«Школьник должен
понимать, что
происходит в большом
адронном коллайдере»

Астрофизик Борис Штерн —
о состоянии науки в России
2 507

«Школьник должен
понимать, что
происходит в большом
адронном коллайдере»

Астрофизик Борис Штерн —
о состоянии науки в России
2 507

«Школьник должен
понимать, что
происходит в большом
адронном коллайдере»

Астрофизик Борис Штерн —
о состоянии науки в России
2 507

Российская наука сегодня переживает не лучшие времена, интерес к ней тем не менее начинает повышаться. Отсюда и надежды, что в науку скоро придут молодые люди, способные достичь в ней серьёзных высот. Но развивать в себе тягу к науке нужно ещё со школы. Илья Иванов пообщался с доктором физико-математических наук, главным редактором газеты «Троицкий вариант» Борисом Штерном о том, что необходимо читать и смотреть будущему учёному, что должен знать школьник про бозон Хиггса и кто такой «полуфабрикат учёного».

Российская наука сейчас — это, конечно, драма. Когда развитая отрасль человеческой деятельности сжимается и деградирует, это всегда драма. Комического в этом ничего нет. Трагического, наверное, тоже — наука ещё жива.

Но раньше это был сплошной фронт. Сейчас многие отрасли вымерли и остались отдельные островки науки в России: живы многие области физики, математика, химия, отдельные отрасли биологии. Живы ядерная физика, космология, астрофизика, но лишь потому, что была сильнейшая школа. Но всё равно, это уже не сплошной массив, как было раньше. Люди разъехались, ушли из науки, приходить стало гораздо меньше: на научную зарплату прожить очень тяжело. Тяжело стало заниматься экспериментальной наукой, которая требует больших денег. Вот так и получилось: увеличился отток, уменьшился приток. Это ещё не трагедия, в последнее время есть признаки шевеления. Появляются новые проекты, крутится молодёжь. Финансирование — это главная проблема, плюс ещё всякие неприятности: бюрократия, проблемы коммуникации за рубежом, таможня и так далее.

Борис Штерн

Но как ни парадоксально, сейчас образ учёного начал расти. Почему? Не знаю. Это не наше явление, это происходит во всём мире. Например, когда запускали зонды Галилео и Кассини или марсоходы «Оппортьюнити» и «Спирит», такого резонанса не было. А сейчас резонанс от «Новых горизонтов» гораздо сильнее, чем от перечисленных выше проектов, хотя эта миссия куда проще.

Общественный интерес к науке стал появляться во всём мире. Это какое-то сложное колебательное явление

В середине XIX века был жуткий интерес к науке, потом он поутих. Рост был в середине XX века. И сейчас мы тоже в начале нового подъёма. Казалось, что мы погружаемся в Средневековье, и мы действительно в него погружались, но сейчас появился некий проблеск, появляются надежды на новое Просвещение.

Удушливая атмосфера мотивирует человека идти в светлые области. Это далеко не единственная мотивация, но возможное объяснение того, почему у нас сейчас пошёл подъём интереса к науке. Человек хочет выбраться из того маразма, что он видит вокруг себя и уходит в надёжные светлые области. Мракобесие подвигает человека к настоящим знаниям как эффект сопротивления.

Школьная программа прежде всего должна давать картину мира, не должна быть слишком техничной. На упрощённом уровне программа должна объяснить сложные вещи. Например, про происхождение Вселенной и космологическую инфляцию — на уровне простейших представлений. Это учит думать.

У нас был правильный научный подход к простым вещам. Например, учитель спрашивал, почему большая капля дождя летит быстрее, чем маленькая (из-за соотношения массы к поверхности, вес «перешибает» сопротивление).

В школе должны быть основы классической физики и механики, чтобы школьник мог решать задачи. Должна быть классическая астрономия. Из современной физики школьник должен на качественном уровне понимать, чем металл отличается от диэлектрика; основы ядерные физики — распады ядер, синтез, дефект масс; на простейшем уровне — специальная теория относительная; космология — на уровне понятий «Большой взрыв», «темная энергия».

