Тебе 17, ты играешь за сельскую команду, но вдруг тебя приглашают играть за настоящий футбольный клуб. В легендарную «Боруссию». Именно это происходит с Францем Шеффером. Казалось бы, можно радоваться, но профессиональный футбол оказывается совсем не таким, каким его представлял Франц. Главному герою книги «Футбол или жизнь» (выйдет в издательстве «КомпасГид») придётся не столько играть в футбол, сколько выбирать, что важнее — деньги, игра, дружба или любовь.

Тони Умбах, один из опытнейших игроков, громко воскликнул: «Сволочь!» — у него порвался шнурок.

— Ну наконец-то, — отозвался Бумзи Ханч.

— Что — наконец-то? — спросил Вангенмюллер, который уже успел одеться, поскольку всю игру провёл на скамейке запасных.

— Наконец хоть кто-то слово сказал, — договорил Бумзи. — Здесь просто как на кладбище.

Из душевой вышел Роберт Моншау. Он вытирал голову. Обведя всех взглядом, недоуменно спросил:

— На каком это кладбище?

— А, тебя только не хватало! — Умбах всё ещё возился со шнурком, пытаясь завязать его хоть на один узел.

— В чём дело? — Роберт швырнул полотенце на спинку кресла.

— Он всё ещё не понял, — громко сказал из дальнего угла Лаутербах, повязывая галстук.

— Что именно?

— Что игру мы отдали, — ответил Хеннес.

Снова установилась тишина, которую прервал Лаутербах:

— А куда он вообще подевался?

—Кто?

— Малыш, конечно, кто же ещё?

Чувствовалось, что все взвинчены.

— Он там, — Моншау указал рукой, вдетой в рукав рубашки, на душевые кабины.

— Сукин сын! — процедил сквозь зубы Бумзи Ханч.

В этот момент из душевой появился Франц Шефер. Опустив голову, он прошёл на своё место. В раздевалке стояла напряжённая тишина. Франц надел трусы, влез в рубашку и присел, чтобы натянуть носки. Он понимал, что означает эта тишина. Несмотря на шум воды в душевых кабинах, Франц расслышал кое-что из сказанного.

Он провалил игру, на пустом месте заработал пенальти, и они продули. За стенкой игроки из Франкфурта-на-Майне громко распевали песни

Какой же он идиот: бросился за Грабовски и снёс его. О чём только думал? Во всяком случае, об одиннадцатиметровом и мысли не было. Шефер хотел отобрать у Грабовски мяч, который тот отнял у него с нарушением правил. Только и всего. Но вдруг врезался в его ногу. Франц не знал, как это получилось. Да и поздно было: Грабовски рухнул на землю, несколько раз театрально перевернулся вглубь штрафной площадки, закрыл лицо руками.

«Всё, — сверкнуло в сознании, — полный финиш». Судья уже дал свисток и теперь бежал к ним, указывая рукой на круглую белую точку в штрафной. Болельщики негодующе ревели, не желая соглашаться с решением судьи. Счёт был ничейный, а играть оставалось считанные минуты. Но Франц знал, что у судьи выбора не было.

Подняв на мгновение голову, он увидел устремлённые на него взгляды игроков. «Конец, — сказал он сам себе, — оставил всех без премии». А там ещё Иван, о нём вообще страшно думать. Лаутербах, конечно же, набросился на судью, другие игроки «Боруссии» тоже обступили человека в чёрной форме, который уверенными жестами подкрепил своё решение. Франц в этом участия не принимал. Он знал, что произошло. И произошло вовсе не случайно: он хотел увидеть, как Грабовски упадёт, ведь перед этим упал он сам, а судейский свисток промолчал. Франц жаждал отомстить обидчику, а что они оказались уже в штрафной площади — не сообразил.

