В 2022 году активно обсуждался вопрос о создании новой детско-юношеской организации. В декабре было официально объявлено — такой проект появится и будет называться «Движение Первых». Но в чем его смысл и нужно ли это современным детям? Анастасия Никушина задала эти и другие вопросы председателю правления «Движения Первых» Григорию Гурову.

— Ваша целевая аудитория — подростки. Можете описать, как вы их представляете?

— Наша целевая аудитория — это дети, молодежь от 6 до 18 лет; это родители, и это педагоги, преподаватели. Есть ощущение, что наша аудитория — в принципе все граждане, родители в широком смысле. Это и бабушки с дедушками, например. То есть все те, кто сегодня развивается вместе с ребенком и делает все, чтобы шел воспитательный процесс, чтобы молодежная политика работала в стране.

Конечно, если говорить о детях, то это большая и разная аудитория. Наверное, ее можно разделить на три-четыре категории. Сейчас есть такой проект «Орлята», он для началки, то есть 1–4-й класс. Есть средняя школа, с 5-го по 8-й класс, ну и старшая школа, 9–11-й класс. У них разные интересы, запросы, разный уровень возможного погружения в проекты, разный уровень индивидуального участия, мобильности, самостоятельности и так далее.

Как раз сейчас наша задача — выстроить линейку проектов и всех тех инструментов, с которыми мы будем работать исходя из такой возрастной классификации.

У нас же на самом деле такая нетривиальная задача, интересная. С одной стороны, у нас разные возрастные группы. С другой — 89 регионов страны, совершенно разных и по удаленности, и по инфраструктуре, и по возможностям. Здесь мы работаем сейчас.

У нас идет онлайн-марафон «14 дней в Движении!», марафон открытия первичных отделений, акция «МывместеДети», и 10 февраля мы должны показать пакет флагманских проектов. Когда мы делали стандарт проекта, мы для себя закладывали разные и возрастные, и территориальные особенности — разные направления, связанные с интересами ребят.

— Допустим, у нас есть два разных ребенка: подросток, который сам готов поучаствовать в проекте, и тот, кого привлечь будет максимально трудно. Кто они — один и второй?

— Когда мы говорим «Движение Первых», это не про безусловное лидерство и не про соревновательность друг с другом. Мы говорим, что «первый» — ты в любом случае в чем-то первый. Нет вторых. Каждый человек талантлив, каждый ребенок талантлив. Наша задача — научить работать и применять свой потенциал.

Идеального портрета нет. Конечно, он должен быть в лидерском конкурсе, например в «Большой перемене», которая тоже является частью нашего движения. Там это такой открытый, умеющий хорошо говорить, несомненно, творческий человек, который презентует и ярко выражает свою позицию на фоне сверстников.

При этом буквально на днях в Пятигорске, в образовательном центре «Машук», мы открыли программу педагогов-наставников. Одна из девушек, которая выступала на сессии — участница «Большой перемены» и нашего движения, — рассказывала, что сначала она была закрытой, робкой, ей было сложно побороть себя и начать свободно говорить и выступать на сцене. А спустя несколько проектов и акций она — другой человек. То есть это как раз про вторую категорию ребят. Наша задача — создать максимальные условия для всех.

Я пытаюсь описать портрет, но, на самом деле, мы в разных проектах думаем про всех

Мы отдельно говорим про ярких лидеров, уже состоявшихся в какой-то степени ребят. Говорим и о тех, кто еще не участвовал во внешкольной активности и за пределы уроков не выходил. Наша задача — как раз вовлечь их во внешкольную деятельность: мы для этого и создаем первичные отделения вне школ, в молодежных центрах, в университетах и при предприятиях. Это самая масштабная наша работа, которая должна помочь человеку раскрыть свой талант и потенциал.

Отдельная задача, конечно, работа с ребятами из неблагополучных семей с невысоким достатком, у которых родители заняты. Им уделяется мало времени. Мы понимаем, что для участия в каком-нибудь событии или мероприятии так или иначе нужны деньги. У нас за участие никто ничего не платит: даже транспортные расходы будем оплачивать мы или регионы. Нам важно создать возможности для родителей и детей, чтобы движение помогало в воспитании ребенка.

— То есть получается, что сверхзадача — это вовлечь вообще всех?

— Да, 18 миллионов. 18 миллионов школьников — реально сверхзадача на несколько лет. Мы сейчас отдельно ставим для себя цели и задачи движения, прописываем их внутренне. И, конечно, наша миссия — вовлечь максимальное количество ребят, дать им возможности.

