Слово «шелтер» пришло к нам не так недавно — вместе с дискуссией о проблеме семейно-бытового насилия. Шелтер — это «убежище», или кризисный центр, куда принимают женщин, которым некуда бежать, а дома находиться опасно. Мы узнали, как устроена жизнь в таком убежище, на примере историй из шелтера «Мамин дом», куда принимают женщин с детьми.

«Домой, к папе»

«Мам, а когда мы вернёмся домой? А папа где?» — эти вопросы Веронике задаёт её четырёхлетняя дочка Таня (имена героев изменены). Трёхлетний Коля ничего не спрашивает, но ни на шаг не отходит от сестры. Они находятся в частном доме где-то под Казанью. «Когда домой» и, главное, где этот дом теперь, Вероника не знает — она уходит от ответов на детские вопросы и говорит, что «всё будет хорошо».

Четырехлетняя Таня адаптируется не сразу — капризничает, требует много внимания и нервничает, стоит только маме ненадолго от неё отойти. Этот период даётся Веронике с трудом: ей не нравится оставлять детей с незнакомыми людьми, она хочет всё бросить и вернуться назад, в знакомую Тане и Коле квартиру, где есть их папа. Вероника помнит, что там, где дом, — крики, ругань и боль от ударов, но всё-таки уходит обратно, проведя вдали от мужа и дома три месяца.

«Потом обстоятельства так сложились, что я снова вернулась. И тогда уже свыклась с новым домом», — вспоминает Вероника. Всем нужно разное время, чтобы привыкнуть к новой жизни.

Куда приходят женщины

Место, в котором оказалась Вероника с дочерью и сыном, — кризисный центр для мам и детей «Мамин дом». Это и правда дом — двухэтажный, на частной территории, площадью почти 300 квадратных метров.

Женщины, которые ищут здесь спасения от домашнего насилия, живут со своими детьми в комнатах на втором этаже. В доме и на приусадебном участке есть всё, что нужно для их комфортной и спокойной жизни: гостиная-игровая, кухня, сад, детская площадка с качелями. Со стороны кажется, что это «обычные комнаты обычного дома», говорит директор фонда «Благие дела» и руководитель шелтера Алия Байназарова.

В шелтере постоянно появляются новые лица — не все живут там по 8–9 месяцев, как Вероника, поэтому соседи в комнатах меняются и заново привыкают друг к другу. Одновременно и с комфортом в доме могут проживать 6 мам и 10 детей. Больше всего женщин шелтер принял во время пандемии: тогда в нём жили 9 мам и 16 детей. «Было трудно, но главное, что мы дали крышу над головой всем, кто в этом нуждался», — рассказывает Алия Байназарова.

С тех пор администрация поставила ограничение: в шелтере можно жить не более двух месяцев

Вероника провела в шелтере 9 пандемийных месяцев потому, что не могла устроиться на хорошо оплачиваемую работу, которая позволила бы самостоятельно содержать двух детей. И решение помочь Веронике «сверх положенного» отвечает главной цели кризисного центра — создать безопасные условия для детей. Без мамы сделать это трудно, поэтому в «Мамином доме» считают, что, помогая мамам, они помогают и детям.

Чтобы у ребёнка было не только ощущение безопасности, но и сама безопасная среда, в шелтере мам готовят к новой самостоятельной жизни. Женщины без образования проходят курсы шитья и начинают работать — это приносит им первые деньги. Другие выходят на работу или продолжают на неё ходить. С каждой по индивидуальной программе работает психолог.

«Всё это предполагается индивидуальным планом развития, для каждого этапа которого прописываются отдельные задачи, — рассказывает Алия Байназарова. — Мы помогаем обретать силу».

«Нет чужих детей»

Вероника боялась, что из-за резкого переезда в шелтер и радикальной смены круга общения её дети получат «психологическую травму». «Мои опасения не подтвердились: они практически сразу попали в свой детский мир». Уходя на работу, женщина оставляла сына и дочь в кругу сверстников и под наблюдением других женщин.

Нельзя сказать, что в шелтере складывается некий особый, «дворовый» тип взаимодействия детей и взрослых: большинство мам участвуют в воспитании чужих детей только косвенно. При этом они не сепарируются от своих собственных. «Возвращаясь с работы, мамы идут не отдыхать, а к детям. Потому что они всё-таки именно мамы», — говорит Алия Байназарова. Правда, степень участия напрямую зависит от того, насколько сама женщина готова уделять время и своим, и чужим детям.

