Мы порой изумляемся, что наши дети не знают, казалось бы, элементарных для нас вещей. Какое отчество у Ленина, кто такой Джон Леннон и чем Нобель отличается от Гегеля? Многие родители стремятся вырастить ребёнка эрудированным, но не каждый знает, как этому поспособствовать. Ксения Букша предлагает пять простых принципов, которым нужно следовать, чтобы помочь детям разобраться, что именно им надо знать. А также научить их «брать» эти знания самостоятельно.

В последнее время есть такой жанр: преподаватель-гуманитарий задаёт детям несколько каверзных вопросов не по программе. Кто такой Виктор Цой? Коллонтай, Мандельштам, Цискаридзе — кто из них женщина? Кто такая амбразура и почему талант можно зарыть в землю? Результаты обычно ужасают: дети не знают ничего.

Обсуждение перемещается в интернет, и начинаются баталии. Условные консерваторы: «Это ужасная серость, ведь существует и всегда существовал некий свод общего знания, пусть даже поверхностного, но хоть какого-то. Это и есть культура, которая объединяет её носителей. Пусть хотя бы массовая, но невозможно же не знать, кто такой Ленин!». Условные либералы: «Никакая не серость, а просто объёмы информации возросли крайне, и невозможно же знать всё. Это мы раньше знали, что именно надо знать. А что надо знать сейчас? Какие знания нужные, а какие лишние? Этого не знает никто. Скоро мозг станет просто очередным устройством, в которое можно будет втыкать внешнюю память. А сам он при этом не обязан будет хранить ничего, кроме того, что является памятью оперативной. Потому что сейчас нужнее не сама информация, а умение ею оперировать!». Настоящая проблема состоит не в том, что дети «ничего не знают». Многие — знают.

Проблема в том, что предыдущее поколение не знает, что им стоит передать и по каким критериям

На что ни поглядишь — всё по большому счёту ерунда. Нет страстной веры в необходимость трансляции собственных ценностей уже на этапе строительства из кубиков и «Уронили мишку на пол». Во всём какие-то сомнения: Чуковский, похоже, что-то курил, Агния Барто ужасная моралистка… Надо что-то взамен, но что именно? И зачем вообще? Что мы можем им такого дать, какое имеем право выбирать за них? В результате многие просто махнули рукой и успокоили себя тем, что устарел сам механизм передачи знаний: мол, они знают больше нас и во всём разберутся сами. Бесспорно, молодёжь во все времена должна была разбираться сама, но это не значит, что взрослые могут совсем снять с себя эту работу.

Идея оставить человеческому мозгу только оперативную память с тем, чтобы, условно говоря, гуглить все остальное — на самом деле не нова и даже устарела, и потому не выдерживает критики. И не из-за того, что «должна быть культура». Просто принятие решений в условиях неопределённости — сложный нелинейный процесс, а сами эти решения в человеческой жизни имеют массу измерений, в том числе этическое и эстетическое. И чем разнообразнее и богаче библиотека ассоциаций, эмоций, аналогий в прямом доступе, чем больше «само приходит на ум» понятий, сопоставлений, признаков, тем более гибким и совершенным становится инструментарий принятия этих самых решений.

То есть на самом деле пресловутая никому не нужная эрудиция — это в современном быстром мире не роскошь, а средство передвижения. С одной маленькой поправочкой: эта эрудиция должна быть, как и интеллект, — эмоциональной. Нам нужна эмоциональная эрудиция. Простой свод фактов уже давно никого никуда не объединяет. Объединяет (и не формально, а вполне реально) то, что обращается к общечеловеческому в нас, то, что может помочь нам не ощутить принадлежность к узкой группе, как это было раньше, а, наоборот, иметь эмпатию к группе максимально широкой и разнообразной. Именно это и может стать новым критерием, по которому мы определим: тащить «этот хлам» в голову ребёнку или «забить».

1. Вызывать эмоции, делиться своими

Человек хорошо усваивает то, что связано с сильными чувствами. Мы можем заставить детей учить наизусть стихи Мандельштама или Бродского, но эти стихи останутся пустым звуком и не будут задействованы без личных эмоций выучившего. Именно поэтому зубрилы не преуспевают в жизни: они зубрят всё подряд, из прилежания, не испытывая страсти к предмету изучения, и потом не могут пользоваться «полученными» знаниями. Ведь можно выучить все билеты, но совершенно невозможно их все любить.