— А какие каналы вы собираетесь использовать? Вы упомянули первичные ячейки в том числе вне школ. Но, допустим, есть школы в сельской местности, где учится 10 детей и работает три учителя, которые не могут закрыть даже все предметные позиции. Есть план для этих мест?

— Вот здесь как раз и уникальность, наверное, ситуации, в которой создается «Движение Первых». Первый раз в постсоветское время в Российской Федерации появилась такая амбиция создать крупнейшую организацию, которая бы объединила внутри себя работу как всех общественных организаций, занимающихся с детьми и молодежью, так и органов власти.

Работа РДДМ регламентируется отдельным федеральным законом (речь о законе от 14.07.2022 № 261-ФЗ «О российском движении детей и молодежи». — Прим. ред.). В Федеральном законе описано, что у нас есть два больших партнера. По работе с детьми внутри школы — Министерство просвещения, за пределами школы — Федеральное агентство по делам молодежи. Также в законе описаны другие ведомства, которые так или иначе работают с молодежью. Поэтому инструменты по работе у нас как раз обширные.

Мы сейчас вот такой стартап. Настраиваем систему взаимодействия всех ресурсов, которые есть на любой территории, будь то регион или отдаленный муниципалитет.

Да, безусловно, есть школа. В школе есть зам по воспитательной деятельности, плюс в некоторых регионах есть советники по воспитательной деятельности. Это отдельный проект, который уже несколько лет успешно развивается, — наша опора.

Еще есть молодежные центры, Дворцы культуры, соцслужбы. Наша задача сейчас — найти себе партнеров и союзников, то есть людей, которые и так работают с молодежью, а мы сможем помочь им с программами.

Безусловно, речь также идет о правоохранительных, военных ведомствах — обо всех, кто связан с работой с неблагополучной средой и семьями. Это тоже наши партнеры, в рамках работы с которыми мы предусматриваем профилактику для тех, кто уже в трудной жизненной ситуации, — мы должны помочь, взять на поруки, не дать оступиться.

— И все же кажется, что те же сельские педагоги без восторга реагируют на дополнительную нагрузку, которая просто ложится на них как своеобразная данность. Вам ведь нужны действительно вовлеченные люди, а у работников сельских школ зачастую просто нет свободного ресурса, никакого.

— Знаете, о чем сейчас говорит наш опыт объединения ресурсов? В стране больше 300 детских и молодежных организаций, которые так или иначе работали с детьми — даже в самых удаленных территориях.

Есть педагоги, есть отставные офицеры, есть ветераны, есть пенсионеры — то есть волонтеры, такие фанаты работы с детьми.

У нас будет отдельная грантовая программа и конкурс, который мы запустим, он будет направлен на поддержку уже существующих маленьких подсистем по работе с детьми.

Мы, безусловно, понимаем, что любая новая идея часто ложится дополнительной нагрузкой на педагога

Наша стратегическая задача — создать такую систему, которая не паразитировала бы на административных возможностях Минпросвещения, Росмолодежи и других ведомств. Мы создаем сеть координаторов, людей по работе с детьми. Для этого мы предусматриваем отдельный грантовый конкурс, отдельные проекты, которые тоже будут финансировать вовлечение.

2023-й — Год педагога и наставника, и мы планируем сейчас отдельную премию, где мы могли бы поддерживать образ учителя, оценивать каждого и поощрять людей в разных номинациях, которые работают в движении.

Конечно, то, о чем вы говорите, — это проблема. Не проблема даже, а вызов, который мы берем в работу, принимаем его. Безусловно, самое главное сейчас, при создании первичных отделений, — чтобы это не было формальностью, не просто упало на школу или учителя. Поэтому в первичных отделениях должны быть заинтересованные люди, все серьезно. Мы также будем делать упор на онлайн-проекты, марафоны, образовательные виртуальные блоки — чтобы педагоги получили возможность усвоить новые умения, дополнительные компетенции. Думаем даже о своем корпоративном университете, отдельном блоке образовательных программ.

— Возвращаясь к молодежи. Понятно, зачем работать с детьми из неблагополучных семей. А зачем работать с молодежью, у которой все «нормально»? Со среднестатистическими детьми, которые ходят в кружки, проводят время с родителями, просто взрослеют. В чем тут ваша задача?

— Сама сущность государства связана с тем, что мы создаем систему, помогающую гражданам развиваться внутри нее. Зачем тогда нужны все институты, которые целенаправленно работают на то, чтобы каждый нашел себя и свое место?

