Книга Анны Красильщик «Три четверти» стала для нас, родителей, поводом вспомнить детство и другими глазами посмотреть на подростков. Новая повесть автора «Давай поедем в Уналашку», вышедшая в издательстве «Белая ворона», — о современном мальчике и проблемах десятилетки. А в наших «Правилах воспитания» Анна развивает сразу обе эти (и не только) темы: троим ее детям — Феде, Пете и Соне — 3 года, 11 и 14 лет. Так что говорим о жизни с дошкольником, школьником и подростком одновременно.
1. По-моему, подростку просто невозможно что-то навязать. Он все равно будет слушать и делать то, что ему кажется подходящим. Совсем недавно мы ехали с детьми в машине, слушали что-то — «Space Oddity» или «Богемскую рапсодию» — и пели все вместе. Сейчас Соня в основном сидит в наушниках и в телефоне: она отдельный человек со своим миром и интересами. С Петей мы еще совпадаем, но, думаю, у нас осталось не так много времени. Поэтому моя стратегия — напичкать детей всем своим любимым до того, как они начнут сепарироваться. Когда каждый из них начинал что-то соображать, я ставила ему или ей свои любимые детские пластинки (они все сейчас есть онлайн), читала вслух книжки — чтобы у нас была какая-то общая карта памяти, общий бэкграунд.
2. Чтобы идти против всех, нужно огромное мужество, сила и внутренний стержень. Не у всех он есть, ну или наращивается не сразу. Кроме того, есть такая штука, которую чувствуют даже дети: зло сексуально, оно притягивает. Если в школе был хороший добрый мальчик и другой, демонический, известный всякими пакостями, меня всегда притягивал второй. И литература, хотя считается, что она учит хорошему, тут совершенно не помогает. Прочитав в 13 лет «Войну и мир», я вынесла оттуда только одно: если мне попадутся князь Андрей и Курагин, я непременно сбегу со вторым, чтобы потом как следует пострадать по первому. Думаю, это нужно зачем-то — я до сих пор помню все свои детские выборы в сторону зла, и эти воспоминания мне нужны, чтобы не делать того же во взрослой жизни.
3. Моя новая книга — о детях, которые родились примерно тогда же, когда появились айфоны и инстаграм. Это книга про мальчика. Ему девять лет (в середине книжки исполняется десять), и его зовут Марк. Там нет воспоминаний о моем детстве: книга современная. И сквозная тема там — как жить, когда тебя всю жизнь, буквально с рождения, фотографируют. Я про это давно думала, когда поняла, что мой инстаграм — такая хроника жизни детей с раннего детства и до взросления. Например, когда я рожала Федю, уже в последний момент, когда там все приготовились принимать младенца, я думала о том, что надо телефон в изголовье положить, чтобы сразу сфоткать новенького ребеночка. Что, конечно, абсолютный психоз почти всех современных родителей. И что, конечно, бесит многих детей.
4. Гендерные стереотипы я ненавидела изначально, еще до появления такого понятия. Купила Феде детскую кухню и коляску для любимого енота. В «Уналашке» про это есть кусочек. Там мальчик как раз все время плачет, и мама ссорится с бабушкой. Бабушка старой закалки и считает, что мальчик не должен плакать. А мама бесится и говорит, что это гендерные стереотипы:
«— Марика ты растишь маменькиным сыночком, — говорит бабушка.
— Он и есть мой сыночек, — отвечает мама.
— Он никогда не женится, — парирует бабушка.
— И слава богу, — начинает злиться мама.
— Подумай, каково ему будет в жизни? Он слишком нежный и плачет, как девочка.
— Это гендерные стереотипы. Мужчина может плакать так же, как и женщина.
Что такое гендерный стереотип, я не знаю, но мама всегда говорит, что плакать не стыдно. Наоборот, нужно обязательно плакать, когда хочется: «чтобы эмоции не накапливались». Поэтому, если уж я хочу плакать, то делаю это по полной программе, в свое удовольствие».
