законодательству.

«Вы лучший учитель, что с ними работали. Вы настоящий. С вас можно брать пример, кто бы что не говорил» — говорит женщина, которая годится мне в бабушки

Возможно, чья-то мама, возможно, бабушка. У меня было две сотни учеников в этой школе, а память на лица у меня очень плохая — не смог запомнить. Но я хочу верить в то, что она говорит искренне.

Через неделю меня уволили «по сокращению штатов». Я так и не написал заявление — нашли способ. Ученики говорили, что мне стоит бороться, и закидали всю стену во «ВКонтакте» очень милыми и трогательными постами. Я сказал, что это не то, за что стоит бороться. Не потому, что я не хочу работать с ними — а потому, что я не хочу работать с теми, кто меня уволил. Думаю, они меня поняли. А я потом готовил их к ЕГЭ, но уже в другом месте. И все отлично сдали. Несмотря на заявления из школы, что это «пустая трата времени — он ничему не научит».

Я знаю, что многие «молодые специалисты» после первого года уходят. Убегают кто куда — главное чтобы подальше от школы. Некоторые мои бывшие сокурсники поступили так же. И, кажется, довольны. Но я не представлял себя в другом качестве. Не потому, что я считаю, что «учитель — это призвание». А потому что мне нравится общаться с живыми людьми. Нравится помогать им развиваться, так или иначе. Нравится делиться с ними более или менее полезной (хотя, всё относительно) информацией. И нравится, что в то время, когда в офисах только обед, я уже свободен и могу заниматься всем, чем заблагорассудится.

Спустя пару месяцев и несколько тысяч километров, которые я проехал за время отпуска, я снова начал искать школу. Первое сентября ведь время идти в школу, правда? Я открыл список школ в городе, стал звонить в каждую и спрашивать, не нужен ли учитель истории. Возможно, это самый странный способ поиска вакансии. Кто-то даже может счесть его наглым. Но ведь вопрос — штука бесплатная, почему бы и нет?

Первое сентября — я снова в школе. И снова пятый класс. А ещё десятый и одиннадцатый. Я не думаю, что стоит повторяться в своих рассуждениях — мой рассказ и так слишком длинный. Скажу только, что в новой школе всё и правда повторилось снова. Но я решил не продолжать — однажды, когда завуч посреди урока пришла и стала отчитывать меня за внешний вид (чёрные джинсы и кеды — не положено для учителя! Пиджак обязателен!) — я развернулся и молча ушёл. Взял сумку, вышел из школы, сел в маршрутку и уехал домой. Я понял, что больше там мне делать нечего. Хотя потом меня уговаривали вернуться. Это было довольно комично. Я отказался. Не потому, что для меня какие-то мои убеждения важнее, чем работа. Скорее, потому, что я из принципа не хочу сотрудничать с организацией, которая нарушает трудовое законодательство. А она нарушала. Я в этом уверен — я за лето успел прокачаться в области законодательства. Я учитель обществознания, я обязан это знать. Да и полезная штука, особенно в России.

Потом была ещё одна школа. Уже совсем другая. Возможно даже слишком другая. Думаю, во многом это было связано с тем, что директор там была замечательная женщина и доктор, кажется, психологии. И на собеседовании она сказала обо мне очень много. Впрочем, я это и так знал — даром что сам психолог по второму образованию. Там было работать легко и приятно. Хотя директор появлялась редко, а в основном все вопросы решала завуч, женщина строгая, но справедливая. И были у меня классы с 8 по 11. По одному в параллели.

Возможно, кто-то скажет, что это сложно, много подготовки к урокам и прочее. Но на тот момент я работал преподавателем уже пятый год, и готовиться к урокам не приходилось в принципе. И не мешало даже то, что до моего прихода о таком предмете как «обществознание» прошлый учитель не вспоминал, и ученики в основном делали на оценку конспекты из учебника по истории, а 11 класс весь поголовно решил сдавать обществознание.

