Школа «Ахей Тмимим и Бейт Ривка» — старейшая еврейская школа Москвы, где наряду с русским языком преподавали иврит, мальчикам запрещали общаться с девочками, а современные «основы православия» заменяли «основы еврейской традиции». Почему в еврейской школе можно услышать самые грубые антисемитские шутки — рассказывает Алексей Аликин, раввин и выпускник закрывшегося в 2012 году учебного заведения.

Как вспоминает мама, больше всего она боялась рассмеяться прежде, чем повесит трубку. А вот мне тогда было не до смеха — спустя год после перевода из обычной районной школы в учебно-воспитательный комплекс № 1871 (УВК) с этнокультурным еврейским компонентом пришлось научиться относиться к таким «заскокам» всерьёз. Разительные отличия между строгим религиозным укладом в школе и свободной атмосферой дома уже терзали мою душу.

Место для детей из интеллигентных семей

Будущий оазис еврейского образования в годы перестройки располагался в здании Московской хоральной синагоги. Старейшую еврейскую школу Москвы «Ахей Тмимим и Бейт Ривка» основал Владимир (Зеев) Куравский, ставший её бессменным директором. Позже её так и называли — школа Куравского. Она быстро привлекла внимание учителей-энтузиастов, мечтавших возродить еврейское образование в России. Ради этого многие из них ушли с насиженных мест из школ с углубленным изучением языков и точных наук. В 1991 году «Ахей Тмимим» получила официальную регистрацию и номер, спустя два года переехала в новое здание, а ещё через несколько лет стала государственной.

К тому времени ей было чем похвастаться: небольшие классы по 5-8 человек, трёхразовое питание, современный компьютерный класс и коллектив, состоящий из опытных педагогов Москвы, Израиля и США.

В рекламных буклетах также обещали доброжелательную атмосферу и помощь в поступлении в московские и зарубежные вузы. Это шикарные условия и в наши дни, а тогда они вовсе казались волшебной сказкой. Даже в частный период школа оставалась бесплатной — её содержали на деньги богатых спонсоров из еврейской общины, таких как израильский миллиардер Леви Леваев, только начинавший свой бизнес в России.

Уютное четырёхэтажное здание располагалось в самом центре столицы — сворачиваешь около дома № 38 по Мясницкой и заходишь во двор особняка. Внутри всё выглядело новым, с иголочки: паркетные полы, большие светлые классы, кабинет директора, пахнущий кожей кресел. Как многозначительно заметила одна из учительниц: «Эта школа для детей из интеллигентных семей». При всех плюсах, попасть в неё было не так сложно:

Сдаёшь простейшие тесты по трём предметам (русскому, математике и физике), затем доказываешь, что твоя мама еврейка, и — готово

Школа находилась под патронажем хасидского движения «Хабад» со штаб-квартирой в Бруклине и опиралась в своём внутреннем устройстве на Галаху (свод традиционных иудейских законов и правил — прим. ред.), поэтому принимала только галахических евреев — таковыми считаются счастливые обладатели «кошерных ген», полученных по материнской линии. Каким-то образом, люди не попавшие под этот критерий, отсеивались, а «правильные» евреи, охая, лезли за свидетельствами о рождении — в советские времена графа «национальность» заполнялась в обязательном порядке.

Это был конец 90-х, в школах сокращали классы после девяти лет обязательного обучения — неудачники отправлялись в техникумы и ПТУ, оставшихся распределяли по направлениям в ту или иную сферу. Меня нельзя было назвать круглым отличником, зато я умел вести проникновенные беседы. После одного такого разговора с учительницей литературы мне было обеспечено место в «гуманитарном» классе, но я уже был очарован райскими кущами на Мясницкой. Необходимость доказывать своё еврейство только добавляла очарования — мне уже приходилось слышать слово «жид» далеко не в позитивном контексте, а тут оно впервые служило паролем для доступа к лучшей жизни.

Еврейская школа: мифы и реальность

В моём старом классе было почти 30 человек, в новом — всего шесть. Это был 10 «А», а 10 «Б» — параллельный класс девочек, учившихся с нами в одном здании, но у которых была отдельная линейка уроков. Общаться без учителей с противоположным полом нам категорически запрещалось, опять же согласно правилам «галахи». Ученики должны были носить строгую одежду, мальчикам нельзя было появляться без кип на головах, а девочкам — без длинных юбок и рукавов. Но подростки быстро привыкают соблюдать самые необычные правила, а в случае надобности — их нарушать. Отдельные неудобства первое время заслоняла почти семейная атмосфера школы. Классы были маленькие и всего по два в потоке, поэтому практически все ученики и учителя были знакомы между собой.