«Я очень люблю играть с детьми, так что всегда находила возможность как-то объединять своих и чужих, играть со всеми, — вспоминает Вероника. — Если была мамочка с грудным ребёнком и взрослыми детьми, мы все искали способ, кто как может помочь ей». Женщины с маленькими детьми сами могут быть нянями в дневное рабочее время. «На волонтёрскую помощь мы не ориентируемся: сегодня она есть, а завтра нет. У нас нет такого, как в детских садах, когда должностные обязанности как-то чётко распределены», — объясняет директор шелтера.

А для ребёнка день в шелтере, вероятно, похож на детсадовский. У детей есть возможность проводить время в игровой комнате и на детской площадке, а летом они ходят с сопровождающими на Волгу: дом расположен на второй линии от берега. Хотя дети периодически спорят из-за игрушек, недостатка в них нет: их приносят благотворители и сами женщины, которые, если есть возможность, докупают книги и вещи для своих и чужих детей.

Единственное, что в шелтере не поставлено на поток, — это образовательная программа, организацией которой, как правило, занимаются подопечные «Маминого дома» и волонтёры. Провести какое-то мероприятие, одновременно интересное всем детям, сложно, потому что в шелтере нет разделения по группам и разновозрастные дети всегда проводят время вместе. Иногда шелтеру передают билеты в местные культурные учреждения, но чаще женщины самостоятельно организуют свой и детский досуг.

«Пару раз у нас были мамы, которые интересовались детским развитием, у них было специальное образование, — говорит Алия Байназарова. — С ними было так: придумали что-то — сделали — реализовали для своих деток и для чужих тоже. У нас в том числе и в правилах для вновь приходящих прописано: нет чужих детей, и если есть возможность помочь — нужно включиться и помочь, так как все оказались в одной травматичной ситуации».

Собеседование в «Мамин дом»

Ситуации, из-за которых женщины попадают в кризисный центр, могут быть разными: насилие со стороны партнёра или родителя, побои или психологические издевательства. Необязательно даже иметь ребёнка: в шелтере жили по крайней мере две девушки без детей вообще. «Кризисный центр — крайний способ выхода из травмирующей ситуации. Если есть более экологичные варианты, мы предлагаем женщинам рассмотреть их», — говорит Алия Байназарова.

Те, кому действительно некуда идти, кроме шелтера, всё равно проходят специальное интервью. «У каждой мамы, которая к нам обращается, должна быть мотивация и готовность работать над собой, — говорит директор шелтера. — Если хочется просто отдохнуть и пожить где-то — это не к нам, адаптационного периода у нас нет: если мама приходит в дом, она сразу включается в программу и начинает работать над собой».

Алия отмечает, что у неё есть специальное образование, поэтому она хорошо видит каждую ситуацию. Если становится ясно, что женщина не готова получить полноценную помощь в шелтере, ей предлагают «лайт-вариант» — услуги психолога фонда. «Возможность есть здесь и сейчас — либо ею пользуются, либо от неё отказываются», — говорит она.

Перед заселением с каждой женщиной детально обсуждают условия проживания в шелтере. За нарушение правил (например, за распитие алкоголя на территории) выселяют. Алия Байназарова поясняет логику фонда: «В этом случае мы предлагаем женщине варианты — она выселяется, но продолжает получать помощь. Мы ведь прекрасно понимаем: если один человек нарушает правила, вслед за ним начнут и другие. А мы всё-таки обо всех заботимся».

Иногда женщины не выдерживают жизнь вне дома, срываются, уходят. Первый раз столкнувшись с подобной ситуацией, Алия восприняла её как личную драму — словно бы она не смогла помочь. Тогда её успокоили психологи фонда: «Дети, побывав у нас, получили опыт здоровых отношений и увидели, что можно по-другому. Неважно, в каком возрасте, — главное, что они это запомнили».

Раньше правила были мягче. Женщины возвращались к мужьям — как Вероника, — а потом приходили обратно в шелтер и продолжали участие в программе. «Дело в том, что обычно такие возвращения заканчиваются откатом в начальную точку, то есть в никуда. Поэтому сейчас возможность повторно обратиться в шелтер после возвращения домой мы приостановили», — говорит Алия Байназарова.

Теперь у каждой есть лишь один шанс. Но он хотя бы есть.

Мужья и полицейские

Безопасность в шелтере обеспечивает администратор, который следит за порядком. На участке работает видеонаблюдение — его установили после «одного случая».

