Понятие расизм появилось сравнительно недавно — в начале XX века. Хотя идеи превосходства одной расы над другой были, кажется, всегда. Сильнее всего повлияло расистское учение «евгеника» — идея искусственого отбора людей и очищения расы. О том, как евгеника привела к массовому уничтожению людей, рассказывает научный журналист Николас Уэйд в книге «Неудобное наследство. Гены, расы и история человечества» (издательство «Альпина Нон-фикшн»).

Один из главных интересов Фрэнсиса Гальтона (дворюродного брата Дарвина) заключался в том, чтобы выяснить, наследуются ли человеческие способности. Он составлял всевозможные списки выдающихся людей и искал среди них родственников. В таких семьях он обнаружил, что близкие родственники основателя рода с большей вероятностью оказываются выдающимися людьми, чем дальние. Это дало ему повод утверждать, что различия в умственных способностях имеют наследственную природу.

Современные Гальтону критики обращали его внимание на тот факт, что дети выдающихся людей имеют больше образовательных и иных возможностей, чем остальные. Он признавал, что воспитание оказывает некоторое влияние, и даже ввёл в обиход фразу «природа или воспитание». Но интерес к наследованию выдающихся способностей у него сохранился. В Англии к тому времени широко распространилась дарвиновская теория эволюции, и Гальтон, со всей своей страстью к измерению человеческих качеств, заинтересовался действием естественного отбора на население Англии.

Эта нить рассуждений привела его на опасный путь — к предположению, что человеческие популяции можно улучшить, контролируя размножение, точно так же, как в животноводческой селекции. Вывод, что выдающиеся способности передаются в семьях, привел его к предложению материально стимулировать браки между такими семействами, дабы улучшать расу. Для этой цели Гальтон придумал ещё одно слово: «евгеника».

В своём неопубликованном романе-утопии «Несказантзания» (Kantsaywhere)

Гальтон писал, что не сумевшие пройти евгеническую проверку должны отправляться в лагеря, где их ждёт тяжёлая работа и целибат

Но это, по-видимому, было в основном мысленным экспериментом или фантазией Гальтона. В опубликованных работах он подчёркивал важность просвещения общества в области евгеники и материального поощрения браков между евгенически полноценными людьми.

Нет особенных причин сомневаться в мнении одного из биографов Гальтона, Николаса Гиллхэма, что Гальтон «пришёл бы в ужас, если бы узнал, что меньше чем через 20 лет после его смерти принудительная стерилизация и убийства будут совершаться во имя евгеники».

Идеи Гальтона в то время выглядели разумными и целесообразными в условиях существовавших знаний. Естественный отбор, казалось, ослабил хватку на горле современных популяций. Уровень рождаемости в конце XIX века снижался, особенно среди высшего и среднего классов. Рассуждения о том, что качество населения улучшится, если поощрять высшие классы иметь больше детей, казались вполне логичными. Идеи Гальтона принимались с пониманием. Почести текли рекой. Гальтону вручили Дарвиновскую медаль Королевского общества, главнейшего научного учреждения Англии. В 1908 году, за три года до смерти, он получил рыцарское звание — знак правительственного одобрения. Привлекательность гальтоновской евгеники заключалась в его вере, что общество могло быть лучше, если бы люди выдающегося интеллекта имели больше детей.

Будь это этически приемлемо, людей, несомненно, можно было бы подвергать селекции, чтобы усилить конкретные желаемые качества, — аналогично выведению пород животных. Но нельзя гарантировать, что это принесёт пользу обществу в целом. Породы свиней выводят, чтобы получить лучший бекон, а не для улучшения сообщества свиней. Евгеническая программа, какой бы целесообразной она ни казалась, была в целом слабой и внутренне противоречивой.

А в плане практического применения она таила в себе чрезвычайную опасность. Гальтоновская идея евгеники заключалась в том, чтобы побудить богатый и средний классы изменить семейные привычки и увеличить количество детей. Но положительная евгеника, как называют подобные проекты, в политическом смысле была обречена на неудачу. Зато отрицательную евгенику — сегрегацию или стерилизацию тех, кого признали неполноценными, — применить на практике оказалось намного проще.

