Педиатр, автор телеграм-канала «Федиатрия» Фёдор Катасонов воспитывает двух дочерей Майю (8 лет) и Эрику (5 лет). Он рассказал «Мелу» о том, почему так сложно лечить собственных детей, каким должен быть хороший папа и как травмы закаляют характер.

1. Я оцениваю здоровье детей в первую очередь по их самочувствию и поведению, а не соответствию мифической «норме». После рождения первого ребёнка я жил вместе с женой в её пролактиновом раю. Когда жена забеременела, я работал в больнице — в основном с грудными и новорождёнными. Насмотревшись разных патологий, я сильно переживал, что нас ждёт. Трудно было отделаться от навязчивых мыслей. Когда родилась здоровая девочка, наступил самый счастливый год моей жизни. Я вывешивал каждый месяц фотоотчёты о том, как растёт мой ребёнок, писал трогательные вещи. При этом многие коллеги, кстати, говорили мне, что она слишком худая — а в год весила всего 8,3 кг.

2. Норма — это условность, она очень широка. Девочки у меня потрясающие — это объективная информация, могу справку выдать с печатью. И очень разные. Майя — шебутная, сумасшедшая, гибкая, всюду лезет, прыгает, ходит колесом, с шустрым, но легко отвлекаемым умом. С ней мы познали и колики, и беспокойный сон. Эрика — медленная, вдумчивая, осторожная, спокойная, часто уходит в себя. Она более чувствительная к окружающей обстановке. При этом почти весь первый год она только спала и ела. К полутора годам Майя говорила 250 слов, а Эрика — 12. Хотя у них разница три года, в некоторых моментах, мне кажется, Эрика лучше осознаёт, что происходит вокруг, потому что Майе, чтобы что-то понять, нужно остановиться и хотя бы на секунду задуматься. А у неё времени на это нет.

3. С детьми надо разговаривать, а не замалчивать, скрывать, врать. Даже ради несбыточного желания «не травмировать». В нашей семье получилось так, что спустя 18 лет совместной жизни дети стали главным клеем между нами (психологи говорят «стабилизатором семейной системы»). Поэтому мы решили мирно разойтись.

Жить вместе только ради детей неправильно. Когда они вырастают и уходят из дома, стабильность рушится, а возможностей создать новую семью уже мало

Получаются раздражённые, ворчащие друг на друга, но неразрывные старики. Показать детям хороший пример того, как можно цивилизованно разойтись, очень важно. Конечно, развод — это травма, но есть психологи, которые хорошо помогают пережить этот период. Мы с женой сели вместе и поговорили об этом с дочками: такое бывает, меняются отношения между людьми, но мы остаёмся вашими родителями.

Пообнимались, дети были спокойны. Здесь важно, чтобы у детей не было неопределённости: должен быть чёткий график, где и когда они ночуют, кто в какой день забирает из школы. И оставить детям возможность снова возвращаться к разговору, потому что осмысление приходит не сразу.

4. Вырастить детей без травм невозможно. Важно этих травм не избегать, потому что травма тренирует детей на будущее и формирует их характер. В то же время важно, чтобы они были не очень страшными, чтобы дети учились правильно с ними работать, правильно их проживать.

Как врач я знаю, что неправильно прожитые травмы и стресс, помимо чисто психологических проблем, вызывают у детей психосоматику: кто-то начинает писаться, кто-то заикается, у кого-то обостряется астма или тики, а кто-то просто начинает чаще болеть. Такое происходит, когда у детей нет другой возможности пережить негативные эмоции. А когда вы создаёте для них здоровую психологическую атмосферу, они благополучно переживают даже сложные периоды жизни. То же самое касается травм физических.

Я большой противник оберегающего стиля родительства. Чем больше мы позволяем своим детям травмироваться в быту или на детской площадке (без серьёзного вреда для здоровья, конечно: речь о синяках, шишках, ссадинах, порезах и мелких ожогах), тем безопаснее они будут жить в дальнейшем. Детям важно в детстве научиться пользоваться опасными предметами и управлять своим телом.

5. Детей надо поменьше лечить. Они прекрасно выздоравливают самостоятельно. Я даже больше скажу: я сам часто не выполняю даже тех простых советов, которые даю детям и их родителям. Например, известно, что не надо лечить ОРВИ, потому что все вирусные инфекции проходят сами собой. Кашель мы не лечим, горло мы не лечим, температуру снижаем по необходимости и так далее. Всё, что нужно делать, — это нормализовать климат, промывать нос и поить жидкостями. Так вот, по факту я сам не делаю ничего вообще. Ну хорошо, снижаю температуру по необходимости. Климат стараюсь налаживать, но получается плохо. Эрика может ходить всю зиму в соплях, меня это вообще не волнует. Я не переживаю — и все остальные не переживают.

Когда случается что-то серьёзнее, со своими бывает трудно: эмоции мешают диагностике. Когда Эрика была совсем крошечная, у неё случился какой-то приступ одышки, и я её слушал и не мог понять, что я слышу. Я слушал и не понимал, есть ли хрипы, мне казалось, что всё просто ужасно. Я тогда работал в Европейском медицинском центре, просто взял дочку и привез её к своему коллеге-педиатру. Он послушал и говорит: «Бронхит, но пневмонии нет, всё нормально». Он сделал то, что я делаю с сотнями детей постоянно, а со своей дочкой не смог.

6. Я убеждён, что совершенно не важно, какие оценки получают или будут получать мои дочери. Долгое время я был уверен, что не буду делать с ними уроки — я вообще ярый противник того, чтобы выполнять за детей работу. Я бы хотел, чтобы они понимали свою ответственность: никто за них ничего не сделает, и если они хотят, то постараются сами. Про старшую я сразу понял, что в школе ей трудно не будет — она всё схватывает моментально, но особенности её нервной системы — дефицит внимания — в какой-то момент привели к тому, что учительница намекнула: может вы все-таки начнёте с вашей гениальной дочерью заниматься дома? Потому что она может начать писать «домашняя ра…» — и переключиться на другие дела.

