А вы знали, что совсем недавно на мехмате МГУ не было даже женских туалетов? И что многие студентки стеснялись говорить об этом открыто и просто воспринимали такую дискриминацию как должное? Об этом и не только в эфире «Радиошколы» рассказала Александра Скрипченко, которая в свои 34 года занимает пост декана факультета математики НИУ ВШЭ.

«Сто одна задача на смекалку»

Математика — штука очень востребованная в современном мире и при этом предельно прозрачная. Если ты правильно решаешь задачу, ни у кого не возникает вопросов — нет никакого флёра субъективного впечатления, по крайней мере в школьной математике. Некоторое время назад мы делали проект с крупной поисковой системой, в рамках которого говорили о том, как изменилась роль математики. С одной стороны, какие-то вещи устарели, а с другой — математика появилась и в гуманитарных предметах, и в прикладных науках.

К тому же на сегодняшнюю популярность математики повлияла идея о том, что якобы нужно как можно раньше начинать учить ребенка как можно большему количеству вещей. В России в целом сильно помолодели все образовательные тренды — в спорт тоже стали принимать практически новорожденных, и в музыку стали приходить рано. Это не совсем общемировая практика, хотя она существует и во многих других странах, например в США.

Лично я не очень верю, что есть способности, которые можно выявить в раннем возрасте. Если такое и бывает, это большая редкость. Но я верю, что можно тренировать человека просто рассуждать логически, безотносительно к математике. Понимать, как устроена импликация (причинно-следственная связь. — Прим. ред.), всем полезно. Это, я думаю, можно развивать в игре. Например, посоветую настолку «Коварный волк», в которую мы с моим ребенком играли еще до поступления в школу.

Я сама в детстве не думала, что буду математиком: хотела стать учителем

Поступив в первый класс, я начала постоянно играть в школу: бедные плюшевые звери учились изо всех сил, и моя неленивая мама ездила в Дом педагогической книги за настоящим классным журналом, прямо как в школе. В нем я вела учет плюшевых учеников, которые ежедневно получали оценки.

Но в 7-м классе я поступила во «Вторую школу», которая считается математической. Туда я попала потому, что наша семья переехала и возить меня в старую гуманитарную школу на востоке Москвы стало невозможно. Хотя у «Второй школы», безусловно, была репутация и бренд, никакого ажиотажа не было: нужно было пройти два экзамена по математике и экзамен по физике — хотя он был скорее проверкой на общую естественно-научную интуицию. Заранее к ним я не готовилась: только мы с мамой, в свое время окончившей МИСИС, решали какие-то задачки, а еще она купила мне книжку «Сто одна задача на смекалку». Ее я прочитала так же, как читала художественные книжки. Большинство моих одноклассников были такими же.

«Слушай, да ты соображаешь! Но ты же девчонка»

Когда меня отдали во «Вторую школу», я обнаружила, что абсолютное большинство моих одноклассников, кроме еще одной девочки, — мальчики. Причем часто даже не соответствующие своим годам по уровню эмоциональной зрелости. Так что мы с ними прекрасно общались — по крайней мере до того, как у них начался полный пубертат. Мы хорошо понимали друг друга, читали одинаковые книжки и, хотя мои одноклассники не учили плюшевых зверей, все равно мы находили, во что поиграть вместе.

В этом смысле мне, напротив, было очень комфортно: я вообще не задумывалась, где остальные девочки. Немного странно это ощущалось только на уроках физкультуры, когда учитель жаловался: «Одна заболела, куда я должен вторую девать?» Так как мы обе были близорукими, нас просто освободили от занятий. Это был единственный западающий аспект, возможно именно из-за гендерного принципа — вообще я люблю спорт.

На уроках математики предубеждений не было. Наша довольно строгая учительница вела наш маленький класс и индивидуально подходила к каждому. Принципы у нее основывались не на представлениях о гендере, а на убеждении, что «кому многое дано, с того и спрос большой». Поэтому люди, в которых она видела потенциал, должны были работать больше, аккуратнее, и требования к ним были повыше.

Когда в старших классах добавилась углубленная физика, я впервые столкнулась с предубеждением, что, быть может, девочкам она дается тяжело. В 11-м классе я решила какую-то задачу, и мой учитель физики с изумлением сказал: «Слушай, да ты соображаешь! Но ты же девчонка». Это было сказано в положительном ключе и вообще никак меня не задело: мы вместе посмеялись, а заявила, что все равно пойду на мехмат. «Ну что возьмешь с девочки!» — сказал он.

Единственное, что в школе явно было связано с полом, — разговоры о поступлении. Нас, девочек, в армию не берут. А мальчикам постоянно говорили, что обязательно нужно поступить в университет или физтех, а «девочки-то ладно, у них всегда есть план Б». Поэтому, думаю, ребята всегда находились в чуть большем стрессе.

