У меня есть мальчик, я называю его племянником, но это не совсем так. Хотя степень родственности вряд ли важна для того, чтобы любить ребёнка. Он — подросток и живёт в детском доме.

Мы созваниваемся вечером, с моей мамой забираем его на каникулы. Но, конечно, семьи должно быть больше. Пока невозможно. Взять ребёнка — значит отдать ему жизнь. Передать часть своей. Или обменять свою на его. Для ребенка нужны ресурсы. И не всегда материальные. Удивительно, мой мальчик хорошо осознает, о чем я сейчас говорю. Не осознают взрослые. Активно внушая чувство вины (но, ребята, где ты виноват, там тобой и манипулируют). Или не желая представлять, насколько горько смириться с ребёнком в детском доме, отдавая себе отчёт, что это единственный выход из ситуации.

Зато всегда с лихвой хватает жалости. Я не верю милым сочувствующим женщинам из социальных учреждений. С ними никогда нельзя говорить открыто

Слова перевернут, и вот уже именно ты желаешь зла, а те вкрадчивые заняты заботой. Хей, побольше елея! Любви, любви! Чем больше про нее говоришь, тем больше веришь, она настоящая.

До детского дома был социальный центр в Глазове. Местный бухгалтер бросалась грудью как на амбразуру к листочку с выписанными лекарствами. Я хотела узнать, какие успокоительные выдают племяннику и, ужас, сфотографировала рецепт.

Там же мальчика обвинили в воровстве, отдали на расправу другим детям. И пятеро пинали одного. И вовсе не племянник, а случайный гаврик лет семи рассказал историю. Дети не выдают друг друга. Но легко опознают «своих» на улице, протягивают вперед руки, крепко здороваясь и циркая слюной сквозь зубы как взрослые. Сердобольный бухгалтер сочувствовала маме наедине, качала головой и, между делом, добавляла, что сама бы хотела отпинать, простите, по яйцам, мальчика (сохраняю лексику). А потом, понятное дело, притягивала к себе моего племянника, смотрела с материнской грустью и вздыхала о том, какой чудесный мальчишка перед ней. Да, кстати, социальный центр вовсе не детский дом. Промежуточное звено до лишения прав родителя. Чаще всего ребёнка отправляют туда органы опеки. Это словно маленькая тюрьма, где всюду видеокамеры наблюдения, прогулки по периметру площадки вокруг здания. Так в мультике «Чипполино» заключенные овощи-друзья бодро ходят по кругу под надзором стражей-лимончиков. Встречи с родственниками регламентированы. Нельзя просто выехать в город. Нельзя под заявление директору забрать ребенка с собой. Ребенку нельзя сказать лишнего. Во избежание соблазна, выдумывают эпидемию, которая распространяется загадочным способом именно через сотовые телефоны, поэтому директор центра изымает средства связи. Эпидемия продолжается больше полутора месяцев. Не отвечают на звонки стационарного телефона или просто поднимают трубку и она остается бултыхаться в воздухе, передавая взрослым взбудораженный гомон детских голосов, разгадывать, кто именно там кричит. Вдруг именно твой ребенок. Который в кабинете директора на вопрос «как дела?» ответит «хорошо», потому что от него не ждут другого. Пара случаев из множества.