В 1900 году законы генетики, сформулированные Менделем и проигнорированные в его время, были открыты заново. В генетике, объединённой со статистическими методами Гальтона и других учёных, начало развиваться мощное направление, известное как популяционная генетика. Ведущие генетики по обе стороны Атлантики воспользовались новообретённой властью над умами для продвижения евгенических идей. В итоге они выпустили в мир концепцию, крайне пагубные последствия которой не смогли контролировать.

Главным пропагандистом новой евгеники стал Чарльз Девенпорт. В Гарварде он получил докторскую степень по биологии. Преподавал зоологию в Гарварде, Чикагском университете и в биологической лаборатории Бруклинского института искусств и наук в КолдСпринг-Харбор на Лонг-Айленде. Взгляды Девенпорта на евгенику основывались на его презрении к расам, отличным от его собственной: «Возможно ли окружить нашу страну достаточно высокой стеной, чтобы не допускать сюда эти низшие расы, или то будет ничтожной преградой, — писал он, — или предоставить нашим потомкам уступить эту страну чёрным, коричневым и жёлтым, а самим искать убежища в Новой Зеландии?».

В 1890–1920 гг. в США хлынула огромная волна эмигрантов, что породило атмосферу тревоги, благоприятную для евгенических идей.

Девенпорт, не обладавший особо выдающимися качествами как учёный, обнаружил, что на евгенике легко делать деньги

Он добился финансирования у ведущих благотворительных организаций, таких как фонд Рокфеллера и недавно основанный Институт Карнеги. Просматривая список богатых семей Лонг-Айленда, он наткнулся на имя Мэри Гарриман, дочери железнодорожного магната Э. Гарримана. Оказалось, что Мэри так сильно интересовалась евгеникой, что в колледже её прозвали Евгенией. Она предоставила Девенпорту средства для основания Евгенического бюро (Eugenics Record Office), в котором предполагалось регистрировать генетические данные населения Америки и отличать доброкачественные линии от дефектных.

Учреждения Карнеги и Рокфеллера не дают деньги кому попало, а спонсируют научные исследования в тех областях, которые сочтут многообещающими их эксперты. Эти консультанты разделяли в целом благосклонные взгляды на евгенику, преобладавшие тогда среди учёных и многих интеллектуалов. В Американской ассоциации евгенических исследований состояли представители Гарварда, Колумбийского университета, Йеля и Университета Джонса Хопкинса.

Многие выдающиеся учёные задавали направление, остальные следовали за ними. Бывший президент Теодор Рузвельт писал Девенпорту в 1913 году: «Мы не имеем морального права допускать продление рода граждан неправильного типа». Евгеническая программа достигла пика общественного признания, когда получила официальное одобрение Верховного суда США. Суд рассматривал апелляцию от Керри Бак, женщины, которую штат Виргиния желал стерилизовать на том основании, что она сама, её мать и дочь слабоумны.

В процессе 1927 года, получившем название «Бак против Белла», Верховный суд вынес решение в пользу штата с единственным голосом против. Судья Оливер Уэнделл Холмс, выступивший от имени большинства, удостоверил безоговорочное кредо сторонников евгеники, что потомки умственно отсталых людей представляют угрозу для общества.

«Для мира лучше, — писал он, — если вместо ожидания казни дегенеративных потомков за преступления или позволения им голодать из-за их беспомощности общество будет вправе мешать продолжить род тем, кто очевидно к этому непригоден. Принцип обязательной вакцинации достаточно широк, чтобы распространить его на рассечение маточных труб. Трёх поколений слабоумных вполне достаточно».

Евгеника, начавшаяся с политически нереального предложения поощрять браки между культурными и образованными людьми, теперь превратилась в одобряемое государством движение с безжалостными планами в отношении бедных и беззащитных.

Первым таким планом стали программы стерилизации. По настоянию Девенпорта и его последователей законодательные власти штатов приняли программы стерилизации людей, содержащихся в тюрьмах и психиатрических лечебницах. Распространённым показанием для стерилизации было слабоумие — расплывчато сформулированная диагностическая категория. Заключение о нём часто выносилось на основании вопросов, требующих эрудиции; в результате плохо образованные люди оказывались в особенно невыгодном положении.

