Спокойнее думать, что в травле участвуют только чудовищные негодяи. Не всегда. Опыт булли может быть и у наших друзей, коллег и близких. Просто в этом стыдно признаваться. Ксения Боровинская записала монологи людей, которые в школьное время были агрессорами и издевались над сверстниками.

Ксения, 28 лет

В школе я принимала пассивное, но от этого не менее постыдное участие в травле одноклассницы. Не помню, как это началось. Н. не то, чтобы чем-то выделялась. Она была из не слишком обеспеченной семьи, ходила в заново перешитых вещах. Сейчас мне кажется, что это круто, но тогда казалось чем-то стрёмным. У неё были длинные рыжие волосы — а среди девочек было принято каре. Н. дразнили «кентавром». До физического насилия не доходило — не из-за нашей гуманности, а из-за трусости и отсутствия фантазии. Мы прятали её вещи, игнорировали вопросы, рисовали в виде кентавра с уродливой мордой и большими зубами. Писали оскорбления на доске.

Когда у кого-то в классе был день рождения, одноклассники всех чем-то угощали. В день рождения Н. мы заранее сговорились не брать то, что она принесёт, оставить на столах. Хихикали, когда сговаривались. Когда на последнем уроке учительница спросила, хочет ли кто-нибудь что-нибудь пожелать Н. — никто не поднял руку. Когда она раздала свои сладости — никто к ним не прикоснулся. Прозвенел звонок, мы все вышли из класса, а 28 конфет остались на партах. Я вышла последней, долго возилась с рюкзаком. Н. догнала меня и сказала: «Ксюша, ты забыла свою конфету». Я опустила глаза и молча прошла мимо неё. Мне до сих пор тошно это вспоминать. Мама Н. после этого приходила в школу, стыдила нас. А мы, как водится, хихикали.

Бабушка говорила, что у меня обострённое чувство справедливости: я негодовала над «Хижиной дяди Тома» и рыдала, читая историю Неточки Незвановой. Много думала и читала о холокосте. Но всё это не мешало мне приходить каждый день в школу и поддерживать травлю.

Я воспринимала это как что-то естественное: Н. стрёмная, как ещё с ней можно обращаться?

Помню всеобщий восторг от очередной издевательской выдумки. Нас много, мы вместе, мы можем унизить её, хаха! Это чувство я узнала, когда читала «Повелителя мух»: бей свинью, глотку режь.

Н. старалась быть дружелюбной. Она отлично училась и часто давала списывать — это бесило нас ещё больше. В какой-то момент травля прекратилась сама собой. В старшей школе мы с Н. дружили, но никогда не обсуждали травлю. Сейчас Н. общается с одноклассниками (хотя мне кажется, ей стоит плюнуть нам всем в рожи).

Прости меня, Н.

Сергей, 30 лет

Это было в 10 классе. У нас в школе была система из трёх классов: «А» (умницы), «Б» (гуманитарии) и «В» (кто остался). В классе «В» училась девочка, которую за глаза называли Прачкой — её мама работала в школе техничкой. Прачка была, как сейчас говорят, «малообеспеченным ребёнком с социальными трудностями». В школе её не любили. Она плохо одевалась, не следила за собой.

Был конец мая, школа почти закрылась, мы шлялись по пустым коридорам, где-то начинался ремонт. Стояли с двумя одноклассниками из «А». Болтали о чем-то своём, раззадоривали друг друга шутками, часто грубыми. Мимо проходила Прачка. Я сам не знаю почему ударил её рукой в шею. Она упала, ударилась головой и затихла. Мне стало страшно. Ребята шутили: «Смотри-смотри, сейчас у неё кровь пойдёт, ты наверняка Прачку грохнул!». Я поднял её на руки и положил на подоконник. Она пришла в себя, села, закрыла лицо руками. А потом молча ушла. Я боялся, что она расскажет полиции или завучу. Но никто за мной не пришёл. У нас на самом деле в школе часто дрались до сломанных носов — все привыкли.

В то время люди для меня делились на симпатичных и нет, на своих и чужих. Чужие и несимпатичные — они словно и не люди вовсе.