«Один случай» произошёл в 2021 году, когда в шелтер зашли «как к себе домой» полицейские. Они увели трёх уроженок Дагестана, приехавших в Казань за несколько дней до этого, — двух молодых девушек и дочь одной из них. Ничего достоверного о судьбе девушек Алия не знает: из МВД Дагестана в шелтер пришли сообщения только о том, что у них «всё хорошо». «Даже прикрепили адреса, но никаких весомых подтверждений там не было. Попросили не беспокоить и больше на связь не выходить», — рассказывает директор.

Комментируя ситуацию ещё в октябре 2021 года, представители МВД Татарстана заявили «Новой газете», что ничего о похищении не слышали. А из-за журналистских запросов и интереса общественности фондом «Благие дела» заинтересовались следственные органы: «Стали задаваться вопросами, кто мы, что мы, кого мы тут прячем и какие деньги отмываем. Может, вообще на органы людей продаём. Но в итоге всё сошло на нет».

Сейчас МВД не проявляет никакого интереса к шелтеру, а в проблемных ситуациях стремится помочь

Алия рассказывает, что недавно обращалась в полицию из-за угроз, которые одна из подопечных фонда получала от мужа. Одно заявление по ст. 119 УК РФ «Угроза убийства» — и к мужу отправились участковые, а женщина смогла спокойно уехать к родне в деревню. «Органы правопорядка ведут себя ответственно, когда я им звоню. Обычной женщине могли бы сказать: „Мы в домашние разборки не лезем“. Я давлю авторитетом, это работает». Иногда полицейские даже сами приводят в шелтер девушек, которым нужна помощь.

«О нас знает участковый, который приходит через 10 минут, если есть угроза проникновения в дом», — говорит Алия. Но за четыре года существования «Маминого дома», за исключением полицейских, никто не пытался вломиться в здание силой. Были только вереницы мужей — с цветами и угрозами. «Удавалось сдержать их своими силами или с помощью того же участкового», — с улыбкой вспоминает Алия.

Директор замечает, что в целом фонду не нужна какая-то большая помощь: его деятельности не мешают, и это уже хорошо. Алия вспоминает, что значимую помощь фонд получил на старте, когда вместо дома была квартира: «Мэр дал указание местным муниципалитетам организовать для нас поставку продуктов. Это продолжалось пару месяцев, но много для нас значило».

Жизнь после шелтера

С первого дня в шелтере перед девушками стоит одна общая цель, которую все стараются достичь разными темпами: каждой нужно начать самостоятельную жизнь, где будет своё жилище и работа. Все знают об этом с самого начала, когда определяют сумму накоплений, с которой выйдут из шелтера. Трат практически нет — только на «вкусности», — поэтому деньги, даже относительно большие, набираются быстро.

«Мамин дом» помогает женщинам с поиском жилья, но, как правило, подопечные организуются сами: кто-то решает продолжать жить вместе, чтобы легче было справляться с детьми и экономить.

«Я объединилась с несколькими людьми, мы снимали дом вместе, — вспоминает Вероника. — Занималась нейромассажем, метафорическими картами и транскрибацией. Неопределённость постоянно держала меня в напряжении, и в какой-то момент я действительно не смогла оплатить комнату. Пришлось снова обратиться к Алии: я несколько дней жила в шелтере, пока искала новое жилье».

Шелтер сопровождает всех женщин, которые из него выходят. Стандартная помощь — услуги психолога, который всегда остаётся на связи.

Вероника уже два года живёт самостоятельно. Сейчас она снимает квартиру вместе с ещё одной женщиной с ребёнком. Она говорит, что её жизнь стала размеренной и спокойной, она наконец начала выходить в город и встречаться с подругами. Когда Веронике психологически тяжело, она «погружается в раковину» — но это время, кажется, прошло. Остались только результаты жизни в «Мамином доме»: «Шелтер был для меня колоссальным опытом преодоления моей отстраненности, отрезанности от мира. Я пришла к пониманию необходимости уметь выстраивать диалог, находить подход к людям. Прокачался навык доверия».

Дети Вероники ходят в обычный детский сад и нормально общаются со сверстниками, легко привыкают к новым друзьям. Единственное, что отличает Таню, дочь Вероники, от погодок, — недетская уверенность и лёгкость в общении со взрослыми, на которые обращают внимание и воспитатели, и знакомые семьи. Вероника только предполагает: «Она на многие вещи смотрит с позиции взрослого. Может быть, из-за жизни, из-за всех трудностей так получилось».

Материал подготовлен в рамках общественной кампании фонда «Благие дела». За помощь в подготовке расшифровок интервью благодарим стажёра Дарью Юдкину.