Детский писатель, поэт и переводчик Анастасия Строкина в 2020 году сделала новый перевод «Дюймовочки» Андерсена — к 185-летнему дню рождения книги. А нам рассказала, какими вопросами она задавалась во время работы. Оказалось, что, как и многие сказки, «Дюймовочка» — не такая простая история, как мы привыкли думать.

«Сказочники не умирают», — решила я, когда впервые, в пять лет, увидела эти цифры: 1805–1875. Даты жизни Андерсена. До того дня я не задумывалась о том, что сказочник с обложки, человек с вытянутым лицом, прищуренными глазами и большим бантом на шее, тоже включен в жизнь, в пространство и время. 1875 — это означало, что его больше нет, что он закончился в том предалеком году и новых сказок не напишет. «А как же я? А что же я буду читать, когда вот эта книга сказок с зеленой обложкой подойдет к концу?» И я не хотела книгу другого автора, мне непременно нужно было, чтобы Андерсен написал что-то еще, новенькое. Известие о его смерти стало для меня настоящим потрясением детства, первым, возможно, серьезным онтологическим переживанием.

Прошло больше ста лет со дня смерти Х. К. Андерсена, но я и теперь не откажусь от той своей детской мысли, что встала тогда между мной и осознанием неизбежного, — «Сказочники не умирают».

И вот уже тридцать лет моей дружбе с Дюймовочкой. А в 2020 году у крохотной барышни, между прочим, еще и юбилей — 185 лет! Мне хотелось каким-то образом отметить такую значимую дату, и я решила заново прочитать эту сказку и поделиться своим прочтением с другими. Для кого-то мой перевод станет, может быть, первым знакомством с Дюймовочкой, а для кого-то и воспоминанием о детстве. В конце концов, память о детстве — это ли не одна из самых больших радостей, подаренных человеку?

День рождения, рост и настоящее имя Дюймовочки

«Сказки, рассказанные детям» («Eventyr, fortalte for Børn») впервые были напечатаны в 1835 году. Первый том, куда входила «Дюймовочка» («Tommelise»), разделен на три выпуска. Два из них увидели свет в 1835-м, третий — в 1837-м. «Дюймовочка» попала во второй выпуск — вместе со сказкой «Нехороший мальчик» («Den uartige dreng»). Оба текста были написаны весной (по уточнению Л. Ю. Брауде, «Дюймовочку» Андерсен закончил, скорее всего, в апреле).

Это важное замечание, так как весна в «Дюймовочке» занимает особенное место — хотя бы потому, что именно весной, судя по тексту Андерсена, и родилась его крохотная героиня. Думаю, не ошибусь, если скажу, что апрель или даже скорее май можно считать месяцем рождения Дюймовочки. Она появилась из цветка (что само по себе указывает на весну), прожила в доме своей названой матери совсем недолго и в мае же (вспомним майского жука) пустилась в невольное долгое странствие.

И, конечно, весьма однозначно имя, которое цветочный король (он же эльф) дает своей невесте, — Майя

В любом случае ее новое имя и в каком-то смысле новое рождение связано с весенним месяцем. Так что если кто-то не успел поздравить Дюймовочку весной, он может это сделать сейчас, пока еще длится юбилейный для крошки год.

К слову сказать, 1835-й — это ведь только «книжный» год рождения нашей героини, а если учесть, что при появлении на свет ей уже было сколько-то лет, тогда 185-летний юбилей легко может стать, к примеру, двухсотлетним.

Здесь на самом деле одна из загадок сказки Андерсена. Много всего было написано на тему того, какого же роста Дюймовочка (сошлись в итоге на том, что она была примерно с большой палец руки, как и ее литературные братья мальчики-с-пальчики из разных стран мира), а вот вопросом, сколько же ей было лет, похоже, мало кто задавался. Между тем в переводе Анны Ганзен Дюймовочка зовется «крошечной девочкой» или просто «девочкой» и «крошкой». А если такие определения сопроводить еще и иллюстрациями, к примеру, Вильгельма Педерсена (первого иллюстратора сказок, чьи работы в Дании до сих пор считаются каноническими и переиздаются), Эльзы Бесков, Кястутиса Каспаравичюса, то и вовсе создается впечатление, что Дюймовочка и в самом деле «ребеночек», только открывающий для себя мир. Даже в любимом многими образе, созданном Борисом Диодоровым, есть некоторая детскость.