Прачку я больше не видел. Кажется, осенью она перевелась в другую школу. Не знаю, из-за этого случая или планировала. Раньше мне было страшно, что меня накажут. А сейчас просто безмерно стыдно.

Мария, 26 лет

Я пришла в класс, где уже травили девочку. Класс был, в общем, дружным, но разделение на крутых и не очень тоже были. Мальчики и девочки разбивались на группы, у одной О. не было друзей. Она была маленькой, с тонким голосом и весьма надоедливой. Но не плохой. На уроках старалась, но получалось не всегда. Она носила детские носки с картинками, ела свои сопли, поковырявшись в носу. Развивалась медленнее — последняя стала носить бюстгальтер (помню, все обратили внимание, когда она первый раз в нём пришла в школу).

Травля была вялотекущая, но регулярная. Над О. смеялись. Игнорировать её было неприятно, я понимала, что мы поступаем плохо. Но боялась, что если вступлюсь — «перетяну на себя» статус изгоя. Мне хотелось, чтобы О. была как можно менее заметной, чтобы ей меньше доставалось. После девятого класса я сменила школу — и не знаю, чем это всё закончилось.

На встречах выпускников я спрашиваю про О. Знаю, что она вышла замуж, сменила фамилию и куда-то переехала. Надеюсь, сейчас у неё всё хорошо.

Евгений, 36 лет

История начинается с дружбы с двумя ребятами в классе, Д. и С. Однажды, после того, как мы поссорились, мне во время урока случайно попалась на глаза их переписка о том, что они собираются меня поймать и избить. Они этого не осуществили. Но потом кое-что произошло.

В пятом классе бойкая девочка Л. на перемене зашла в класс, захлопнула за собой дверь и объявила: «Теперь у нас новые правила! Все будут им подчиняться. Больше никаких ябед! Кто будет ябедничать — с тем мы разберёмся!». Тогда, в 90-е, было популярно воображать себя мафией.

Первым уличённым в ябедничестве стал как раз С. Не знаю, что он там кому рассказал. Но как-то раз Л. вбегает в класс и кричит: «Мы идём бить С.!». Все вскочили и побежали его искать. Догнали и окружили. Это могло кончиться плохо — все ходили с ножами, это считалось модным. У меня тоже был.

Мы по очереди выходили в круг и били С. по лицу. Он не убегал, не кричал. Озирался c выражением лица «жизнь — дерьмо, я всегда это знал». Какое-то принятие было

Я испытывал злорадство в этот момент, мстительную радость, потому что вспомнил ту переписку С. и Д., где они сговаривались побить меня. Как будто С. настигла карма — хотя таких слов я тогда не знал, конечно.

Меня вытолкнули в круг — наступила очередь бить. Кричали: «Давай, бей!». С. смотрел на меня и ждал удара. Я не ударил — гордиться тут нечем. Всё это время С. будто бы ждал, что я вступлюсь за него. Но я не защитил. А не ударил просто из-за того, что струсил. Меня оттолкнули со словами, что я чмо, потому что не бью. Кто-то другой вышел вперёд и стукнул его вместо меня. Вот, типа, как надо бить, учись! В какой-то момент С. прорвал оцепление и побежал. Погоня возобновилась.

Чем всё кончилось — не знаю. Я ушёл домой. На следующий день в школу пришёл папа С. и прочитал лекцию. Помню только фразу «Вы думаете, что вы каратисты? Я вам покажу карате». Смешно, что он ругал нас не за то, что мы совершили, а за то, кем себя при этом вообразили. И смысл его речи был такой: это нельзя было делать не потому, что это насилие, а потому, что мы дети, то есть ниже взрослых в иерархии насилия. «Я и сам могу дать тут любому ремня».

С С. мы больше не общались. Он доучился до конца года и перешёл в другую школу. Часто всё это вспоминаю. Вот опять стою перед С., вокруг толпа, а он смотрит на меня и ждёт удара. И я чувствую себя слабовольным немцем во время холокоста, который никого не казнил и не сжигал — но ничего не предпринимал.

3 книги, которые помогут понять, что толкает людей на насилие:

• Ричард Нисбет, Ли Росс «Человек и ситуация»
• Филип Зимбардо «Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев»
• Конрад Лоренц «Агрессия (так называемое „зло“)».