Три гимна, 200 басен, казачьи песни, эпитафия на Могиле Неизвестного Солдата — ну и «Дядя Стёпа», конечно же. Сергей Михалков был поэтом широкого спектра, успешным во всём, чего казалась его золотая мидасовская длань, — будь то детские стихи или доносы. Он до сих пор остаётся одним из десяти самых продаваемых детских писателей в России. Но и взрослые, пожалуй, забудут его не скоро.

В детстве у Сергея Михалкова была няня Груша, возившая его на прогулки в Александровский сад. Однажды няня не удержала тяжёлую коляску и опрокинула её — так мальчик начал заикаться и не мог избавиться от этого всю жизнь. Знавшие Михалкова вспоминали, как не вязалось это заикание с его невероятной самоуверенностью: он входил юный, долговязый и, заикаясь, приказывал собеседникам читать его стихи. Те читали — и почему-то сразу оказывались очарованы.

Эту способность моментально очаровывать Сергей Михалков сохранит на всю жизнь. Товарищ Сталин, например, был дистанционно очарован только одним, посвящённым вовсе не ему, стихотворением.

Няню Грушу сменила Эмма Ивановна Розенберг — прибалтийская немка, научившая своих подопечных немецкому так хорошо, что в восемь лет они свободно читали Шиллера и Гёте. А ещё — Маяковского, Есенина и Демьяна Бедного в газете «Копейка». Почти до десяти лет Сергей Михалков учился дома: у няни и у сельского священника, отца Бориса, преподававшего ему географию, русский язык и — без особых успехов — Закон Божий. Затем отца Бориса расстреляли, а Сергей Михалков пошёл в школу. Но ненадолго.

Его семья была дворянская, старинная. В своих мемуарах, написанных много лет спустя, в 1995 году, Сергей Михалков возводил свой род аж от XV века. Причём особо подчеркивал, что все Михалковы были «служилые люди», будь то постельничий первого царя Романова Константин Михалков, воевода Федор Михалков, Дмитрий Михалков, прошедший Русско-польские и Русско-шведские войны XVII века, статский советник Владимир Михалков, посвятивший себя в XIX веке народному образованию.

Отец будущего поэта, тоже Владимир, получил образование юридическое, но после революции занялся птицеводством — в частности, вывел в России породу яйценосных уток индийский бегун. Одна из его брошюр называлась «Почему в Америке куры хорошо несутся?». Она была напечатана в 1925 году, и Михалкову-старшему вовремя посоветовали скрыться: мало того, что он из бывших, так ещё и намекает, что американские куры несутся лучше русских. Он поехал в Пятигорск развивать птицеводство, а Сергей за ним.

Первые стихи он писал ещё в детстве, издавая в тетрадках свой собственный поэтический журнал

По легенде, они пропали, когда банда воров забралась в подмосковный дом Михалковых, выкрав в том числе подростковую шкатулку с сокровищами. Но кое-что осталось — например, симпатичное стихотворение девятилетнего Михалкова «Река» («Как змея извиваясь / Меж крутыми брегами / Течёт речка в озера/ Голубыми водами»). Своей нарочитой простотой оно уже напоминает поздние стихи поэта.

У него вообще почти не было переходного периода, какого-то ученичества. Раз — и готовый поэт. Как много что советское, он скорее со временем сильно испортился. Читая его юношеские стихи, даже поражаешься, до чего же они хороши.

В 1928 году в ростовском журнале «На подъёме» появляется его первая публикация, стихотворение «Дорога»: «Гнутся шпалы, опрокидываясь вдаль, / Убегая серыми столбами. / И когда мне ничего не жаль, / Кочки кажутся верблюжьими горбами». В 1929-м он становится автором краевой газеты «Терек» и публикует там «казачьи песни»: «Качалась степь осокою, / Гармонь драла бока… / Казачка черноокая / Любила казака…»

А в 1930-м Михалков окончил школу и переехал в Москву. Недолго проработав там и сям, он вскоре устроился в отдел писем газеты «Известия». Поступил в Литературный институт. Печатался в «Огоньке» и «Известиях». А затем его карьера со стремительной для такого молодого человека скоростью взлетела вверх.