К счастью, у неё очень хорошая учительница, которая с пониманием относится и к таким недоделкам и помаркам в тетрадях. Синдром дефицита внимания и гиперактивности — тот редкий случай, когда действительно нужно делать уроки с ребёнком или хотя бы как-то их контролировать и проверять. Так что пришлось отступиться от собственного правила.

7. Важнейшие качества родителя — гибкость и спокойствие. Я вообще с трудом переношу неврозы, и мне кажется, что вся моя профессиональная и отцовская деятельность направлена на то, чтобы немножко людей успокоить. Сказать им: «Расслабьтесь, ну чего вы пришли ко мне такие замороченные?». Хотя понимаю, что некоторым детям нужны жёсткие правила и рамки, я также понимаю, что родитель не может научить ребёнка тому, на что не способен сам. Главный способ чему-нибудь научить — это презентация, демонстрация собственным примером. Иначе получаются вот эти смешные родители, которые хотят вырастить спортивных детей, хотя сами сидят толстыми попами на диване.

Дети наблюдают и повторяют за нами, поэтому для меня главное — показать им, как можно жить, не запариваясь, без неврозов, без синдрома отличника, без глупых страхов

В целом, я думаю, что очень важно понимать, что на детей гораздо больше влияет то, что вы делаете, чем то, что вы декларируете. Поэтому лицемерие с ними не проходит. Они хорошо видят несоответствие ваших слов вашему поведению и впитывают именно последнее.

8. Отец — это человек-поддержка. Он должен обеспечивать базу, на которую ребёнок опирается в строительстве своей личности: это мировоззренческие, нравственные установки, подходы и способы решения проблем. Он должен обеспечивать тыл: ребёнок знает, что за спиной есть кто-то, кто всегда прикроет.

У меня был травмирующий опыт с моим отцом, он был старой школы: наказывал, ограничивал и подавлял. Но с другой стороны, он был авторитетом и опорой. У меня всегда было ощущение, что есть человек, к которому можно прийти за экспертным мнением или этическим советом. В детстве я долгое время был уверен, что он всегда прав, и он насаждал это ощущение. Когда я вдруг понял, что это не всегда так, был страшно удивлён.

В моём случае отец — это также про обучение, потому что я люблю передавать знания. Но не насаждая эти знания — я давно убедился, что это не работает, — а отвечая на детский запрос. Вот недавно ко мне подошла Эрика и попросила помочь ей с докладом про осьминогов. А я про осьминогов знаю очень много, с детства любил читать про их удивительные способности. Эрика просто блистала с этим докладом, и мы оба были совершенно счастливы.

9. Когда мы становимся родителями, мы невольно превращаемся в своих родителей. У меня есть такая теория, я о ней даже в книжке пишу (осенью у Федора Катасонова выходит книга «Федиатрия: Нетревожный подход к ребёнку», издательство Individuum — Прим. ред.). Поскольку мы все учимся на примере, как бы впитывая поведение своих родителей, мы впитываем и их воспитательные техники. Но они «спят» ровно до тех пор, пока у нас не появляются дети.

Все остальные впитанные вещи (манера общения со сверстниками, со старшими, выбор между смелым и осторожным поведением и прочее) мы в течение жизни трансформируем, потому что учимся не только от родителей, но и от школы, друзей, попадая в разные жизненные ситуации. А воспитательные техники отрефлексировать и переосмыслить возможности у нас нет — с детства до тех пор, пока мы сами не станем родителями.

Мы передаём своим детям все эти травмы, всю эту нашу историю, которая переносится через поколения. И эти техники воспитания эволюционируют гораздо медленнее, чем все остальные наши представления. И патриархальный уклад домостроя, и отношения мужчины и женщины, и телесные наказания — всё это передаётся непосредственно нашим детям безо всяких изменений.

Единственная серьёзная модификация, которая происходит сама собой у сильно травмированных, это полное отрицание методов своих родителей: «Мы будем делать всё наоборот»

Нас щемили — мы полностью освободим. Нам не покупали — мы завалим подарками. Так вырастают дети с проблемами, потому что полная свобода детям так же вредна. К сожалению, я тоже этим грешу. Иногда я замечаю у себя какие-то фразы, которые звучали в моём детстве, и потом мысленно бью себя по губам. Иногда замечаю, что мотив моей излишней либеральности — противоречие с ограничениями, которые накладывали на меня родители. А ведь иногда эти ограничения нужны. Важно только говорить с детьми, объяснять им, почему это важно, а не насаждать их в приказном порядке.

10. Есть ещё вещи в родительстве, для которых я пока не вывел формулы. Например, баланс между свободой и безопасностью. Я не буду ревнивым папой, я вообще не ревнивый в принципе. Я думаю, что я буду нормально относиться к их выбору, спокойно и с пониманием, что это не навсегда, и надо попробовать и то, и это. Все пробовали, все обжигались. Тем не менее, это может быть для меня сложной историей. Будет дилемма, если я буду видеть, что друзья моей дочери тянут её в сомнительные мероприятия. Я, с одной стороны, убеждён, что категорически нельзя читать чужие письма, контролировать соцсети и так далее, а с другой — понимаю, что есть грань, за которой нарушается безопасность. Для меня этот вопрос открыт, я не вывел для себя никакой универсальной формулы, потому что пока что ещё не было необходимости: сейчас мои дети дальше инстаграма не ходят. И мне кажется, они растут такими, что я смогу полностью доверять их выбору.