Моей дочери три года. Мы живём в деревне, за двухметровым забором. На участке у нас бегают собаки: маленькая, большая и огромная. Но лишь недавно дочь впервые смогла одна выйти из дома, пройти шесть метров, завернуть за дом и там прибежать к папе. На собственном участке! За огромным забором!

Дочь не может выйти одна за калитку. Невозможно оставить её играть в песочнице и быстро сбегать домой за ключами от машины, хотя от песочницы до калитки три метра и ещё столько же — от калитки до дома. Когда дочь играет с собакой или делает из песка куличики и вдруг теряет нас из виду, она бросает все свои игрушки, как-то нелепо полуприседает и вся сжимается от страха. А когда видит, что мама или папа в двух метрах от неё, кидается радостно на шею и рассказывает, как испугалась.

У дочери есть друзья постарше: пяти-, шести- и даже восьмилетние. Никого из них нельзя оставить одного за участком. Тем более, в одиночку отпустить к соседям в гости.

В детский сад без родителей

А я в этом возрасте уже гуляла одна во дворе. Специально расспрашивала маму. С трех лет я играла с друзьями в песочнице, а мама изредка выглядывала в окно меня проверить. С восьмого этажа! Когда был готов обед, она звала домой и я сама приходила. На восьмой этаж пансионата коридорного типа. По пути мне часто встречались пьяные, были драки. В четыре года нас с подружкой посылали в магазин. А ближе к пяти я бегала за хлебом одна и стояла часами в очередях. И мы сами ходили в садик.

В неполные шесть меня отдали в школу, куда тоже добиралась без взрослых. Мы с подружками забегали друг за другом и вместе шли на уроки. Все жили в разных домах. После школы полдня гуляли. Я сейчас проверила по карте — от моего дома до школы нужно было идти 1,2 километра, пересечь одну четырехполосную, две двухполосные и одну железную дороги. Это ещё ерунда. Я знаю человека, который научился говорить в три года, а в четыре уже садился на даче на трехколесный велосипед и ехал два километра до поселкового магазина, потому что бабушке его нездоровилось и кто-то должен был делать покупки.

Я смотрю на свою дочь, которая за нашим двухметровым забором прямо сейчас вычесывает 50-килограммовую собаку и при этом строго следит, чтобы я сидела на веранде. Не могу представить, что завтра, например, этот ребёнок оказался один во дворе восьмиэтажных домов и сам поднялся по лестнице. Мне трудно вообразить, что через год мою девочку можно будет посадить на велосипед и отправить купить хлеба за два километра от дома.

И очень хорошо, что моей дочери не нужно гулять одной и красться через 14 лестничных пролетов, держась за стенку, пробираться к себе домой по тёмному коридору — для трёх лет это слишком. И для пяти. Даже для восьми!

Да, гиперопека и сопровождение ребёнка бабушкой до самого университета плохо. Но гиперсвобода — ещё хуже

Меня забавляют люди, которые гордятся своим детством, проведенным с ключом на шее: «Вот мы приходили сами из сада, забирались на табурет и разогревали себе суп. Сами ели, мыли посуду и убегали на весь день гулять». Эти люди на самом деле или не жили так, как описывают, или их психика вытеснила все травмирующие воспоминания. У меня есть одна такая родственница, она с нежностью вспоминает советское детство с ключом на шее. И забыла, что у неё красное пятно на пол-лица — обварилась супом, когда разогревала. Ещё она до 20 лет заикалась после встречи во дворе с бездомной собакой. Но считает, что в детстве хорошо жила.

Как у нас выросло поколение ненужных детей

Я тоже так жила: сама гуляла, сама открывала дверь ключом, сама обедала. И могу сказать, что ничего хорошего в таком детстве нет. Критикам чрезмерной опеки над детьми и противникам запрета оставлять малышей одних следует знать, что любой ребёнок тонко чувствует разницу между свободой и заброшенностью, между своей самостоятельностью и наплевательством родителей.

Моя мама много работала, ей приходилось уезжать на работу рано утром и возвращаться поздно вечером: автобус к нам ходил раз в полчаса-час и не всегда пассажиры помещались с первого раза. В шесть лет я приходила из школы одна, разогревала обед, ела, уходила гулять. И при этом всё время чувствовала себя в опасности.

Как бы ни был ребёнок хулиганист, как бы ни любил бегать по улице и не слушаться родителей, он чувствует, что странно — с трех лет играть одному посреди огромного двора. Хорошо, если ребёнок понимает, что у его мамы и папы нет возможности всё время заботиться о нем. В нашем дворе было две категории детей: первую составляли те, чьи родители допоздна работают. Вторые были детьми алкоголиков — то есть детьми ненужными. Те и другие днями бегали по улице, но первые знали, что мама скоро вернется с работы и сразу их обнимет. А вторые догадывались, что попросту всем мешают.

Главное чувство, которое навсегда остаётся с человеком, который в детстве проводил без взрослых слишком много времени, — ощущение своей ненужности

Или несправедливость мира, в котором маленький ребёнок должен целый день заботиться о себе сам.