Мальчики и девочки между собой всё-таки общались, когда некому было остановить нарушение закона

Никогда раньше мне не уделяли столько времени на уроках. Учителя были в возрасте, старой школы — преданные делу и, как положено настоящим русским интеллигентам, очень еврейские. Литературу и русский язык преподавала фанатичная поклонница театра, покупавшая нам билеты на особо интересные, по её мнению, постановки. Она ушла через год и на её место пришла новая замечательная женщина, с чьей подачи мы читали многое из того, что ещё не входило в школьную программу, например, рассказы Варлама Шаламова. Её следует благодарить и за мою первую актёрскую работу: мне досталась роль второстепенного злодея в школьном «пуримшпиле» — представлении на праздник Пурим о чудесном спасении древних евреев от геноцида и девушке Эсфирь, ставшей королевой Персии. Недавно этот сюжет был экранизирован Голливудом.

Английский вела старушка, много лет проработавшая военной переводчицей. От её строгого оксфордского произношения захватывало дух. Математика мне совсем не запомнилась, зато классы физики и химии были прекрасно оборудованы, и преподавали эти предметы учителя с фантазией, заставлявшие каждого из нас не только писать скучные формулы, но и проводить опыты с электричеством и химикатами. Компьютерный класс был одним из лучших в Москве — во время своей прошлой каденции премьер Израиля Биньямин Нетаньяху выбрал именно нашу школу для посещения в ходе рабочего визита в Москву. Вскоре израильское посольство подарило нам несколько IMB PC последних моделей. Компьютеры были отличные. Для сравнения: в моей предыдущей школе тогда ещё стояли четырёхцветные моноблоки советского производства — нынешние дети от подобной рухляди потеряли бы сознание. На самом процессе обучения компьютерной грамоте сказывался немолодой возраст учителя, запомнились только игры в Doom по сетке после уроков. Компьютерные игры, тем более с графическим насилием, были запрещены директором, поэтому один из нас всегда был «на стрёме», чтобы срочно выключить компьютеры, если он войдёт в класс.

Как научиться любить Родину и Тору

Отдельно стоит упомянуть предметы, формировавшие этнокультурный хребет школы, парадоксальным образом нелюбимые большинством учеников. Самый безобидный из них был второй иностранный язык — иврит. Два других — «основы еврейской традиции» и «еврейская история» — преподавала чета Куравских. Это были предтечи (по форме, не содержанию) «основ православной культуры», которые вызовут такие ожесточённые споры десять лет спустя.

Как человек, переживший два года религиозного образования, я никогда не понимал яростных протестов антиклерикалов.

К сожалению или к счастью, нет более эффективного средства против усваивания религии, чем, собственно, религиозное образование

Естественно, при условии, что оно навязывается детям из светских семей. Да, мы все носили кипы, а на уроках учили многовековую историю нашего многострадального народа и покорно читали Тору (еврейское Пятикнижие, Ветхий Завет в христианской традиции — прим. ред.), но лишь для того, чтобы поскорее нарушить очередное выученное правило. Помню, как случайно прочёл «…И вот Моше навернулся» вместо «повернулся», и класс взорвался давно затаенным хохотом. Столько антисемитских шуток, порой весьма грубых, я не слышал больше нигде.

Были и экстремальные случаи протеста. В иудаизме строго-настрого запрещена любая форма многобожия, а в нашем классе появился неоязычник. Мой друг сначала увлекся толкинизмом и стал мастером боёв на текстолитовых мечах в Нескучном саду. Вскоре ролевые игры в эльфов и орков ему наскучили, и он пошёл дальше: стал поклоняться Одину, Тору и другим богам скандинавского пантеона. Однажды он принёс им в жертву кипу, ставшую символом школьного диктата, порвав её на части. После десятого класса его исключили из школы.

Как рассказал мне Сема К., учившийся в «Ахей Тмимим» с 1994 года, первое время в школе была обязательная утренняя молитва, но ученики укрывались от неё всевозможными способами, прятались под партами и в шкафах, так что «обязаловку» пришлось отменить.

Нельзя сказать, что еврейские ценности, вернее их религиозная часть, не были совсем нам привиты. Наш директор был очень терпеливым, хотя порой и чересчур навязчивым человеком. В конце концов, ему даже удалось уговорить нескольких мальчиков сделать обрезание (важнейший религиозный обряд в иудаизме — прим. ред.), за это они получили высшие оценки по еврейским предметам.

Но в целом влияние религии, на мой взгляд, было разрушительно. Если на детские умы ещё можно было хоть как-то повлиять, то взрослые люди с трудом терпели диктат синагоги. Один за другим наши лучшие учителя возвращались в светские школы, а на их место приходили более молодые, готовые терпеть местные особенности. Эти особенности во многом стали причинами кризиса, который школа Куравского не пережила.