Однако я вовсе не хочу перебирать иллюстрации, сравнивать их, углубляться в вопрос визуальной трактовки образа — сейчас нас интересует текст. И вот в тексте меня с самого детства смущало это всеобщее неизбывное желание жениться на Дюймовочке. Как это возможно, если Дюймовочка — всего лишь девочка, маленькая дочка одинокой женщины?

Сколько Дюймовочке лет и кто был ее прототипом?

К слову сказать, в моей домашней библиотеке в ту пору была еще одна «Дюймовочка» — в исполнении переводчицы М. А. Полиевктовой. В той советской книге, помню, весьма забавная была Дюймовочка — блондинка с короткой стрижкой. Но ладно, может быть, в интерпретации Полиевктовой наша героиня постарше? Увы, нет. Вот, например, цитата из начала книги: «Одной женщине очень хотелось иметь маленького ребенка» (разве могут возникнуть сомнения в том, что колдунья в точности исполнит желание и подарит именно маленького ребенка?). Тут же, через предложение, нам опять сообщают: «Мне так хочется иметь маленького ребеночка».

Сравним появление Дюймовочки в двух переводах. У Ганзен: «…но в самой чашечке на зеленом стульчике сидела крошечная девочка, и за то, что она была такая нежная, маленькая, всего с дюйм ростом, ее прозвали Дюймовочкой». И у Полиевктовой: «Посреди цветка, на зеленом стульчике, сидела крошечная девочка, маленькая и прелестная, длиной всего в дюйм. Ее прозвали Дюймовочкой». Как видите, везде наша героиня — девочка.

Однако не Полиевктовой единой, конечно. Несколько значимых переводов были выполнены еще в дореволюционный период и стали уже библиографической редкостью.

Так, на обложке сытинского издания сказок Андерсена (1909 год, перевод Петра Вейнберга) Дюймовочка изображена как юная девушка, и это уже никак не ребенок

Но как бы то ни было, фактом российской литературы стал перевод Ганзен — именно этот текст знаком каждому с детства. Именно об этом тексте думают люди, когда, например, задают мне вопрос: «Зачем? Для чего понадобился новый перевод? Ведь есть уже один, который мы все знаем!»

Правда, для меня такого вопроса не существует. Это все равно что спросить, зачем все новые художники из раза в раз иллюстрируют одни и те же книги, зачем все новые пианисты исполняют Моцарта после Рихтера, Баха после Гульда, зачем переводят Шекспира после Пастернака, а «Над пропастью во ржи» и Кафку — после Райт-Ковалевой… Подобные вопросы — тупиковый путь. Если бы люди руководствовались ими, мы бы до сих пор думали, что Земля плоская.

В своем переводе «Дюймовочки» мне хотелось сделать несколько важных акцентов. Один из них — возраст нашей героини. Я называю ее не девочкой, не ребеночком, но барышней. И это, на мой взгляд, несколько уточняет образ, выводя его из нежелательного диссонанса, когда маменькин сынок жабеныш, или взрослый жук, или и вовсе стареющий крот хотят жениться на Дюймовочке.

Из интересного к вопросу о возрасте добавлю то, что, когда сказка была написана, Генриетте Вульф — подруге писателя и прототипу крохотной героини — был 31 год

И в это время она поправляла здоровье в Италии — как раз в той теплой стране, куда ласточка перенесла свою спасительницу. Нет, Андерсен напрямую, конечно, не пишет про Италию, но мне кажется, именно под итальянским небом Дюймовочка обрела счастье.

Из переписки Андерсена и Генриетты Вульф видно, как трепетно и в то же время строго она к нему относилась, как порой подсмеивалась над его юными литературными амбициями, видно и какие нежные дружеские чувства Андерсен испытывал к этой некрасивой горбатой барышне, как он желал ей счастья, пусть хотя бы и в сказке — но чтобы оно сбылось, и чтобы сияло солнце, и вокруг росли цветы ее любимой Италии.

О судьбе Генриетты Вульф написано немного, но все же что-то найти можно. Через двадцать три года после издания сказки, в 1858 году, робкая, чуткая, преданная Дюймовочка-Генриетта погибла в пожаре на корабле «Австрия». На уровне легенд остаются сведения о том, что с тех пор Андерсен панически боялся огня и большой воды.