У нас 12 направлений, внутри отдельная тема — профориентация. В какой-то момент мы поняли, что это не про профессиональную жизнь, а про жизненный путь и стратегию как таковые. В детстве и юношестве надо попробовать максимальное количество каких-то проектов, общаться с большим количеством людей, знакомиться со страной и разными сферами нашей жизни, чтобы потом уже выбирать, чем заниматься.

Если брать меня, я вырос в небогатой семье в Ставрополе. Ходил в обычную школу, университет. Я не искал работу — занимался общественной деятельностью, хотя я сам экономист, но просто рано начал узнавать людей. Мне было интересно заниматься экологическими проектами, убирать мусор на улице. Мы делали это вместе с единомышленниками, так оно постепенно и пошло, а сейчас я создаю среду возможностей для других.

Но интересно, мог бы я стать, например, машинистом поезда? Наверное, мог. Но у меня не было такой возможности, мне никто не показывал, что есть такая профессия. Или я никогда не думал, что могу стать атомщиком и работать на атомной электростанции. А есть моногорода, где это вообще единственный путь.

Существует огромное количество профессий, в которых я, возможно, был бы хорош, но у меня не было возможности попробовать.

Я не думал о научной карьере, потому что родился в Ставрополе, а не в Новосибирске, который является научной столицей Сибири, где все пропитано особым отношением к науке. Жил бы я в Южно-Сахалинске — думал бы, что стану моряком, но от Ставрополя 1000 километров до моря.

Это к чему: даже когда ребенок благополучно живет в Москве, учится в хорошей школе, он все равно может не знать, кем быть, какие у него навыки и способности. Это тоже огромный для нас вызов.

Раньше я работал заместителем министра науки и высшего образования. Мы, например, выяснили, что 60% первокурсников поступили в университеты неосознанно, под давлением разных факторов, начиная от мнения родителей и заканчивая близостью вуза к дому. Они выбирали не то, что хотели, а то, что видели.

Одна из задач движения — осуществить такие большие смотрины, чтобы ребята могли увидеть страну

30 января я проводил урок «Разговоров о важном», посвященный в том числе Сталинградской битве. Спросил, сколько ребят было в Волгограде. Из 40–50 человек руку подняли двое-трое. И я сам себе отвечаю, что не был, например, на Камчатке. Мне повезло родиться на Северном Кавказе, я знаю этот регион. Но я не был в некоторых областях центральной полосы России, не был где-то в Сибири, на Севере…

А для того, чтобы все-таки ощущать себя гражданином великой, могучей, интересной страны, каждый школьник, каждый студент должен успеть побывать в ее знаковых местах. Для этого мы сейчас совместно с Федеральным агентством по делам молодежи запускаем проект «Больше, чем путешествие». Он уже реализовывался совместно с платформой «Россия — страна возможностей». Он нужен для того, чтобы дети и молодежь видели разные города, знакомились с людьми, выбирали предприятия и университеты, которые были бы им действительно интересны.

«Движение Первых» призвано помочь ребятам найти себя, реализоваться, быть счастливыми. Все эти проекты не просто позитивная и полезная активность. Это возможность быть гражданином своей страны.

В какой-то момент мы осознали, что, отказываясь от идеологии, мы отказались от любого разговора о государственной позиции. Если наше окружение — другие страны — проповедует конкретные национальные интересы, то мы в какой-то момент стали более «культурными», но при этом принимающими любую чужую идеологию и не имеющими своей. Сейчас речь тоже идет не об идеологии, а о гражданском воспитании, о любви к своей родине, уважении к истории, к будущему и настоящему нашей страны. Это как раз про нас.

— Вы упоминали, что есть идея объединить все существующие, но отдельные структуры допобразования. Многие помнят новость о том, что изначально проект хотели назвать пионерией. А у «Движения Первых» есть задача стать именно брендом, а не просто дать ресурсную базу?

— Мы не ставим нашу организацию первичной как название, но, безусловно, стремимся объединить всех в единое движение развития детей и молодежи. И все-таки это движение внутри этой темы: мы стараемся использовать опыт предшественников и существующих сейчас организаций — и Российского движения школьников, которое существовало последние семь лет, и Юнармии, и пионерии, у которой есть большая методическая база и система. Огромное количество людей в ней выросли. И вот по поводу пионерии меньше всего негатива. Да, где-то был формализм, но где-то его и не было.