Без пороков

Первый раз до потери памяти я напился на Хануку — еврейский праздник в честь чуда, произошедшего после победы древних израильтян над эллинскими оккупантами. В школу приехал толстый американский хасид в шляпе и с длинными пейсами. Судя по длине напыщенной речи на иврите, он был какой-то важной шишкой, но нам запомнились только «хануке-гелт». По традиции, на этот праздник детям принято дарить небольшую сумму денег, и хасид, закончив речь, таки выудил из кармана толстую пачку долларовых купюр. Это были не «франклины» и даже не «гранты», а всего лишь «вашингтоны», но на дворе был декабрь 1998 года и доллары стоили в четыре раза дороже, чем полгода назад. Хасид небрежно совал доллары в жадно тянущиеся детские руки. Еврейская смекалка была на высоте: особо талантливые ученики снимали пиджаки, засучивали рукава, одалживали другие рубашки и брали доллары по второму и третьему разу — хасид различал нас только по одежде. На эти деньги купили море водки и сладкой газировки, которые после закрытия школы немедленно выпили в сторожке охранника — простого русского человека, любившего выпить. Из остатка дня я помню только невероятное путешествие через бетонный забор ростом в два человеческих роста. Последующие воспоминания начисто стёрты из моей памяти.

Все познаётся в сравнении. Да — пили, да — курили. Слегка дрались, ругались матом, рисовали на партах и в учебниках. В конечном счёте это были мелкие шалости, которые случались во многих школах, пусть и не славившихся безупречной воспитанностью учащихся, но были и действительно серьёзные социальные вопросы.

Национальный вопрос

Я упомянул, что кроме навязчивого религиозного диктата был ещё один аспект, также связанный с национальными особенностями. Кто-то скажет, что сложно представить более монолитный в культурном плане народ, чем еврейский, и жестоко ошибётся. Наша еврейская школа в какой-то мере была полигоном для многих культурных явлений, сейчас широко обсуждаемых в обществе. Это и столкновение религии со светскими взглядами, и напряжение, порой возникающее между представителями разных народов. Одна группа была представлена «детьми из интеллигентных семей», московскими подростками-ашкеназами, больше всего похожими на стереотип еврея — нечто среднее между Вуди Алленом и Романом Абрамовичем. К ним примыкала группа с малой толикой еврейской крови, но попавшие под школьные критерии еврейства. На другом полюсе находились кавказские евреи.

«Полюс» в данном случае не фигуральное выражение — религиозная догма утверждала, что мы единое целое, но на деле сложно было представить две более противоположные группы. Горские евреи-таты, грузинские евреи, евреи из азербайджанского города Куба — всё это разные субэтносы, делящиеся на ещё более мелкие: нальчиге, губони, дербенди, ширвони, сунж галаи… перечислять можно бесконечно, но для своих московских собратьев они по большей части были просто «хачами».

Я убедился в этом на собственном опыте. Формально у нас не было ни религиозной, ни национальной проблемы — мы все были евреями. Но из песни слов не выбросишь, как бы ни хотелось рассказать об уроках дружбы и успехах мультикультурного эксперимента, когда в рамках одной религиозной традиции сошлись и подружились такие разные и непохожие подростки. Но лучше рассказать всю правду.

Подростки из разных областей Кавказа отличались от нас прежде всего социальным статусом. Многие из них приезжали в школу на дорогих машинах с тонированными стеклами. В школе держались дружно, легко могли оскорбить или избить ученика. Их выходки казались дикими даже для самых смелых из нас. Антагонизм начинался на уровне родителей, в основном работавших на рынке и в бизнесе. О «понятиях» я впервые узнал от ребят с Кавказа: один из них шёпотом рассказывал другому про своего авторитетного дядю, с гордостью хвалясь его воровскими звёздами.

Конец истории

Наш класс был одним из последних выпущенных без особых проблем. Через год один из дагестанцев, не получивший диплом, якобы привёл своих друзей в кабинет директора и выбивал из него эту официальную бумагу. Поддержка УВК № 1871 постепенно слабела. Спонсоры школы были недовольны слабой отдачей: выпускники должны были пополнять ряды еврейской общины, а для государства школа из нескольких десятков человек была лишним балластом.

Школа Куравского была закрыта летом 2012 года. Официальная причина — капитальный ремонт. Оставшиеся ученики продолжили обучение в школе «Эц Хаим», а после окончания ремонта на её месте открылось новое частное заведение для девочек из ортодоксальных еврейских семей. Так закончилась история длиной в четверть века.

Вместо посткриптума

Недавно мне позвонил старый знакомый, он учился со мной и был младше на два класса. Теперь он семейный человек, у него несколько детей. Жена — еврейка, женились по иудейскому обычаю под хупой.

Смеялись, шутили, вспоминали общих знакомых. Разгильдяй и бездельник, с которым мы пили пиво на Чистых прудах, теперь радикально левый музыкант, играет с художником Антоном Николаевым в группе «Пролетарий» и «Панк-фракции Красных бригад».