Сергей Михалков рассказывал об этом «совершенно неожиданном событии, во многом предопределившем» его судьбу как поэта и человека: в Литинституте ему нравилась девушка по имени Светлана. Однажды он пообещал, что на следующий день в «Известиях» выйдут посвящённые ей стихи. Сам быстро побежал в редакцию газеты и успел до её ухода в типографию дать уже напечатанному в ней стихотворению «Колыбельная» о маленькой девочке, которая не может заснуть, новое название — «Светлана».

Поразить девушку, если верить легенде, не удалось, зато удалось произвести впечатление на самого главного читателя в стране — Иосифа Сталина

Тем более что стихи по чистому совпадению вышли в день рождения дочери Сталина, Светланы Аллилуевой. Молодому поэту позвонили и позвали в ЦК. Ему сообщили, что стихи Сталину понравились, спросили, не нуждается ли он и посоветовали обратить внимание на произведения для детей.

Летом 1935 года Михалков поехал искать вдохновения в пионерский лагерь в Подмосковье. Оттуда он привёз пионерские песни и свои первые детские стихи — уже в следующем году они выйдут отдельной книжкой в «Библиотечке «Огонька». Двадцать стихотворений, все как на подбор. Всё самое знаменитое, что есть у Михалкова: «Фома», «Весёлый турист», «Мы с приятелем».

Наконец, в том же году написан «Дядя Стёпа». Михалкову 23 года, он немыслимо юн и стремительно вырывается в первые советские поэты. Его знакомят с Маршаком (впрочем, совет Маршака «больше лирики», кажется, списан в воспоминаниях Михалкова из мемуаров Агнии Барто), с Чуковским. В 1937 году Сергей Михалков на страницах журнала Чуковских, «Чукоккала», запишет, пожалуй, лучшее своё стихотворение:

В своих бесхитростных мемуарах Михалков вспоминает, как, получив орден Ленина в 1939-м, а затем свою первую Сталинскую премию в 1940 году, подумал: «Ну, теперь уж не посадят». Но невозможно представить, что он и в самом деле боялся ареста: так точно, так наверняка его готовность служить и прислуживаться попадала в нерв времени.

Он одним из первых — аж в 1934 году — написал свою «Песню о Павлике Морозове» и вообще со всей силой впрягся в создание советского мифа. В 1943-м он, как сказали бы сейчас, выиграл конкурс на написание советского гимна. Затем старательно переписывал его: сначала под диктовку Сталина, затем в 1977 году Сталина из него вычёркивал, а затем, в 2001-м, вычеркнул из него весь Советский Союз. Но текст живёт, и это единственный в истории ХХ века случай, когда три гимна были написаны одним человеком.

Михалков вспоминал банкет по случаю принятия первого гимна. В самой середине войны, в декабре 1943-го, он читал Сталину своего «Дядю Стёпу». Сталин смеялся так, что слёзы катились по усам.

Именно Михалкову принадлежит эпитафия на Могиле Неизвестного Солдата, изначально звучавшая как «имя его неизвестно, подвиг его бессмертен». В послевоенное время он со всей силой взялся за свои сатирические басни и написал более 200 штук. Вот, например, одна из них: «Антисоветскую заморскую отраву, / Варил на кухне наш открытый враг. / По новому рецепту как приправу / Был поварам предложен пастернак. / Весь наш народ плюет на это блюдо: / Уже по запаху мы знаем, что откуда!»

С ещё большей яростью он обрушится затем на Солженицына, клеймил диссидентов и, казалось, полностью заслужил своё прозвище Гимнюк. По преданию, и на это прозвище у Михалкова был готов ответ: «Гимнюк — не Гимнюк, а петь будешь стоя».

«В двадцать лет я писал стихи для взрослых, — вспоминал Михалков, — довольно посредственные стихи». На самом деле из его поэтического наследия 30-х годов совсем невозможно вычесть особую михалковскую лёгкость. Кажется, слова давались ему безо всяких усилий — так же просто, как великан дядя Стёпа открывал форточку. Между строк оказывался пойман какой-то очень счастливый момент dolce far niente, когда ничего не произошло: «Нам весело живётся, / Мы песенку поём, / И в песенке поётся / О том, как мы живём».

В большой литературной карьере Михалкова это был только миг. Но даже если бы не было ещё более полувека его творческой жизни, за этот миг точных прозрений мы бы помнили его и по сей день.