Алексей пришёл ко мне в четвёртом классе. Это был скромный улыбчивый мальчишка. Голову ему вскружила царица наук математика, а тошнило его от русского языка. Тогда он ещё не знал, что русский язык — это высшая математика. А я не знала, что стану Пифагором в юбке, только у него была математика в музыке, а у меня — в русском языке.

После первого диктанта мы раскопали у Алексея страшнейшую дисграфию, проблемы с чтением, которые три года списывали на его лень. Времени было катастрофически мало, на горизонте маячила страшная ВПР, и мы начали заниматься после уроков. Каждое занятие — непрерывная борьба, всё время вызов, вечный поиск строгих закономерностей в правилах русского языка. Мы шифровали словарные слова, все разборы усваивались только через подсчёт признаков и чёткие схемы, все орфограммы — только через логические доказательства. Математика прекрасна своей гармонией, логичностью, последовательностью, а мне нужно было доказать ребёнку, что в русском языке нет хаоса, что в нём та же красота! ВПР Алексей написал на пять, а за четвёртую четверть получил четыре.

И вот наш Алексей шестиклассник. Так получилось, что я периодически прихожу к нему. И как-то раз задали ему написать сочинение по картине Кончаловского «Сирень в корзине». На мой взгляд, это не очень простое дело: переложить язык красок на язык метафор и эпитетов. О, как же восторженно было написано в задании: «Обрати внимание на обилие цветов, изображённых художником. Сумел ли он изобразить, что сирень свежая, как будто её только что срезали и принесли в комнату? Какого цвета, каких оттенков эта пышная сирень? Почувствовал ли ты восхищение художника щедрой, богатой природой, его любовь к ней?». И как велико было разочарование нашего Алексея, когда он открыл последнюю страницу учебника, а там размером 15×10 увидел он букетик сирени, и вовсе не пахнуло на него ароматом весны, не почувствовал он холодным февральским деньком буйства красок.

— Размыто! — сказал он. Ещё немного посмотрел на картину, словно ему показалось, что чувства запоздали и нахлынут на него чуть позже.

Мне повезло больше, я видела картины Кончаловского воочию, но то, что было в учебнике, меня не впечатляло. А какие чувства в век цифровых технологий может вызвать потускневшая картинка 10×15? Алексей долго возмущался, но через пять минут утихомирился и принялся за план сочинения. Первый пункт звучал так: «Как прекрасна сирень на картине».

— Что? Ты же совершенно другого мнения по поводу этой картины!

— Это понятно, Анна Владиславовна, но учитель будет не в восторге от такого моего сочинения, поэтому будем писать так, как нужно.

Я пыталась переубедить Лёшу, всеми силами настаивала на том, что в сочинении можно не соглашаться, впечатление может быть негативное, мы все разные, все картины не могут вызывать бурю прекрасных чувств. Но тщетно… Мы писали так, «как надо». Теперь я всё время вздрагиваю от этой фразы, которой заканчивается большинство детских сочинений: «Мне понравилась эта картина». Точка.

Фото: iStockphoto (NataliaBarashkova)