Евгенисты превратили тесты оценки интеллекта в инструмент для унижения достоинства людей. Тесты были впервые разработаны Альфредом Бине для выявления детей, нуждающихся в особой помощи в процессе учёбы. Евгеническое движение воспользовалось ими, чтобы присваивать людям статус слабоумных и, следовательно, подходящих для стерилизации. Многие из ранних тестов проверяли скорее знания, а не умственные способности. Тем не менее подобные тесты использовались, чтобы разрушить надежды людей обзавестись детьми или помешать им поступить на военную службу.

До 1928 года в США стерилизации подверглось менее 9000 человек, при том что евгенисты подсчитали, что «слабоумными» являются более 400 000

Решение по делу «Бак против Белла» выпустило джинна из бутылки. К 1930 году 24 штата имели в своих кодексах законы о стерилизации, а к 1940 году 35 878 американцев были стерилизованы или кастрированы.

Евгенисты начали влиять и на национальные законы об иммиграции. Закон об иммиграции 1924 года закреплял для каждой страны происхождения квоту, вычисленную на основании процентного соотношения выходцев оттуда по данным переписи 1890 года; позже отсчётная точка была заменена на результаты переписи 1920 года. Целью и результатом этого закона были увеличение иммиграции из северных стран и ограничение выходцев из Южной и Восточной Европы, в том числе евреев, бежавших от преследований в Польше и России. Также закон полностью запретил въезд из большинства стран Восточной Азии. Как объяснял конгрессмен Роберт Аллен из Западной Виргинии при обсуждении закона в палате, «основная причина ограничения потока инородцев… необходимость очищения и сохранения чистоты американской крови».

У евгенистов появились инспекторы в главных столицах Европы, проверяющие потенциальных иммигрантов. Почти каждый десятый из них был сочтён физически или умственно неполноценным. Инспекторскую службу свернули через несколько лет из-за дороговизны, но её установки сохранились в умах консулов США.

На многих, кто поддерживал иммиграционный закон 1924 года, повлияла книга под названием «Закат великой расы». Её автор, Мэдисон Грант, был нью-йоркским адвокатом и сторонником охраны природы. Несмотря на отсутствие учёных степеней, Грант пользовался большим авторитетом в антропологических кругах и нередко дискутировал с Францем Боасом, основателем американской социальной антропологии и сторонником идеи, что расовое неравенство имеет социальные, а не биологические причины.

Убеждения Гранта были сугубо расистскими и евгеническими. Он считал, на основании строения черепа и других физических признаков, что европейцы состоят из трёх рас, которые он назвал нордической, альпийской и средиземноморской. Нордические люди с русыми или светлыми волосами и голубыми или светлыми глазами являлись высшим типом отчасти потому, что суровый северный климат, в котором они эволюционировали, «должен был непреклонно устранять дефекты посредством холодных зим и необходимости трудолюбия и дальновидности, чтобы обеспечивать себя на весь год пищей, одеждой и кровом за короткое лето».

Закат Англии наступил из-за «снижающейся доли нордической крови и перехода политической власти от энергичной нордической аристократии и средних классов к радикальным и рабочим элементам, которые в основном происходили из средиземноморского типа, писал Грант. В Соединённых Штатах «расе господ» угрожало такое же ослабление: «По-видимому, Америка обречена принимать в эти последние дни наименее желательные классы и типы из каждой европейской нации, вывозящей сейчас людей».

Грант писал: «Мы, американцы, должны сознавать, что альтруистические идеи, управлявшие нашим развитием на протяжении прошлого века, и слезливый сентиментализм, который сделал Америку „приютом угнетённых“, влекут нацию к расовой пропасти. Если позволить плавильному котлу кипеть без надзора и если мы продолжим следовать нашему национальному девизу и намеренно закрывать глаза на „различия расы, вероисповедания или цвета кожи“, тип коренных американцев, потомков колонистов, так же канет в прошлое, как афиняне времён Перикла и викинги эпохи Роллона».

Книгу Гранта уже мало читали к 1930-м гг., когда американцы начали отворачиваться от евгенических идей. Но влияние на иммиграционный закон 1924 года оказалось не последним из её пагубных эффектов. Однажды Грант получил письмо от некоего горячего поклонника, который включил много идей из «Заката великой расы» в собственный труд. «Эта книга — моя Библия», — уверял Гранта писатель. Поклонником Гранта был Адольф Гитлер.