И ведь сдали, и неплохо. Даже тот ученик, о котором говорили, что не понимают, как и зачем он пошёл в 11 класс

Я, если честно, думал, что с его подходом он не перейдёт обязательный порог по баллам на экзамене. А нет, перешёл. Родители сказали, что за это спасибо мне. Но я думаю, он сам просто понял, что это необходимо. Хотя бы потому, что ему очень не хотелось в армию, зато хотелось хорошую работу. Сейчас он на третьем курсе. Надеюсь, у него всё получится. Хотя иногда на уроках у меня на него очень бомбило.

Главное в школе — администрация. Видимо, древняя пословица или поговорка (всегда их путаю) о том, что «рыба гниёт с головы», очень соответствует истине. В этой школе всё было хорошо. Даже по моему внутреннему ощущению. И я мог прийти в футболке с логотипом Joy Division — и вести уроки, и никто не говорил, что мой внешний вид «не соответствую имиджу учебного заведения». О чём ещё может мечтать уже можно сказать что престарелый металлист?

Всё равно, мне пришлось оттуда уйти. Просто потому, что эту школу присоединили к соседней, и заявили, что раз я так хорошо готовлю к ЕГЭ, то будет у меня нагрузка в следующем учебном году 32 часа, и на три здания сразу. Не моё. Совсем. Я люблю работать через день, я люблю делать что-то своё ночью, я даже этот текст пишу ночью. Мне нужно время, чтобы заниматься музыкой. В конце концов, я уже 12 лет играю, и я не хочу засыпать к девяти вечера. Нет, нет. Максимум — ставка, 18 часов — и всё будет хорошо. Тем более, что не зря ведь ставка у педагогов 18 часов. Мне кажется, практически невозможно одинаково качественно отрабатывать 25, 27, 32 или 40 часов в неделю. А от педагога всё-таки очень многое зависит. Деньги? Нет, извините. К этому моменту я работал в школе уже не из-за денег. Индивидуальных учеников стало много, и доход от них был в разы выше. Я даже зарегистрировался как индивидуальный предприниматель.

Я ушел. А спустя три месяца снова стал искать себе школу. Просто потому, что мне это нравится. Только количество моих требований увеличилось. Я понимаю, что количество требований работодателя всё равно выше — тут и качество знаний, и отчётность, и подготовка к ЕГЭ. Но я знал, что я это могу. Это не сложно, когда делаешь это уже пятый год подряд. Школа нашлась.

Первое, что я увидел, была первоклассница, которую отчаянно тошнило. Мне это показалось дурным знаком

Когда у меня спросили, почему я не в костюме, я понял, что мне там делать нечего. Три дня назад мне говорили, что самое главное ко мне требование — это качество знаний и уровень подготовки к ЕГЭ. Не костюм. Я сразу сказал, что им лучше поискать другого учителя. И уехал домой. Спать.

Вот уже два года, как я не сотрудничаю со школами. Каждый год у меня больше двадцати индивидуальных занятий в неделю. Я по-прежнему уверен в том, что все мои ученики — очень хорошие люди. Они совершенно по-разному знают и понимают мой предмет. И сдают экзамены тоже по-разному. Но все довольны. И обычно, когда мы заканчиваем работу, последнее сообщение от учеников — о том, что они поступили. Утверждают, что благодаря мне. Я не верю.

Что делаем мы с ними на занятиях — это только половина успеха. Остальное — в них. Моё дело — только помочь. И хотя за последние три года четверо моих учеников сдали ЕГЭ на сотню баллов, а один стал призёром всероссийской олимпиады — я не думаю, что в этом есть большая моя заслуга. Моя заслуга лишь в том, что я помог им подружиться с предметом. И показал им, что в нём нет ничего страшного или сложного. Главное работать с ним так, как ты сам можешь, и брать из него то, что нужно тебе. Не важно — для ЕГЭ, для олимпиады или для жизни. В конце концов, что ЕГЭ, что олимпиада, что угодно ещё — это лишь части жизни. Возможно, важная, возможно, полезная, возможно, отягощающая. Но это — не цель, это лишь инструмент.

