«Вон из школы переодеваться!»
В погоне за статусом привилегированного учебного заведения или в каких-то иных целях администрация школ с необычайным рвением следит за внешним видом учеников — зачастую в ущерб их удобству и унижая их достоинство. Преподаватель Яна Гордина вспоминает, как в 90-е годы одежда из second hand никому не мешала учиться, писать талантливые стихи и сочинения.
— Вместо тёмной юбки тёмные же брюки — вон из школы!
— Длина юбки выше двух пальцев над коленом — вон из школы!
— Вместо белоснежной блузы белая же трикотажная кофточка — вон из школы!
— Вместо классических брюк (в мороз можно) обтягивающие брючки — вон из школы!
— Вместо классических носков укороченные носочки — вон из школы!
— Маникюр? Вон из школы!
— Макияж — в туалет, смывать. Директор лично сопровождает.
— Осветлены кончики волос — вон из школы, состричь!
— Вместо синей шариковой ручки синий тонкий фломастер — переписать! Не разрешать!
Нет, это не то, что вы подумали. Это — из жизни обыкновенной петербургской гимназии. Сегодня разговорилась со своей ученицей, десятиклассницей. Утро начинается у гимназистов со встречи с таким гестаповцем в юбке на пороге школы. Проверяется всё: высота каблуков, длина юбок, цвет волос. Нарушители отправляются домой переодеваться. В течение первого урока эта дама продолжает стоять в вестибюле, поджидая опоздавших, чтобы не позволить им пройти на урок, а следить, чтоб сидели здесь и никуда не уходили.
А я вспоминаю нищие 90-е годы. Мы одевали наших гимназистов (школа только получила статус гимназии) в second hand, который добрые люди привозили в школу и сваливали после уроков в столовой… Мой литературный класс поголовно ходил в тёртых-затёртых штанах или лосинах и растянутых длинных свитерах. Когда одна девчонка месяц ходила без сменки, директор указала ей на некоторую неправильность такого положения дел. Лиза ответила, что туфель у неё просто нет. Тогда Жанна Эриховна сняла с себя свои лодочки и отдала их Лизке.
Я носила только джинсы и уроки вела, сидя на парте. Но что мы творили! Уроки-мастерские; творческие группы; я много раз просто выводила своих на урок в парк Победы и там показывала, как рождаются причастия, как писать пейзаж словом, как работают глаголы. Чего мы только не читали! Гофман, Шиллер, Мериме, Хемингуэй. Какие спектакли ставили! Какие сочинения писали! Из театров не вылезали. По конспектам наших уроков они учились на филфаке до третьего курса. И никому дела не было, сколько косметики лежит на моське у Юльки, которая пишет стихи и говорит совершенно гениальные вещи на уроке. И в джинсах или брюках пришёл Юрик, который написал такое сочинение по Айтматову, что впору начинать диссертацию делать.
Ну это же такая банальность, такая очевидность: главное не снаружи, главное внутри. Мне очень, очень жаль ту нашу школу. Школу свободы, доверия, любви и надежды. Она, эта школа, умерла. Задушили управленцы. А мы её не спасли. И я позорно бежала. А сейчас учитель пишет на лбу ребёнка «дурак». И мы спорим, имеет он на это право или нет. «Понять, простить». Мрак. Как мне жаль всех.