«Сегодня ребёнку безопаснее находиться на улице, чем в 80-х»

Второе чувство — постоянный страх и тревожность. Сейчас принято говорить, будто раньше преступности не было, люди не запирали двери и детей никто не воровал. Это неправда! Преступлений против детей было много. Вероятно, даже больше, чем сейчас, потому что случаи таких преступлений никогда не выносили на публику и заминали. Ребёнка, которого крали с площадки, записывали как утонувшего; изнасилованного — как причинившего себе травму; убитого — умершим от гриппа. Убить или изнасиловать ребёнка тогда было не так страшно, как сейчас: искали преступников нехотя, судили закрытым судом и срок давали малый. О шокирующих масштабах преступлений не сообщали, поэтому взрослые ничего о них не знали.

А вот мы, дети, хорошо чувствовали опасность. Я помню из своего детства мужчин, которые приходили на детскую площадку и подолгу за нами наблюдали. Помню, как один мужчина несколько раз пытался угощать нас печеньем и конфетами. Как приходила неоднократно к нам во двор сумасшедшего вида женщина и просила нас, трех-четырехлетних, помочь ей донести в соседний двор сумки.

Залогом выживания ребёнка на улице были внимательность, настороженность и тревожность.

Кто не боялся дяденек с конфетами и котятами, тот погибал. Взрослым, конечно, мы особенно ничего не рассказывали об этих дяденьках. Да и не слушал никто всерьёз: тогда головы были промыты пропагандой ещё сильнее, чем сегодня, все были уверены, что живут в безопасной стране, где никогда «ничего такого» не было. А поговорите сейчас с теми, кому за 30 лет, — каждый расскажет о встрече в детстве с нехорошим человеком.

Я больше уверена: сегодня ребёнку безопаснее находиться на улице, чем в 80-х. Но я свою дочь даже с огромной собакой боюсь выпустить во двор. Мне достаточно представить, что она, оказавшись на улице, будет бояться, как когда-то боялась я. Другого аргумента против ранней самостоятельности мне и не нужно!

«Гиперопека опасна для ребёнка. Но недосмотр ещё опаснее»

Маньяки и педофилы это, конечно, крайности. Но маленький ребёнок, который остался без взрослых, оказывается под шквалом других рисков. Только в моем детстве, среди моих непосредственных знакомых, соседей, друзей, одноклассников были следующие случаи:

• гулял по трубам теплотрассы и попал под прорыв кипятка — два человека;
• искусала собака — несколько человек;
• загрызла собака — один человек;
• упал с дерева и сломал позвоночник — один человек;
• плавил на огне свинец и пролил на себя жидкий металл — два человека;
• таскал на пожаре расплавленный гудрон и обжегся — один человек;
• пострадал при пожаре от возгорания телевизора — один человек;
• был заперт ворами в ванной и просидел там, пока воры все не вынесли — один человек;
• сварил банку сгущенки, ткнул в нее ножом и обварил лицо при разрыве банки — один человек;
• изнасилован на пути из школы домой в начальных классах — один человек.

И это лишь случаи, которые я запомнила!

Чего только не было в нашем самостоятельном детстве. Мы подбирали трупы животных и хоронили их в парке. Бегали на городскую свалку смотреть бездомных. Воровали из грузовика дыни и были биты взрослыми чужими людьми. Гуляли вечером и по нам стреляли забавы ради пьяные милиционеры. Катались зимой с берега на санках и проваливались на середине реки в воду.

Хотела бы я своей дочке такого детства? Нет, нет и нет! Пусть лучше до 10 лет ходит за ручку

Гиперопека опасна, она может породить неприспособленного к жизни. Но недосмотр ещё опаснее, потому что может ребёнка убить вовсе, покалечить или на всю жизнь напугать. Кто возвращался в четыре года один домой и встречал в коридоре того же дяденьку, что приходил во двор вчера и позавчера, тот точно знает, о каком страхе идёт речь.

Ребёнку в первую очередь нужно чувство безопасности, а оно в наших условиях достигается только надзором взрослых. Мы были слишком самостоятельны. И лично для меня это стало тяжелой травмой. Детство должно быть безмятежным, ребенку не следует рано узнавать страх опасности, видеть трупы животных, быть покусанным собаками и сталкиваться с нехорошими людьми — он это всегда успеет.

Человек, который с трех лет выливает на себя кипяток, не станет в 25 лет более защищенным, чем тот, кто до 12 лет не гулял один и кому суп разогревала мама. Наоборот, у ребёнка без травмирующего детского страха будет более здоровая и устойчивая психика, чем у тонр, кто все детство с опаской ходил по тёмным лестницам. Если хотите научить человека плавать, объясните ему теорию, наденьте на него спасательный круг и поддерживайте на воде в первое время. Отпускать первоклассника одного в школу для прививания самостоятельности — всё равно что учить плавать путем выбрасывания в воду на середину реки. Большинство, конечно, выплывут. Но кто-то на всю жизнь затаит на родителей обиду. А кто-то и вовсе утонет.

То же самое с отказом от чрезмерной опеки. Большинство, конечно, выживет. Но кое-кого уведут с площадки и упакуют по частям в дорожную сумку. Опека не должна подавлять волю ребёнка, но обязана оградить его от беды. Отказ от постоянной опеки это не свобода, а оставление детей в опасности.

Фото: fotostrana.ru