На этот пост меня вдохновили дети. Мои прекрасные, любимые и алчущие знаний олимпиадники. Работа с ними похожа на дикие скачки. Дети постоянно норовят вырваться за рамки запланированного. Наше общение еженедельно идёт по одной схеме: послание Вяземского или элегию Пушкина разобрали, а теперь давайте обсуждать современную литературу — и русскую, и зарубежную.

Надо сказать, что при таком повороте палитра сообщающихся текстов получается весьма пёстрой. Это, на первый взгляд, создаёт ощущение жуткого сумбура. Однако невозможно обойти вниманием и то обстоятельство, что такие странные сопряжения неизбежно заставляют выявлять в современном литературном процессе внутреннюю логику, которая каким-то образом проливает свет на связь современной русской литературы с традицией. Ведь при подготовке к олимпиаде по литературе именно о традиции и следует говорить в первую очередь. Расскажу, как выстроить логику такого разговора.

Современная русская литература представляет собой хаос, возникший на руинах классической русской и советской литературы, который невозможно адекватно описать. Стенания по поводу смерти настоящей литературы после «красных лет» нашей общей истории и хаоса девяностых не утихают и по сей день. «Спасающаяся литература», «литература, идущая обходными путями», «литература, которую с предназначенного ей пути сшибают обстоятельства» (революция/ бешеный рынок — нужное подчеркнуть) — эти образы позаимствованы из статьи одного очень уважаемого мной литературного критика. Надо сказать, умного человека, искренне тоскующего по той русской литературе, какой бы она смогла стать, если бы Октябрьского переворота не случилось. Если огрубить эту модель литературного процесса, то получается представленная ниже схема.

Однако подобные рассуждения равносильны поискам сослагательного наклонения в вопросах истории. Всё получилось так, как получилось. Безусловно, Октябрьский переворот сам по себе — исторический катаклизм, но полагать, что он не имел корней и основ, тоже неверно.

Здесь хочется вспомнить того же Чернышевского, его нарочито «антилитературное письмо», кажущееся после Пушкина настоящей пощёчиной литературе. А ведь именно Чернышевским (с другими, подобными ему) напитывалась разночинная молодёжь, чтобы претворить в жизнь трагедию 1917 года. И ведь Чернышевский — не маргинальное явление, а вполне себе альтернативная идеологическая магистраль, которая в русской литературе всегда была. Просто в советской действительности именно она (литература-идеология) стала приносить ощутимые плоды.

Антитезис 1. Современная литература забыла о красотах русского языка

В русской действительности всегда была литература-эстетика и литература-философия (в более грубом варианте «идеология»). Весь вопрос здесь в уровне подачи материала. Тексты гениального Достоевского содержат и откровенные стилистические огрехи, и явные сюжетные нестыковки. Однако это никому не мешает. К Прилепину и Шергунову, которые по факту тоже оказались в этой обойме «идеологов», вопросов несравнимо больше. А импульс у этих явлений один — «антилитературное письмо» («антиэстетское» письмо). Такому типу письма, кстати, и Горький наследует. Это литература, которая борется (и всегда боролась) за идею, а не за язык.

Антитезис 2. В современной русской литературе нет места современности: она либо воскрешает советские достижения, либо играет в Серебряный век

Наталья Иванова (тот самый бесконечно уважаемый мной критик) замечает:

Но в том-то всё дело, что никто ничего не восстанавливает и ни с кем не сражается. Странно было бы, если бы всегда существовавшие параллельно тенденции пересеклись. Нельзя смотреть на эпоху как на идеологический инкубатор, выпускающий однотипных клонированных цыплят. Наивно полагать, что у современных писателей есть золотой стандарт соответствия. Да, эпоха даёт писателю исторический и жизненный опыт и материал (язык). Но то, как он работает с языком, от эпохи не зависит. Параллельное существование эстетической и идеологической тенденций — реальность русской литературы. Это параллельно существующие магистрали, которые ориентируются на разных читателей и не хотят приходить к компромиссу.

Антитезис 3. Или всё-таки раскол на две «литературы»

По-моему, громко сказано. Во-первых, общие тенденции мышления сегодня всё-таки наблюдаются. Тот же явный биографизм и тяготение к объединению тенденций fiction и non-fiction в едином эстетическом целом. Во-вторых, «расколу» мешает ориентированность на разное понимание литературы (условно: литература как огрублённое «подражание действительности», и литература как особое самовыражение и самопознание языка). Если «подражание» признаётся и осуществляется в самом грубом виде, то мы получаем результат, близкий к вульгарно «старосоветскому».

Если же писатель признаёт творческие возможности языка и опирается на них, то возникает «аристократическая» литература-эстетика. Надо сказать, что в классическом фонде русской литературы философов и идеологов было значительно больше, чем эстетов. Такое положение дел — следствие русского литературоцентризма: литература была всем, но эстетической сферой не в первую очередь. По инерции представители «антиэстетского» лагеря всегда будут тянуть в эстетические сферы социологию. Это данность. Этим многие грешили и сейчас грешат…

Современный русский литературный процесс — это результат непрерывного развития русской литературы. Понимание этого крайне важно и помогает увидеть логику во всей пестроте и многообразии настоящего момента.

«Антиэстетское» письмо — такая же литературная реальность, как и «литературное эстетство». Главная задача преподавателя литературы — объяснить ситуацию и научить ориентироваться в двух альтернативных системах координат. Разумеется, в каждой системе могут наблюдаться и откровенные удачи, и провалы.

Эстетская и антиэстетская «система координат» объединены некоторыми общими тенденциями, связанными с мышлением эпохи. И именно особенности мышления эпохи стоит выявлять и объяснять.