Наша задача — попытаться проанализировать опыт коллег, взять самое лучшее и не совершать старых ошибок. Поэтому мы, безусловно, призваны объединить всех. Не поглотить, не ликвидировать, а найти внутри место каждому проекту, каждой организации и опыту, который уже был наработан.

Например, есть в Башкирии крупная организация «Пионеры Башкирии». Она осталась после распада советской пионерии. Все это время она работала с детьми, а сейчас является одним из наших учредителей. Мы с большим уважением относимся к ее опыту, но дети, которые теперь придут в организацию, будут участниками «Движения Первых», а не «Пионерами Башкортостана».

— То есть дети все-таки должны себя идентифицировать с «Движением Первых»?

— Конечно-конечно, это для нас важно.

— Блиц! Назовите главную проблему современных российских подростков.

— Думаю, сначала «кем стать». Это первое. А второе — чем сейчас заниматься. Вот так, наверное.

— Что вас радует, а что раздражает в современных подростках?

— У меня два парня, два сына. Одному девять лет, второму четыре. И мы очень разные. У меня есть родной брат, двоюродные братья, сестры. Кому-то 20, кому-то 25 лет. Безусловно, в какой-то момент понимаешь, что есть разница между поколениями. Иногда надо разговаривать с каждым на своем языке, иногда мы понимаем что-то по-разному. У нас разный опыт. И я могу сказать, что самая главная моя задача как отца, как брата — уйти от логики раздражения.

Меня не может ничего раздражать. Это самое нехорошее для меня чувство из возможных

Это какое-то эго играет, когда человек чувствует раздражение. Я стараюсь с этим справляться: поговорить, понять, договориться, рассказать свою позицию. Не надо раздражаться — надо сказать то, что думаешь. Так что я считаю, что нельзя брать на себя много, чтобы кем-то раздражаться. Абсолютно неправильное, негативное, разрушающее чувство.

А вот радует и интересует меня то, что я замечаю, когда взаимодействую с ребятами, что у нас такая нация безграничных возможностей. У нас есть особенность — находчивые, интересные люди, которые всегда хотят что-то делать. Мы — очень энергичная нация.

Мы можем видеть больше. Понимать, что мы часть большого мира, потому что никогда не закрывались в себе. Даже сейчас, когда есть внешний контур, связанный с санкциями и политическими отношениями. Мне кажется, это не так влияет на детей и молодежь, потому что невозможно отнять внутреннюю свободу, ощущение себя частью мировой цивилизации.

— Как вы считаете, вы хорошо понимаете новое поколение подростков?

— А я не разделяю себя и современное поколение. Вот вам, наверное, кажется, что мне 37 лет, я серьезный и взрослый. А я же себя так не чувствую: я такой же Григорий, которым был 10–15 лет назад. Я себя не отделяю от поколения. То есть я молодой человек, которому интересно развиваться, реализовывать проекты и какие-то инициативы.

Мне кажется, как только человек понимает, что он «взрослый», он теряет какое-то огромное количество своих качеств и возможностей что-то сделать. Вот мы говорим с вами про взрослое поколение — это про кого? Про поколение 90-х? Ну, наверное, нет. Или вот стереотипное «поколение наших родителей», «поколение двухтысячных». Не знаю, не могу себя с ними соотнести.

— То есть вы не согласны с поколенческой теорией?

— Абсолютно. Есть такие вещи, как астрологический прогноз. В нем что-то кажется логичным, в него начинаешь верить как в закономерность. Да, теория поколений, отцы и дети — все это в какой-то степени существует. Но любому человеку, вне зависимости от его возраста, важно сохранять возможность узнавать новое, интересоваться. Тогда много возрастных проблем стирается.

Мы живем в информационном контексте. И если человек говорит, что у детей популярен Minecraft, ему, наверное, явно 35+. Потому что сейчас больше играют в Roblox. Иными словами, есть медийный контекст, в рамках которого мы понимаем, о чем идет речь. Есть книги, фильмы, мультфильмы, которые мы смотрели в одно время. Наверное, это связано с поколениями. Но если ты интересуешься тем, что происходит у младших по возрасту, ты и сам себя находишь в этом контексте: вот ребенок приходит из садика, а ты его понимаешь.

Поэтому мне кажется, что это вопрос перекрестного информационного обмена. А вот когда человек говорит: «Я этого не понимаю и не хочу понимать», то можно ставить точку. Мы же работаем с молодежью, с детьми — и просто не имеем на это права.

Фото на обложке: Станислав Красильников / ТАСС