Поэтому наша роль в том, чтобы попытаться передать наш собственный восторг или возмущение по поводу определённых фактов. Такая передача может и не состояться, но пробовать надо. Плоды бывают самыми неожиданными. И тут нам самим желательно руководствоваться не общекультурными, а личными соображениями. Пусть это будет не по порядку, хаотично, пятнами, но зато страстно и с полной уверенностью, что да, вот это — дико интересно.

2. Использовать кластеры

Именно потому, что страсть не возникает по порядку, мы можем подсовывать ребёнку большие темы и кусты вопросов, для ответа на которые задействуются знания из разных областей. Мы как бы светим фонариком не на отдельно взятый предмет, а на угол сада, в котором могут встретиться самые разные объекты.

Как улягутся эти вещи у ребёнка в голове — уже не наша забота. Будьте уверены, если нам удастся вызвать интерес, уляжется всё что угодно, создадутся какие угодно связи, возникнут контексты, ребёнок сам откуда-то возьмёт (не в этот момент, так позже) то, что лежало рядом с рассказанным нами фактом, и получит более широкое представление о нём. Но только если полюбит, ужаснётся и вообще прочувствует.

3. Рассказывать простые истории

Любой факт можно рассказать как сюжет. Не только исторический или литературный, но и естественно-научный, и музыкальный — любой. Факт помещается в минимальные рамки, получает условные начало и конец, становится уже не таким сухим и запоминается гораздо лучше. Для взрослого, кстати, это очень полезное упражнение. Рассказывая о чём-то другому человеку с нуля, особенно если этот человек — инопланетянин вне контекста, мы поневоле задумываемся над тем, как выбрать необходимую меру упрощения и «о чём» вообще-то эта история может быть.

Кто такой, действительно, Ленин? Что самое главное о нём мы можем сообщить ребёнку, который впервые слышит эту фамилию? Почему надо знать его по имени-отчеству? Какие именно тексты Beatles имеют шансы больше всего зацепить? А Цоя с чего начать слушать? Как сделать то или другое понятным, близким? По-разному. Иногда через свою собственную историю. Иногда через обращение к знакомым чувствам. Иногда, наоборот, поражая неведомым, небывалым. Но сюжет должен быть каждый раз, иначе Ленин так и останется для ребёнка Иваном Ивановичем.

4. Не изолировать, а объединять

Знания не иерархичны. А особенно вредны изоляционистские иерархии, например, подробное изучение истории родного края при полном незнании истории других народов. Или упор на классическую музыку и сознательное пренебрежение музыкой новой или популярной. У нас могут и обязательно должны быть любимые факты, истории, предметы, которые мы знаем в подробностях, но нельзя выбирать их по критерию «наше или не наше, достойное или отстойное». И это как раз довольно трудно, потому что чужое для нас зачастую вообще не расцвечено — какие-то там инки… готы…

Придётся крепко подумать о собственном интересе к чужому и чуждому: а мы, вообще-то, хотим или хотели когда-то об этом знать? Что нас влекло? Мы играли в индейцев? Пытались разбирать иероглифы, чтобы лучше понять аниме? Окунались когда-нибудь с восторгом в чужую культуру или абсолютно неведомую область знаний? Если нет, вообще никогда — чего же мы от детей-то ждём? Для них вся наша культура — это вот такая вот чужая страна, в которой Цой и Ленин ничуть не ближе, чем Нобель и Дизель, Гоголь и Гегель.

5. Метазнание

Очевидно, что попытки выучить всё, что успело сделать человечество во всех концах света, приводят к странному глобальному знанию-незнанию точно так же, как и нежелание знать ничего вообще. Поэтому на каком-то этапе очень важно говорить с детьми о том, как устроена та или иная вещь в культуре или истории. Ведь такие вещи, как язык, сюжет, религия, тот или иной вид искусства, такой или сякой исторический процесс — действительно как-то устроены, имеют свои законы, протекают схожим образом в разных местах или в разные времена. Не полностью идентичны, но имеют общие черты.

В какой-то момент важно начать об этом говорить, подбрасывать аналогии, сопоставлять, искать сходства и различия. Тогда и обнаруживается эта странная вещь: пусть любим-то мы только то, что любим — но понять-то можем гораздо больше.

Именно такая работа может помочь той глобальной эмпатии, о которой я сказала в начале статьи. Конечно, мы всё равно обречены на невежество и полузнание, но можем попытаться обрести хотя бы сочувствие и понимание. Всё-таки это намного лучше, чем ничего.