Теперь все игнорировали его, взгляда не удостаивали, даже Роберт. Франц покосился на него, но тот стоял перед зеркалом и причёсывался. Хеннес Лаутербах, уже одетый, вышел на середину раздевалки, взглянул на Шефера, сощурив глаза, и раздельно произнёс:

— Уж я позабочусь, чтобы это была твоя последняя игра — до поры до времени.

— Ну чего ты, Хеннес! — это было всё, что он сумел выдавить. Он надел туфли и взглянул на Хеннеса, но тот уже стоял у зеркала с расчёской в руках.

— Тебе полезно знать, что думает команда, — снова заговорил Хеннес, повернувшись к нему спиной. — Догадываешься, что сегодня сделал? Это называется «своих ограбил».

Франц встал. Находящиеся рядом игроки отвернулись, потянулись за сумками.

— Зачем ты так? — спросил он. — Я же не хотел.

— Не хотел! — передразнил его Ханч. — Слушать противно. Но ведь сделал, чёрт побери. Нас без премии оставил. Да пойми ты наконец, дубина!

— Понял, чего там.

— Тогда не строй из себя придурка! — рявкнул Умбах.

— А я вам что говорил, — раздался голос Вангенмюллера, стоявшего у выхода.— Малыш всех нас уделает. Сперва меня, потом вас. Я предупреждал, но никто слушать не желал. Меня он запросто может выжить из команды — никому до этого и дела нет.

— Ну виноват я, признаю, — Франц был в отчаянии. Он понимал, что совершил непоправимую ошибку: матч окончен, и они проиграли. — Виноват, но теперь ничего не изменишь. Я бы дорого дал, чтобы тот момент заново переиграть. Поверьте!

Он увидел, как Роберт Моншау застегнул молнию на сумке, перекинул куртку через плечо и, бросив на ходу: «Пока, до понедельника», — скрылся за дверью. Не захватил его, оставил одного среди враждебно настроенных игроков.

«Роберт! — хотелось Францу крикнуть вдогонку. — Погоди, старина!».

Но на него снова уставился Хеннес Лаутербах, капитан команды, привезший его сюда и бросивший на произвол судьбы.

— Надо чувствовать ответственность, — сказал Хеннес. — Не только за себя, но и за весь клуб. Ему встанет в приличную сумму этот твой идиотский пенальти. В выходные на досуге можешь произвести точные подсчёты.

— Я требую, чтобы ты поговорил с Иваном, — отчеканил Вангенмюллер. — Твои проблемы здесь ни при чём, речь идёт о команде.

Франц механически водил расчёской по волосам, отвечать на упрёки смысла не имело. Любое его слово лишь подлило бы масла в огонь.

У него было одно желание: поскорее вырваться из раздевалки. Прочь из этой команды, где его терпеть не могут

Вот и Роберт Моншау от него отвернулся. Почему не помог? Ведь Роберт бывал в подобных передрягах, хоть бы посоветовал что-нибудь. Вместо этого он поспешил уйти, оставив Франца одного.

А вдруг Моншау ждёт на улице: просто вида не хотел подать перед остальными. Он наверняка поджидает в машине. Франц спешно собрался, чтобы опередить всех, и это ему удалось. Он заметил, как смотрели ему вслед, когда он вышел, не попрощавшись, — перебьются. Их уважения и доброго отношения ему никогда не заслужить. Добиваться всего придётся в одиночку, своим горбом. Он помчался через площадь к служебной стоянке — только для автомобилей игроков и членов правления. Он знал место, где Роберт всегда парковал свой красный «триумф». Перед оградой Шефер остановился и напряжённо пробежал глазами по рядам машин. «Триумфа» нигде не было.

Франц застыл с сумкой в руке — полупрофессионал «Боруссии», ещё две недели назад герой дня, удостоенный тренерской похвалы за удачные действия в игре с бременской командой, а нынче пустое место, и всё из-за назначенного по его вине одиннадцатиметрового. Не нашлось ни одной живой души, кто бы ему посочувствовал. Все отвернулись — пусть и до дома добирается как знает.