Если проще, на качественном уровне школьник должен понимать, что происходит в большом адронном коллайдере

Знать, что протон — это составная частица. Но ему невозможно объяснить, что такое бозон Хиггса и чем он важен — это для продвинутых школьников. В то же время при популяризации нужно избегать вульгаризации, призванной привлечь внимание. Не нужно делать из науки триллер.

Если школьник хочет идти в науку, он должен много учиться самостоятельно. То, что ему дают в школе, ему не хватит. Ему должно быть интересно, как будет выглядеть материал, если углубиться в него, не ждать, что ему об этом расскажут в вузе. Школьник услышал слово «интеграл» и пошёл складывать площади трапеции. Когда человек забегает вперёд — это уже полуфабрикат учёного.

Наука красива сама по себе, это интеллектуальная красота. Если человек склонен к науке, то он должен всё время проворачивать то, что дают в школе, у себя в голове и раздвигать пределы. А это чутье, понимание красоты науки придёт неизбежно. Прослушивание хорошей музыки всегда приводит к её пониманию.

Любопытство и поощрение этого любопытства — главные двигатели науки

Школьникам, может, этого поощрения и не хватает. Хотя когда я сам догадался, что такое производная, то ощутил колоссальное удовольствие. Выдающихся учёных — единицы, это штучный товар. Науке нужны не только выдающиеся учёные, но их будет настолько больше, насколько больше людей придут в научные вузы. Это зависит от общественных предпочтений, от состояния общества. И сейчас оно не лучшее. Те, кто мог стать выдающимися учёными, становятся кем-то другими. Может, тоже выдающимися, но не учёными.

Людей, которые пытаются идти в науку, намного больше, чем тех, кто туда доходит. Наука многих не вместит. При этом тот, кто пришёл учиться на физика, а потом стал технарём, скорее всего, будет хорошим технарём.

Когда полетел Гагарин, мне было 11 лет. Был пасмурный день, я жил тогда в Жигулевске. Нас собрали на школьную линейку. Новость потрясла нас. Конечно, это повлияло на мою учёбу, но не только это. Родители подсовывали хорошие книжки по астрономии. Это были научно-популярные книги, фантастику я читал уже студентом. Азимов, Саймак, Брэдбери, Стругацкие, чуть позже был Воннегут — классика фантастики.

Конечно, научно-популярная литература полезнее фантастики

Слава богу, она появляется, причём хорошая как зарубежная, так и отечественная. А свежей научной фантастики у нас почти нет, с этим проблемы. Будем надеяться, что появится — спрос рождает предложение.

Моя книга «Прорыв за край мира» для достаточно умных и развитых людей широкого спектра. Человек может даже не знать физики, он там всё равно найдёт что-то для себя. Книгу воспринимают весьма по-разному. Восприятие больше зависит не от образования, а от свежести мозгов, причем это слабо связано с возрастом. Как ни парадоксально, книга нравится старшеклассникам, хотя многое из того, что там написано, они не понимают и не должны понимать. Но этого достаточно для интереса. Такому каналу, как Наука 2.0, можно верить. Кстати, в отличие от Discovery, там слишком много халтурной попсы.

По отзывам преподавателей вузов, качество студентов, пришедших из школы, упало катастрофически. Началось всё ещё в Советском союзе, потом усугублялось. В нулевых дошло до маразма. И сейчас разворота не видно. И не с чего ему взяться. Это беда.

Самостоятельно выбиться очень сложно. Хорошая компания зажигает, стимулирует и образует. Попасть в неё после окончания института (а лучше на старших курсах) — первое дело. Я знаю хорошие компании в ИКИ (Институте космических исследований РАН), ФИАН, ГАИШ (Государственном астрономическом институте имени Штернберга), Институте ядерных исследований, Институте теоретической физики имени Ландау, ИППИ. Их много. Я перечислил московские, но есть, например ИПФ в Нижнем Новгороде, много отличных институтов в Новосибирске и других городах. Среди вузов есть МФТИ, есть сильные факультеты у МГУ, МИФИ, ИПФ. Хорошее образование можно получить во многих местах. К нам в Институт ядерных исследований РАН приходят студенты с физтеха, физфака и МИФИ.

Интервью состоялось при поддержке фонда «Эволюция» и инициативной группы «Думай»