Судьба мотылька и пол ласточки

Возраст Дюймовочки — первое, на что я хотела обратить ваше внимание. А дальше просто мельком взглянем на двух героев, о которых часто забывают, увлекшись исключительно главной героиней и ее нелегким путешествием. Замечу, что в целом в этой сказке нетривиальный выбор персонажей: здесь и майские жуки, и крот, и жабы, гремящие возгласом из аристофановских «Лягушек», — редкие гости в северной мифологии.

Однако сейчас я обращусь к другим героям. Один из них — мотылек. Тот самый, кого Дюймовочка, можно сказать, бездумно привязала к листу, сделав его своеобразным живым двигателем. Всего несколько строк у Андерсена — о том, что мотыльку, скорее всего, не выпутаться, не выбраться, что он погибнет от голода. И эта легкая летняя душа — на совести нашей Дюймовочки. Вероятная гибель мотылька делает образ крохотной барышни не таким однозначно прекрасным, бесспорно положительным, и в этом уже читается авторская сказка — то, что Андерсен гениально разовьет в более поздних работах.

Другой герой — ласточка. Не стану лукавить, это мой любимый образ в сказке. И дело здесь не столько и не только в «ласточкиной» мифологии — древней, разнообразной, полной символов и трактовок, а опять-таки в андерсеновском обаянии, которым он наделяет своего героя — тихого верного помощника, настоящего друга. Но для волшебного помощника, каким, например, был волк для Ивана-царевича, слишком сильные чувства испытывает ласточка к Дюймовочке, слишком велико ее страдание, когда ей приходится расстаться со своей спутницей.

В датском языке существительное «ласточка» относится к общему роду — таким образом, сложно понять, он это или она

Я оставила в тексте женский род, наше привычное слово «ласточка» (руководствуясь еще и тем, что в родственном датскому — немецком языке — это слово женского рода), однако смею предположить, что история ласточки — это история неразделенной любви птицы — какого бы пола они ни была — к красивой крохотной барышне. «Все веселились, а ласточка насвистывала песенку из своего гнезда. Но на самом деле ей было грустно: она так полюбила Дюймовочку, что никогда бы с ней не расставалась».

Выдав Дюймовочку замуж, ласточка еще побыла немного в солнечной стране и вскоре вернулась в Данию, под окно «одного сказочника». Понятное дело, Андерсена. Не был ли он сам этой ласточкой, влюблявшейся в недоступных красавиц?

Песенки с подтекстом

Есть в сказке еще два авторских штриха, не свойственных простым обработкам народных сказаний. Речь о песнях, которые Дюймовочка поет кроту. Одна из них — датская народная («Munken går I Enge») — пасторальная игровая песня про монаха, который на лугу собирает ягоды и цветы. Интересная деталь в этой песне — синий плащ монаха. А синий, как известно, символизирует небо и вечность. Это также и цвет Богородицы. Так что даже и в таком незамысловатом сюжете нашлось место философии.

А вот вторая песня — «Майский жук, лети, лети» («Oldenborre flyv, flyv») — уже интереснее. Не по мелодии, нет. В мелодическом смысле они примерно одинаковы и прекрасны своей народной простотой. Дело здесь в другом. «Майский жук» родом из немецких земель, про эту песню написано много, и известна она едва ли не каждому немцу. Суть ее в том, что ребенок остался один — обоих его родителей забрала война. И такой непростой для восприятия текст сопровождается мажорной мелодией, больше похожей на колыбельную. Выходит, это песня сироты — такой же, как и наша Дюймовочка. Ведь вряд ли она воспринимала одинокую женщину, посадившую тюльпан, как мать: даже о мотыльке она переживает, расставшись с ним, а о названой матери — нет. Эта песня, мне кажется, еще одна краска в портрете Дюймовочки.

Удивительным образом такая крохотная героиня создала вокруг себя целый культурный контекст: огромное количество скульптур по всему миру, переводов, фильмов, балет, мюзикл… И я еще не говорю о бесконечных интерпретациях этой короткой сказки — от критики ее при жизни автора до феминистических трактовок Новейшего времени.

Для меня эта сказка стала притчей о пути, о поиске места в мире, в котором найдется радость как для самого великого, так и для самого крохотного из существ.

Иллюстрации: Shutterstock / Dmitriy Trubin