Меня часто спрашивают о том, что моих нейротипичных (то есть, «нормальны», неаутичных) родственников раздражало во мне больше всего и за что они меня чаще всего ругали в детстве.

Этот вопрос для меня изрядно сложен, потому что мне гораздо труднее понять, чем они были довольны. По сути, им не нравилось во мне все. Все аутичное, все нетипичное и выбивающееся за их узкое понимание «нормы».

Им не нравилось, что я:

— не могу угадывать их эмоции по лицам и интонациям.

— не понимаю их намеки (иногда они думали, что я над ними издеваюсь).

— я требую слишком много уточнений (например, для меня слова «да» и «наверно, да» имели принципиальную разницу).

— я хожу «как акула-каракула» и смотрю «одним глазом». Прыгающая походка, голова повернута чуть в сторону, шея вытянута… Очень долго я вообще не понимала смысл их претензий, потому что не замечала отличия.

— «над ними издеваюсь». Когда я, например, понимала, что нельзя петь в маршрутке, но не понимала, что нельзя петь в электричке (не считала эти ситуации одинаковыми, потому что это разные виды транспорта).

— «неряха» и не убираю у себя в комнате. На самом деле иногда я вообще не могла понять, в какой последовательности поднять с пола белье, но по их мнению я была для этого «слишком умной».

— задаю слишком много одних и тех же вопросов. Я не понимала, что им это может не нравится, и не понимала, как еще говорить на важные мне темы.

— не могу сказать, что хочу есть. А до 12 лет я вообще не чувствовала голода.

— слишком зацикливаюсь на одной теме (понятия не имею, что в этом плохого). И им вообще не нравились мои интересы и взгляды.

— постоянно бегаю. И веду себя не как «нормальная девочка».

— не могу завести друзей. Но ведь трудно дружить с теми, кто тебя травит и кого ты не понимаешь.

— очень неаккуратная. Мне до сих пор физически сложно заставить себя помыть голову, потому что очень неприятно чувствовать воду на голове. До сих пор не завязываю — мне проще перевести большую статью с английского языка, чем завязать шнурки так, чтобы они не развязались.

— не могу узнать воспитателя в садике, который меня обзывал или школьника, который меня бил. У меня плохая память на лица, а родители думали, что я не могу вспомнить, как они выглядели, потому что мне «на все наплевать».

— не могу говорить «короче». Мне было очень сложно формулировать свои мысли словами.

— не могу «терпеть прикосновения, как все «нормальные люди». Меня ругали за то, что я не переношу прикосновения к шее и начинаю орать.

Этот список можно продолжить, я назвала здесь лишь самые основные придирки взрослых.

Кроме того, некоторые конфликты были связаны не только с тем, что родители не понимали аутичный способ мышления, а еще и с личностными особенностями моих родителей, их взглядами на жизнь и религиозной позицией.

Приведу в качестве примера одну ситуацию. Мой отец очень религиозен. Он православный христианин, и, как и многие такие люди, считает, что воссоздание каких-то «картинок» в сознании во время молитвы может быть опасно. Поэтому он постоянно говорил мне, чтобы во время молитвы я ничего не представляла, не создавала никаких мысленных образов.

Я же вообще не думаю словами, и для меня молиться, не представляя никаких картинок, все равно что молиться, не думая. То есть, я должна якобы осуществлять самое важное в моей жизни общение, отказавшись от каких либо мыслей? Это же просто абсурд.

Но я была так запугана, что старалась этого добиться, повторяя заученные фразы и пытаясь думать неестественным для себя образом

Это привело к тому, что мне стали представляться богохульные картинки (это работало по принципу «не думай о зеленой обезъяне» — когда стараешься не думать, сильно напрягаешься и в голову лезет всякая гадость). Я этого так боялась, что билась головой о крышку стола.

Конфликты с родителями и с другими взрослыми также часто возникали из-за моих экономических и политических взглядов, из-за нетипичного усвоения доминирующей культуры — я была американской еврейкой, живущей в русской семье, из-за моих феминистских взглядов и даже из-за того, что я интересуюсь нетипичными для моих ровесников вещами.

Большая часть претензий ко мне была основана на предрассудках и стереотипах, которые разделяли мои родители и другие взрослые родственники — явном эйблизме (системная дискриминация людей с хроническими заболеваниями и инвалидностью — прим.ред.), который пересекался с сексизмом, эйджизмом и ксенофобией.

Когда в культуре принято, что ребенок должен быть копией родителей, и существует всего один узкий диапазон «нормального» общения, мышления и поведения, довольно сложно жить, будучи собой. Особенно если ты не можешь притворяться.

Сложно сохранить нормальную самооценку, и ощущение, что твоя жизнь будет полноценной, долгой и счастливой. Когда те, от кого ты полностью зависишь, пытаются подавить твою личность и полностью тебя переделать — намеренно или случайно — сложно сохранить психическое благополучие.

На разных аутичных людей эти придирки влияют по-разному, но у меня они усилили (а возможно и спровоцировали) обсессивно-компульсивное расстройство, с которым я не могу справиться до сих пор. Кроме того они делали меня в подростковом возрасте очень несчастной — и во многом потому, что я хотела, чтобы у меня были нормальные семейные отношения.

Давление со стороны родителей и постоянные придирки заставляли меня чувствовать себя ничтожеством, никому не нужной обузой

Конечно, не все аутичные люди начинают так воспринимать себя после столкновения с эйблизмом, но это довольно распространенная проблема. Как и то, что многие из нас настолько привыкают к тому, что у них в жизни все плохо, что не верят, что когда-нибудь это может измениться. Даже когда ситуация становится лучше.

Если честно, я до сих пор боюсь, когда у меня все хорошо. На совершенно иррациональном уровне мне начинает казаться, что если все хорошо, то потом будет плохо, что я не заслужила хорошей жизни. Я понимаю нелогичность подобных мыслей, но ничего не могу с ними поделать. Зато вы можете защитить своего ребенка от подобных проблем, начав воспринимать его, как полноценную личность, и принимая его отличия.

Фото: Shutterstock (Kate Babiy)