5. Так как Феде три года, мы постоянно все перечитываем: это такой возраст, когда тебя по кругу заставляют читать вслух одно и то же. Главный хит — книжки Бьёрна Рёрвика про Лису и Поросенка. Вообще, я не люблю читать книжки для совсем маленьких детей: мне скучно. Но эти реально классные. С Петей мы много всего прочитали вместе. Что мне прямо запомнилось — это книга Константина Сергиенко «До свидания, овраг!». Это очень грустная и очень хорошая книга, которая вызывает сильные чувства. Ну и, наверное, важно, когда эти чувства, эти переживания — общие. Еще мы читали вместе «Вафельное сердце», и это тоже какая-то важная книга для такого единения.
6. Мне кажется, страх потерять себя возникает оттого, что страшно стать плохой мамой. И поэтому многие угорают по детям, как раз теряя себя. Как найти какую-то разумную середину, я не знаю. До того как Соне исполнилось три, а Пете год, я была уверена, что должна сидеть с детьми, что это мое призвание и так правильно. И я, конечно, совсем потеряла себя. А потом жизнь так повернулась, что мне пришлось взять няню и выйти на работу на полный день — и вдруг оказалось, что это мое призвание. Я помню свой первый день: меня накрыло осознание того, как включился и начал работать мой мозг. И это было ужасно крутое ощущение. Но вместе с тем тут же пришлепало чувство вины, что я слишком мало времени провожу с детьми. Я восхищаюсь женщинами, которые умудряются жить без этого чувства, наслаждаясь и работой, и детьми. Но в меня оно, к сожалению, вмонтировано, и избавиться от него я не могу, несмотря на то что хожу к психологу. Теоретически я знаю, что детям надо отдавать столько, сколько у тебя есть, оставляя разумное количество сил и ресурсов на себя, на свою жизнь. Но это в идеале, а на практике все гораздо сложнее.
7. Я слишком сильно забочусь о детях и стараюсь все сделать за них, за что меня постоянно ругает мой муж. Мне все время кажется, что чем больше ты заботишься, чем больше создаешь уюта вокруг детей, чем больше обнимаешь их, тем прочнее в них какой-то фундамент, какой-то трамплин, от которого они отталкиваются перед тем, как повзрослеть, и который потом будет помогать им во взрослой жизни. При этом я сама знаю, что перебарщиваю. Поэтому тут все зависит не столько от ребенка, сколько от тревожности родителей. Но вот сейчас Пете 11, и я начала его понемногу отпускать. Я не нервничаю так сильно, как раньше, когда он сам едет в школу, на занятия. И вообще вижу, что он стал взрослее. С Соней это, кажется, в том же возрасте случилось. Так что мой опыт говорит, что 11–12 лет — это подходящий момент, чтобы хотя бы какие-то проблемы решать самостоятельно.
8. Думаю, родителю не нужно знать все о ребенке, но хорошо бы все-таки держать руку на пульсе. Это необходимо на тот случай, когда с твоим ребенком происходит что-то не то, но сам он в силу возраста с этим разобраться не может. И хорошо, если у вас доверительные отношения. Хотя у меня и были с мамой достаточно доверительные отношения, сказать ей, что меня травят и пишут про меня гадости на стене, я не могла: мне казалось, что это стыдно, что эти мерзости меня как будто делают плохой. Не могла сказать, что ко мне, двенадцатилетней, постоянно пристает одноклассник, что, по сути, он совершает насилие по отношению ко мне.
Сейчас я понимаю, что, скажи я об этом родителям, жизнь моя была бы гораздо лучше. Наверное, это вопрос какого-то изначального проговаривания и дружбы: чем больше вы общаетесь, обсуждаете какие-то ситуации, тем проще потом ребенку будет сказать о какой-то проблеме.
9. Часто думаю о том, что я и мои друзья близки со своими детьми во многом потому, что мы (наше поколение) сами чувствуем себя детьми, дурачимся и глупо шутим. И дети друзей, и мои дети поэтому любят, когда мы развлекаемся все вместе. Буквально вчера ко мне пришла подруга и сказала, что ее дочка хотела прийти с ней. Мне кажется, это здорово, а возраст — штука условная. Тут, наверное, просто важно вовремя переключиться и стать взрослым, который готов помочь, поддержать, подставить плечо, утешить и все прочее. Чтобы был баланс.
Фото: Ксения Плотникова
