7 апреля в Эрмитаж пришла официальная жалоба: обнаженные скульптуры, присутствующие в экспозиции, негативно воздействуют на психику несовершеннолетних посетителей музея. Автор письма предложила все обнаженные фигуры поместить в одно помещение с маркировкой «18+». Может ли античная нагота навредить детской психике? Мы поговорили об этом с секс-педагогом Кристиной Покрытан и искусствоведом из ГМИИ им. Пушкина Екатериной Кочетковой.

«Обнажённость Давида — символ его духовной чистоты и благородства»

Екатерина Кочеткова, искусствовед, исполнительный директор регионального развития ГМИИ им. А. С. Пушкина:

Жалобы и запреты на наших глазах становятся новым методом общественной дискуссии. Если человек чего-то не понимает, он не задает вопросов, а сразу бежит жаловаться. Но ведь никто никого не заставляет ходить в музеи. Если вы понимаете, что вам не нравится то или иное произведение искусства, у вас есть масса возможностей оградить себя от встречи с ним. Я думаю, что эту жалобу вряд ли удовлетворят. Представим, что в Пушкинском, Эрмитаже, Лувре или где угодно еще будет проведен эксперимент с изоляцией обнаженных произведений искусства. Любой большой мировой музей лишился бы минимум 50% произведений. Большинство произведений искусства, осмысляющих Античность, почти всегда содержат полуобнаженные или обнаженные тела.

Несколько лет назад крупные музеи Великобритании взялись посчитать, сколько мужских и женских обнаженных тел есть на картинах и в произведениях искусства. Цель эксперимента была другая, связанная с вопросами гендерного равенства, но общие цифры получились впечатляющими.

Если мы попробуем вот таким образом отделить все, что содержит обнаженную натуру, это будет не один зал, а половина музея

Те вещи, которые находятся в музее, имеют смысл. Когда мы смотрим на них, то видим не просто обнаженных людей, которые почему-то стоят без одежды. Мы рассказываем историю того, что за ними стоит.

Возьмем для примера статую Давида. Его обнаженность — символ того, что ему нечего скрывать, символ его душевной чистоты и благородства. Когда мы рассказываем историю, мы убираем весь возможный страх и объясняем, почему это так. И это очень важно.

«Ни дети, ни подростки не испытывают страха перед обнажённой натурой»

Само по себе человеческое тело, к счастью, не под запретом. Мне не совсем понятно, почему сейчас оно становится предметом ожесточенных споров. Раньше на примере пропорций тела изучали устройство мира, выводили формулы божественных пропорций, учились смотреть на красоту и воспринимать ее.

Иногда детей в музее что-то пугает, им что-то не нравится. Но это вопрос индивидуальных реакций. Я никогда не видела толп несчастных испуганных детей, которые в панике носятся по музейным залам и кричат: «Уведите меня отсюда, я не могу на это смотреть!». Ни дети, ни подростки не испытывают страха перед обнаженной натурой. Более того, если ребенок с детства привыкает к тому, что он ходит в музей, то даже в подростковом возрасте, когда все дети начинают интересоваться вопросами сексуальности и шутить на эту тему, классическое искусство не станет для него причиной душевной травмы.

«Видеть, что тело прекрасно, а не запретно или ужасно, — невероятно значимый для ребёнка опыт»

Кристина Покрытан, секс-педагог и автор подкаста «Скажи: пенис»:

Стремление ограничить доступ к классическим обнаженным скульптурам — ханжество и предрассудок. У меня есть ощущение, что мы заступаем на совершенно ненаучную — не хочется говорить слово «мракобесную» — область цензурирования и запретов, которые приводят к тому, что я как секс-педагог, согласно N 436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», не могу до 18 лет разговаривать с детьми и подростками о сексуальности.

Видеть реальных людей, запечатленных в скульптуре и живописи, видеть, что нормально иметь животик, что бывают люди разного роста и внешности, видеть, что тело прекрасно, а не запретно или ужасно, — невероятно значимый для ребенка опыт.

Да, у скульптур есть пенисы, грудь. Но это не сексуализация, а сексуальность. Это нейтральное понятие, она есть у нас всех

Для этого не надо как-то выглядеть, одеваться. Мы просто имеем первичные и вторичные половые признаки, гениталии. То же самое, что иметь колени.

А вот сексуализация — подчеркивание сексуальности человека и мощная модель угнетения. Только потому, что у тела есть какие-то части — грудь, попа, — делается вывод о том, что это и не человек в первую очередь, а объект.

«Пенисы и вульвы с нами от рождения»

Я веду уроки с детьми начиная с четырех лет. В скандинавской системе образования дети уже с трех лет в обязательном порядке в дошкольных учреждениях знакомятся с феноменом телесности, понятиями идентичности и сексуальности.

Мы, вообще-то, рождаемся с телом. Оно с нами не с 18 лет. Пенисы и вульвы с нами от рождения, и говорить о том, что это что-то запретное и неправильное, я считаю, контрнаучно, антипродуктивно и просто негуманистично.

Окей, дети не будут это видеть. Тогда они увидят тела в порно и играх, а мы получим, например, так называемую снапчат-дисморфию. Это негативное отношение к своей внешности, которое формируется из-за нереалистичных изображений внешности, притом не только в играх, но и в соцсетях. Отфотошопленные гиперсексуализированные фото, из-за которых формируется представление «мое тело дурацкое, ужасное, надо с ним что-то сделать».

Вот это страшная штука, а искусство — все, что нам сейчас остается, чтобы как-то говорить о телесности в вопросе ее эстетичности, данности нам как права, того, что нельзя отнять.

«Колени мы коленями называем, но вот эта часть тела — ужасная и запретная»

Люди, живущие в нашей культурной реальности, часто стыдятся своих абсолютно естественных желаний быть более открытыми, более телесными рядом со своими детьми. Но мне важно сделать так, чтобы родители не загонялись и могли говорить о теле и телесности открыто, свободно и без опасений. Круто, если дети будут видеть, как выглядят родители, если они будут понимать, как выглядит взрослое тело, и тогда осознают, как идет процесс взросления.

Но это вопрос внутренней проработки, понимания собственных границ и того, насколько сами взрослые готовы говорить с детьми. Я, естественно, не давлю и понимаю, что все делают так, как им комфортно. То же самое касается и поведения в музее.

Мне хочется донести, что если родители научатся называть части тела правильными словами и не думать, что это ужасно и чудовищно, если они научатся видеть в этом красоту, то, я верю, мы перейдем на какой-то новый уровень.

Мой подкаст называется «Скажи: пенис». И это ответ на вопрос о том, как объяснить ребенку, как называется та или иная часть тела, которую он увидел у скульптуры. Некоторым не нравятся медицинские термины, но я не вижу медицинскости в словах «вульва», «вагина», «мошонка». Это такие же прекрасные слова, как «печень» и «уши». И это гораздо лучше, чем использовать обсценную, обесценивающую лексику или инфантилизирующую вроде «писюна», как будто говоря человеку: «Колени мы коленями называем, но вот эта часть тела такая ужасная и запретная, что мы не можем назвать ее так, как она называется».

На обложке: Скульптура из коллекции Эрмитажа, Санкт-Петербург. Фото: Shutterstock / Laura Galeano