Ровно 77 лет назад, 27 января 1944 года, в Ленинграде была полностью снята блокада. Почти 900 дней и ночей люди боролись за свою жизнь и страну. И, несмотря на голод, бомбардировки и морозы, все равно находили в себе силы верить в лучшее. Это не очередные громкие слова — просто почитайте письма ленинградских школьников и студентов, написанные с 1941 по 1944 год (авторские орфография и пунктуация сохранены) и собранные проектом «Прожито». И все сами поймете.

Елена Мухина, 17 лет

2 января 1942 года

Давно я уже не бралась за перо. Сколько всего произошло за это время.

Наступил новый, 1942-й год.

Теперь мы с мамой одни. Ака умерла. Она умерла в день своего рождения, в день, когда ей исполнилось 76 лет. Она умерла вчера, 1-го января, в 9 часов утра.

Теперь Аки нет, и жить нам с мамой будет гораздо дешевле. Теперь мы все будем делить пополам, а не на три части, как раньше, а это большая разница. Так что вот даже и смерть такого дорогого человека, как Ака, имеет свои положительные стороны. Как говорит русская пословица: «Не было [бы] счастья, да несчастье помогло».

Но как все удивительно одно за другое зацепляется. Если бы мы не зарезали нашего кота, Ака умерла бы раньше и мы бы не получили бы теперь, эту лишнюю карточку, которая теперь, в свою очередь, спасет нас. Да, спасибо нашему котоше. Он кормил нас 10 дней.

Целую декаду мы одним только котом и поддерживали свое существование

Ничего, не надо унывать. Все говорят, что самое трудное уже позади. И действительно, кольцо блокады Ленинграда уже в одном месте прорвано.

Теперь мне надо беречь маму, как никогда. Ведь она для меня все. Если она умрет, я пропала. Куда я одна пойду? Что буду делать? А ведь мама сейчас живет почти только одним своим духом. Дух у ней сильный. Она знает, что ей нельзя свалиться, потому что у нее я.

Теперь могу продолжать писать. Я ходила в школу за обедом. Сегодня суп по 15 коп. без карточек. Суп хороший. Засыпан перловой крупой. Крупы много. Потом я взяла одну порцию каши перловой со сливочным маслом и 4 дурандовых лепешки.

Посмотрим, что принесет мама. Если мама принесет много, то мы не все съедим, а оставим на завтра. Завтра опять завтракать в школу к 2-ум часам. Это очень хорошо, что мы можем без карточек получать на каникулах тарелку супа.

3 января 1942 года

Ничего нам не остается дальше, как ложиться и умереть. С каждым днем все хуже и хуже. Последние дни единственным источником нашего существования был хлеб. В хлебе мы не имели отказа, то есть я хочу сказать, что до сих пор мы всегда имели возможность получить свой хлеб. Никогда нам не приходилось ждать в булочной, когда привезут хлеб. А сегодня вот уже 11 часов утра, а хлеба ни в одной булочной нет, и неизвестно, когда будет. Голодные, спотыкающиеся, шатающиеся люди рыскают по булочным с 7 часов утра, но, увы, везде их встречают пустые полки, и больше ничего.

Скорей бы покончить все с Акой. Ведь она же лежит в кухне. Никак не добиться этого Яковлева, а без него нельзя. Он должен составить акт о смерти. Потом маме нужно будет куда-то еще сходить, и потом мы отвезем Аку на саночках на ипподром. Это от нас недалеко.

Да, забыла сказать, сегодня у нас работает радио и мы слышали сообщение Информбюро. Наши войска захватили город Малый Ярославец. Но о Ленинградском фронте ни слова. Что это значит? Наверно, временное ухудшение.

Вот мы здесь с голода мрем, как мухи, а в Москве Сталин вчера дал опять обед в честь Идена

Прямо безобразие, они там жрут, как черти, а мы даже куска своего хлеба не можем получить по-человечески. Они там устраивают всякие блестящие встречи, а мы как пещерные люди, как кроты слепые живем.