Главное в происходящем — грамотно использовать те ресурсы, что у тебя есть. Возможно, это всё, чему должна научить школа. Я уже давно разочаровался в российской системе образования. Хотя я вижу в ней подвижки к лучшему — она становится демократичнее, «клиентоориентированнее», «оптимизированнее». Я всерьёз одобряю ЕГЭ — и не потому, что для меня он стал основным источником дохода. Просто я помню, как я сдавал вступительные экзамены в вуз, это было десять лет назад, ещё в «доегэшную» эпоху. И я понимаю, что с ЕГЭ всё намного проще.

Обычно все разговоры об изменениях в образовании сводятся к тому, что нужно в нём изменить. Я считаю, что для образования нужно только одно — отказ от стереотипов

Задача школ мне видится в одном: дать набор знаний и научить их использовать по мере необходимости. Не важно, как это будет сделано. Здесь результат важнее процесса. Но всё, что я видел в школах, — это идолопоклонничество процессу в отрыве от результата. Поэтому я больше не верю в российское школьное образование. Я видел его изнутри. В разных контекстах.

Но вчера я снова обзвонил какое-то количество школ. Не потому, что мне позарез нужна работа. Нет, школу я уже давно не считаю работой. Это не работа, это не призвание. Обычно я говорю, что это развлечение. Полезное для всех — и для меня, и для окружающих. Может быть, кто-то скажет, что я излишне самонадеянный хам, но я могу сказать, что мне есть, чем и как поделиться со школьниками. И я могу это сделать. И показать, как я это сделаю. И объяснить, почему именно так. Что я слышал, пока обзванивал школы?

«Нам нужен учитель постарше». «А какая у вас категория? А почему у вас нет категории?». Сто учеников и трое стобалльников — вот моя категория. И две сотни публичных лекций. Можете посмотреть на YouTube. Вот моя категория.

«Мы готовы предложить вам 30 часов. Ну и что, что это больше ставки. Зато будет зарплата высокая. Это повлияет на качество? Значит, вы плохой учитель!».

Я искренне не понимаю, почему школьные администраторы в лучшем случае удивляются, когда говоришь им, что тебя не интересует зарплата, и ты идёшь работать в школу просто потому, что тебе это нравится. Я не хочу искать тех, кто прав, и тех, кто виноват. Я не стремлюсь заявить, что все проблемы идут из административного воздействия. Я просто решил поделиться тем, что я увидел за несколько лет работы в школе.

И теперь я ещё больше, чем раньше, уверен в том, что всё, что нужно системе образования — это человечность. Во всех слоях и во всех аспектах. В конце концов, от тех, кто сейчас учится в школах, во многом зависит то, как будет выглядеть наше будущее. Как бы громко это не звучало. Я верю в современных школьников. Я вижу, что чем дальше — тем более свободными и самостоятельными они становятся. Кого-то это может не устраивать, кого-то это может пугать. Но главное — я вижу динамику. А это — залог успеха для общества в целом.

Сегодня я обзвонил десяток школ и завтра обзвоню ещё десяток. Возможно, в одной из них заявят, что я им нужен. И я не знаю, чем это закончится. Возможно, я буду работать в ней ещё несколько лет. Возможно, я уйду через два месяца. Возможно, первого сентября я просплю до обеда. По большому счёту это не важно. Я знаю, что я без работы не останусь. Потому что ЕГЭ по моим предметам — самый популярный из экзаменов по выбору. А желание работать с большой аудиторией я с легкостью компенсирую публичными лекциями, которых я провёл уже пару сотен.

Я не удивлюсь, если мой текст проигнорируют хотя бы из-за его размера. Или если в мой адрес понесётся шквал обвинений. Для меня это не важно. Что для меня важно? Возможно, это звучит слишком громко и пафосно, но я хотел бы в будущем видеть общество, далекое от предвзятости и стереотипов. Общество, состоящее из свободных, активных и деятельных людей. И я верю в то, что этому может помочь школа. И человечность, с которой нынешние ученики могут столкнуться именно там. «Прекрасная Россия будущего», о которой любит рассуждать один всем известный деятель, рождается не на ютьюбе и не в уличных штормах.

Она рождается в головах. И я искренне надеюсь, что те, кто 1 сентября пошёл в школу, и те, кто 1 сентября начал их учить, смогут работать так, чтобы мир становился всё лучше и лучше.

Вместе.

Что ещё нужно от образования, если не это?