Главный памятник литературы Древней Руси, «Слово о полку Игореве», детям читать тяжело. Что такое «Боян воспел походы, свивая славы оба полы сего времени»? И много другого непонятного. В книге «Слово о полку Игореве» (вышла в издательстве «МИФ») авторы объясняют, почему «Слово» — это отличное кино, которое стоит «посмотреть» или «пересмотреть» всем.

В «Слове» как у Тарантино или у Тарантино как в «Слове»?

Современный читатель, разумеется, видит «Слово» другими глазами, чем человек из XII или даже XIX веков. Из литературного фона, который нам доступен, невозможно вытравить тексты, которые вступают в сложную химическую реакцию с древнерусским памятником. И этих соединений не нужно стесняться. Они обогащают наш читательский опыт, делают путешествие по лабиринту мировой литературы ярче и насыщеннее.

Где-то тексты сцепляются из-за того, что текст «Слова» зачастую тёмен, написан на забытом языке. Что значит, что Боян воспел походы, «свивая славы оба полы сего времени»? Точно сказать нельзя, в других текстах древнерусской литературы такой оборот не сохранился. Но читатель «Дюны» Фрэнка Герберта в этом месте легко может представить себе Пола Муад-Диба, который соединил в себе память прошлых поколений и знание о будущем, те самые «оба полы времени».

А где-то тексты начинают разговаривать друг с другом из-за того, что следуют простым древним правилам. Поэтому самые широкие ассоциации рождает плач Ярославны.

В «Освобожденном Иерусалиме» Торквато Тассо (XVI в.) говорится, что Божья рука оберегала поход крестоносцев:

Она в пути преграды понижала;

Она срезает горы, сушит реки,

Она и зной и стужу умеряет;

Она ветрам вещает плен и волю,

Она обуздывает ярость волн…*

Перевод В. С. Лихачева

Днепр в речи Ярославны похожим образом пробивает каменные горы и носит на себе корабли Святослава. Но аналогия не полная: Бог сопровождал и оберегал воинов веры, а Днепр не всегда на стороне Игоря, его нужно специально просить о милости к князю.

В «Алхимике» Пауло Коэльо главный герой, желающий превратиться в ветер, обращается с этой просьбой к пустыне, потом к ветру (как и Ярославна) и наконец к солнцу (снова как и Ярославна). Вместо Днепра у современного писателя пески арабского востока, где нет полноводных рек, а во всем остальном адресаты явно перекликаются. И даже желание Сантьяго превратиться в ветер, чтобы навестить любимую Фатиму, отражается в желании Ярославны обернуться птицей и полететь к мужу.

«Ветер приблизился к Сантьяго, коснулся его лица. Он слышал его разговор с пустыней, потому что ветры вообще знают все. Они носятся по всему миру, и нет у них места, где родились они, ни места, где умрут. „Помоги мне, — сказал ему юноша. — Однажды я расслышал в тебе голос моей любимой“»

Перевод А. Богдановского

Правда, в «Алхимике» и «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях» ветер и солнце отвечают человеку, а в «Слове» — нет.

Или все-таки отвечают?

У современного читателя есть эстетический опыт, которого не было у современников «Слова», — это опыт восприятия кино. Благодаря кино мы знаем про эффект Кулешова: две сцены, смонтированные друг за другом, ощущаются как связанные. Эти привычки провоцируют нас читать последовательность плача Ярославны и следующий за ним побег Игоря как монтажную фразу, связывающую как причину и следствие обращение супруги к высшим силам и последующее спасение героя. Ветер, Днепр и Солнце помогли Игорю вырваться из плена и вернуться домой. В отличие от жизни, в кино «после значит вследствие».

«Слово» вообще очень кинематографичный текст. Он насыщен параллельным монтажом, нелинейным повествованием и флешбэками. В первую очередь о монтажных склейках заставляют вспомнить резкие переходы от одной сцены к другой: после спокойного вступления — к солнечному затмению и обратно, после динамичной битвы с половцами — ко сну Святослава.

Параллельный монтаж чередует события, происходящие в разных местах, подчеркивая их связь. Этот прием повторяется в «Слове» постоянно: «Кони ржут за Сулой — звенит слава в Киеве; трубы трубят в Новгороде — стоят стяги в Путивле!» В пределах одного предложения мы видим, что происходит в городах, отстоящих один от другого на сотни километров.

Или так: «Земля гудит, реки мутно текут, пыль поля покрывает, стяги говорят: половцы идут от Дона и от моря». Угроза, исходящая от половецкого войска, дана в параллель с тревожными природными явлениями. Все вместе «работает» на саспенс повествования не хуже, чем в голливудском триллере.

Флешбэков тоже не сосчитать: «Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял. Вступал в золотое стремя в граде Тмуторокане, а звон тот уже слышал давний великий Ярослав». «Один только Изяслав, сын Васильков, позвенел своими острыми мечами о шлемы литовские, прибил славу деда своего Всеслава, а сам под червлеными щитами на кровавой траве был прибит литовскими мечами на кровь со своим любимцем». Все это — исторические отступления внутри сюжета об Игоре, дополняющие и поясняющие политическую обстановку, как это сейчас делают сценаристы сериалов.

В «Слове» как у Тарантино или у Тарантино как в «Слове»? До изобретения синематографа остается еще 700 лет.

Наиболее близкий к «Слову» по кинематографичности приемов русский писатель XIX века — Всеволод Гаршин. Например, в повести «Сигнал» (1887 год, через семь веков после «Слова») мы видим такие же отрывочные фразы, как будто из сценария, 16 визуально точно и конкретно описывающие происходящее:

«Снял он шапку, вынул из нее платок бумажный; вынул нож из-за голенища; перекрестился, господи благослови! Ударил себя ножом в левую руку повыше локтя, брызнула кровь, полила горячей струей; намочил он в ней свой платок, расправил, растянул, навязал на палку и выставил свой красный флаг».

Много таких «сценарных» фраз и в «Слове»: «Кликнула, стукнула земля, зашумела трава, вежи половецкие всколыхнулись. А Игорь-князь поскакал горностаем к тростнику и белым гоголем на воду». Не говоря уже о «флаге» и «крови», которые по совпадению «рифмуют» оба текста: «Билися день, билися другой; на третий день к полудню пали стяги Игоревы».

Для усиления эффекта присутствия повествование у Гаршина переходит в настоящее время: «Стоит, флагом своим размахивает, а поезд уж виден. Не видит его машинист, подойдет близко, а на ста саженях не остановить тяжелого поезда! А кровь все льет и льет; прижимает рану к боку, хочет зажать ее, но не унимается кровь; видно, глубоко поранил он руку».

Так же делает и автор «Слова»: «Ярый тур Всеволод! Бьешься ты в бою, прыщешь на воинов стрелами, гремишь о шлемы мечами булатными! Куда, тур, поскачешь, своим златым шлемом посвечивая, там лежат поганые головы половецкие».

Вряд ли Гаршин нашел эти приемы благодаря «Слову». К их использованию подталкивают самые общие соображения о том, как должно строиться повествование, тем более что Гаршин пишет уже в самый канун появления кино и во многом предчувствует эту форму. И тем не менее родство повествовательной манеры у разделенных веками авторов очень показательно.

«Слово» отражается в сотнях произведений мировой литературы. Иногда эти отражения случайны, как в «Освобожденном 17 Иерусалиме», иногда намеренны, как в разговоре королевича Елисея в «Сказке о мертвой царевне». Но каждая такая перекличка позволяет уточнить место «Слова» во всемирной библиотеке. И место это совсем не последнее.

Иллюстрации: Кориандр / МИФ