Когда же это кончится? Неужели нам не суждено увидеть нежные зеленые весенние молодые листья?! Неужели мы не увидим майского солнышка?!

Уже седьмой месяц идет эта жуткая война. Более полгода.

Вчера мы с мамой сидели у потухнувшей печки, тесно прижавшись друг к другу. Нам было так хорошо, из печки нас обдавало теплом, желудки наши были сыты.

Ничего, что в комнате было темно и стояла мертвенная тишина. Мы крепко-крепко прижались друг к другу и мечтали о нашей будущей жизни. О том, что мы будем готовить на обед. Мы решили, что обязательно нажарим много, много свиных шкварок и будем в горячее сало прямо макать хлеб и кушать, и еще мы решили побольше кушать лука. Питаться самыми дешевыми кашами, заправленными обильным количеством жареного лука, такого румяного, сочного, пропитанного маслом. Еще мы решили печь овсяные, перловые, ячневые, чечевичные блины и многое, многое другое.

Но хватит писать, а то у меня пальцы закоченели.

Майя Бубнова, 20 лет

12 января 1942 года

Мороз -30°! На фронте под Ленинградом что-то совершается. Немцы настроили бетонированных ДЗОТов, их трудно оттуда выбивать. Но все же выбивают, окружают и уничтожают. Не сегодня — завтра должно все резко измениться, кольцо вокруг немцев здорово стянулось. Еще удар, уничтожающий удар по их логовам, — и им каюк, никуда не удерут. А то уже слишком они нахальны. Удирают в дамских юбках, чепцах и тащат с собою железную дорогу (рельсы, шпалы) и вместе с нею дверные крючки да ручки. Но уж землю-то им не утащить, да и сворованное-то все равно все по дороге побросают. (…)

А Ленинград, милый Ленинград…

Мороз жуткий, в квартирах холодина, вода замерзает, света нет. Трамваи не ходят. Потому ли, что нет тока, потому ли, что занесло снегом рельсы, и все замерзло, а может быть, и потому и по-другому. Редко встретишь машину. Все сковано морозом. Ленинградцы расчищают пути, а мороз снова их сковывает. Люди ходят на работу пешком, ходят по несколько десятков километров, закусив предварительно кусочком хлеба в 75 г да чашкой кипятку (счастье, если он есть), конечно, без сахара, которого не дают уже целую декаду.

На базах продуктов нет. Во всех столовых кормят болтушкой из ржаной муки, редко где есть лапша. Значит, общее положение — продовольствия нет.

Дают суп из дуранды, который ко многому привыкшие желудки ленинградцев переваривают трудновато, да иногда появятся конные котлеты или из кишок

В магазинах пусто. (…)

Голод валит людей, на улицах валяются их коченеющие трупы, машины подбирают их и сваливают в братские могилы. В каждом доме, что ни день, умирают люди. Например, у нас в доме за время голодовки умерло больше 20 человек. Умирают больше больные, но и от истощения тоже немало. Жутко… И трудно помочь. Чувствуешь, что и сам скапутишься, если так будет продолжаться, но этого не может быть. (…)

Михаил Тихомиров, 13 лет

11 февраля 1942 года

Мороз 12°; с утра маленькая метель, но к середине дня проглянуло солнце, посветлело. В школу ходил сегодня только я: у папы уроков не было.

День сегодня принес много радости: во 1), прибавили хлеба, и мы в день уже получаем на 300 гр. хлеба больше (служащие — 400 гр.; ижд. 300; дети 300 и раб. 500), во 2), в сводке указано, что нашими частями ликвидирован основной узел блокады Ленинграда. К сожалению, больше ничего не указано. Где?

У нас в последнее время так же прочно, как «замор», вошел в жизнь мертвый час; храним свои силы.

Прямо удивительно, до чего мы привыкли и почти перестали замечать отсутствие таких вещей, как свет, вода, уборные

Живем при ночниках, даже лампу зажигаем редко для экономии керосина.

В последнее время начинает замечаться некоторая забота о порядке в городе. На толкучке, разросшейся в последний месяц до невероятных размеров, начали энергично орудовать пешие и конные милиционеры; помои и нечистоты, выброшенные на улицу, заставляют убирать.

Эвакуация идет сейчас, по-моему, полным ходом. По утрам очень часто видишь саночки с вещами, ползущие к Финляндскому вокзалу, откуда идут эшелоны к Ладожскому озеру. Мы же об эвакуации пока не высокого мнения: идут слухи, что везде живется не сладко; да и появилась надежда на улучшение положения в Ленинграде.

P. S. Татьяна Александровна получила письмо из Ташкента от эвакуировавшихся родных. Они пишут, что там очень не сладко: работу найти трудно, с продуктами очень туго, заработки невысокие.

Владимир Богданов, 20 лет

10 июля 1943 года

В страшном отчаянии пришел домой, бросился в кровать, подошло такое отчаяние, что рассказать трудно, голодный без денег, а главное одинок не с кем даже поделиться, а это очень тяжело особенно мне, который привык чтоб за мной вечно ходили няньки, заботились обо мне, всегда я был в кругу домашних, сколько раз я мечтал остаться на время один, спокойно почитать, пописать, горькая ирония — мечта исполнилась, я один, мне никто не мешает, сиди пиши и читай сколько угодно — тяжело. Чтоб я только не отдал за то чтобы очутиться в прежнем положении, видно судьба платит мне злом за прежнюю беспечную, сытую жизнь. И вот сейчас я нахожусь под страшным впечатлением, все мне кажется неправдоподобным, особенно потеря родных. А голод наоборот так и стоит перед глазами.

Мне кажется, что я голодаю всю жизнь, мне не верится, что раньше я ел, что и сколько хотел, вообще кажется странным, что перед носом лежала жратва, а ты о ней и не думаешь

А сейчас еда закрыла все собой. Ночью во сне — обязательно еда, лежишь не спишь, думаешь и мечтаешь об еде, читаешь книгу, более всего интересуют те места, где описываются обеды, и т. п. Выйдешь на улицу все напоминает о голоде и блокаде, Ленинград стал не тот, совсем иной холодный и неприветливый, всюду пустота, толкучки, менка, и на каждом шагу истощенные лица. И вот посмотришь на все это и порой хочется махнуть на все рукой, все надоело и опостылело, надоело бороться с голодом и невзгодами, но порой подумаешь, вспомнишь как жили раньше и скажешь, неужели так будет продолжаться вечно, наступит же конец всей этой передряги и как подумаешь, о нормальной сытой жизни вновь хочется бороться за существование, за будущее.

И вот такие настроения бывают у меня в зависимости от обстоятельств. Полежал я в отчаянии, но лежи не лежи, а ничто само не придет. Постучался к Комарихе и занял у ней 13 р., пошел к врачу, на обратном пути купил лебеды на 10ку, много мучений и времени стоило мне достать огня, чтоб затопить буржуйку. Кое-как раздобыл огонька, стал варить щи, буржуйка дымит как назло, наплакался пока варил. Все-же сварил и поел горячей бурды, сытности никакой, но все ничего полегче. Так и лег спать.

Олег Черневский, 21 год

18 января 1943 года

Два месяца со дня возвращения из Башкирии.

А как незаметно пролетели эти два месяца, но это два месяца больших событий на фронте.

Фронт и наше наступление вытесняет все остальное, хочется скорее дождаться вечера чтобы услышать «Последний час», дождаться утра, чтобы услышать Сводку с перечислением занятых пунктов; вернуться из института, чтобы их нанести на карту. Как свободная минута так меня увлекает больше всего возня с картами, отмечать линию фронта, измерять занятую нами площадь, скорость продвижения и т. п.

Вот сегодня вернулся из института поздно и радовался, что скоро вечер, когда можно ждать «Последнего часа». Читал «Тихий Дон» Шолохова.

На сегодня мое ожидание оправдало себя с излишком.

Войска Ленинградского и Волховского фронтов, прорвав блокаду Ленинграда, соединились, заняли Шлиссельбург, Синявино и др., 13 тыс. убито немцев.

На юге нами заняты города Дивное, Черкесск, бои в г. Каменске, южн. Воронежа блокирован г. Острогожск и занята станция Каменка.

Прямо не знаешь как выразить свою радость нашими успехами. Конечно ни о чем другом и не думаешь.

Валентина Кондратьева, 17 лет

19 января 1943 года

БЛОКАДА ПРОРВАНА! Вчера в 22.30 по радио сообщили, что блокада Ленинграда прорвана! Мы уже спали. Вскочили с кроватей, визжали, пищали и орали. Ляля так расплакалась. Завтра нам обещают по 1 кг сухарей!

Сначала мы с Лялей стали ходить в кино и на концерты у нас в части — в наш клуб приезжало много артистов. Приезжали к нам распространители билетов, и мы пересмотрели весь репертуар работающих театров. А потом увлеклись и танцами! Причем предпочитали танцевать «шерочка с машерочкой». Нас интересовал сам процесс, а не партнеры. Мы выскакивали первой парой при первых тактах музыки!

Зимой 1942-43-го года мой начальник-офицер выбрасывал в мусорную корзинку для бумаг куски заплесневевшего хлеба…

Стоило ему выйти, как я вытаскивала эти куски, обтирала рукой и ела

А ведь у него было своих трое детей в эвакуации. В столовой я доедала супы после его жены. За супы вырезали талончики на крупу и масло, поэтому я супов не брала, а довольствовалась пустыми щами из хряпы. Его жена выловит гущу и отставит тарелку: «Валя, доедай!» «Спасибо…»

Конечно, обстрелы и бомбежки не прекращаются, а даже становятся более ожесточенными. Несколько бомб упало в Неву напротив наших окон, причем до объявления тревоги — фонтаны получились впечатляющими. Как-то мы с Лялей утром увидели перед нашим окном веревочное ограждение с красными тряпочками. Оказывается, ночью туда упала бомба, но не взорвалась… Не судьба была нам умереть. Спасибо немецким антифашистам! Если бы она взорвалась, от нас бы и мокрого места не осталось.Уже через много лет после войны я попала в этот двор и мне сказали, что искали невзорвавшуюся бомбу, но не нашли. Оказалось, что ее искали не там! Нет смысла цитировать мой дневник и дальше, там в основном только о том, сколько чего съестного дали, сколько и каких супов и каш я съела. Видно, в то время меня больше ничего еще не интересовало.

Андрей Быков, 11 лет

14 февраля 1943 года

Дела на фронте улучшились: блокада Ленинграда прорвана. Войска Волховские и Ленинградские соединились. Сталинградского фронта уже не существует. Немцы под Сталинградом разгромлены. В Германии траур.

Каждый день я и Олег пилим большие бревна, чтобы натопить печку. Чтобы хоть немного отогнать голод, я и Олег ходим в кино.

Ольга Досенко, 19 лет

27 января 1944 года

Четверг. Сегодня для нас самый радостный день. — Блокада Ленинграда снята. Салют города доказал всю красоту и мощь, этого великого города. Ленинградцы переживают радостные дни, когда ни страшны раскаты орудий, от которых сегодня гремит Ленинград, салютуют воинов Лен[инградского] фронта.

---

По материалам проекта «Прожито». Фото на обложке: RIA Novosti archive, image #601181 / Boris Kudoyarov / CC-BY-SA 3.0, страницы дневника Тани Савичевой