«Девочки страдали, но делали это молча»

Первое, что глубоко поразило меня на мехмате, — отсутствие женского туалета на 16-м этаже главного здания МГУ. Традиционное развлечение мальчиков-старшекурсников — плотоядно сообщать толпам первокурсниц, безуспешно ищущих уборную, что для них «не предусмотрено, идите вниз». В этот момент ты действительно задаешься вопросом: «То есть нас тут не ждали?»

В вузе я встретила очень мало женщин-преподавателей. Это еще одна сторона проблемы недостатка ролевых моделей. Вряд ли люди на улице назовут иных женщин-математиков, кроме Софьи Ковалевской. Правда ли, что их больше не было? Нет, они были. Мы найдем их, даже если будем искать только среди крайне выдающихся ученых. Например, была выдающийся математик Ольга Ладыженская. Но сегодня известных суперзвезд у нас нет, а значит, есть заметный недостаток примеров для новых женщин-математиков — правда.

Сегодня девочек на мехмате становится больше, и они становятся все более осознанными

Когда мы поступали на мехмат, мы вообще никак не рефлексировали на эту тему. И были девочки, которым было тяжело находиться в мужском обществе круглосуточно. Они страдали, но делали это молча: мое поколение (сейчас мне 34 года) не очень умело говорить про свои эмоции, делать это начали только сейчас.

Лично у меня был большой запас уверенности в себе. Просто ощущение, что если у меня получается, значит, я на своем месте, а если не получается, то просто потому, что не получается, и все. И никогда свои неудачи я не связывала с гендером. Надо сказать, свою роль тут сыграл положительный опыт: мне всегда встречались приличные люди. Я не сталкивалась с харассментом, уничижительными комментариями на мехмате. Люди есть разные, и некоторые девочки рассказывали про другой опыт. Мой был легким, и это некоторое стечение обстоятельств.

«Что будет, если я рожу ребенка?»

Сегодня девушкам тоже особо не к кому прийти за советом: мужчин на факультете больше. Это исторический процесс, и да, раньше на математическом училось больше мужчин, а сейчас они действующие ученые. Кроме того, мы сознательно не приходим к квотному решению по гендеру: оно кажется мне достаточно спорным.

На мехмате ты как девушка находишься в таком странном, искривленном пространстве, где тебе не с кем обсудить, скажем, особенности карьеры женщины-математика, некому задать специфические вопросы. Для нынешних студентов эмоциональный фон часто важнее результата, и сегодня студентки больше заточены на то, чтобы рефлексировать свое место в академии с самого начала. Если им некомфортно, они чаще заостряют на этом внимание и сигнализируют о трудностях.

Думаю, что математику важно популяризовать не только через разговоры с маленькими девочками, их родителями и учителями, но и на том этапе, когда девушки уже учатся в университете и аспирантуре. Им — женщинам, которые все-таки выбрали академическую дорогу — нужно кому-то задавать неформальные вопросы.

«Что будет, если я рожу ребенка? Как быть, если мой бойфренд получит позицию в одном месте, а я — в другом? Были ли у вас такой опыт, как вы вышли из ситуации?» Я думаю, важно, чтобы девочки не оставались с этими вопросами один на один, а обсуждали их с теми, кто через них уже прошел. Многие из нас работали и в Европе, и в Северной Америке, и в Японии. Это способствует живому диалогу, в рамках которого мы можем делиться разным опытом. Здорово, если благодаря этому девочки не будут бояться идти в науку не для того, чтобы заполнить квоты, а чтобы заниматься тем, что у них классно получается.

Говорят, что у женщин в науке нет будущего — например, потому что они часто уходят в декрет

Это не так: все зависит от людей, которые работают в университете, исследовательском институте и так далее. Очевидное преимущество академической карьеры в том, что ты все-таки можешь позволить себе более гибкий график, а если коллектив устроен дружно, тебе пойдут навстречу и перераспределят нагрузку. Потому что важно, чтобы мотивированный сотрудник вернулся. В большинстве случаев это возможно, а на нашем факультете почти у всех женщин есть дети.

Мой ребенок — очень правильный профессорский сынок, который родился в конце мая, чтобы мама отгуляла летние каникулы и уже к осени могла начинать возвращаться в нормальную жизнь. Но это хорошая дата рождения для любого факультета. Важно то, как отреагировали в моем университете: мне дали реально мало часов преподавания, а взамен попросили взять нескольких проблемных студентов. Так факультет закрыл определенную дырку. И хотя студенты были непростыми, это было несравнимо с полноценным преподаванием: с ними можно было договариваться и общаться тогда, когда я могла найти человека посидеть с ребенком.

Мне это очень помогло. В первый год ребенку действительно нужна мама, и у меня получалось совмещать преподавание и материнство. Намного труднее, когда совмещать нужно с исследованиями: они требуют высокой концентрации, которой порой невозможно достичь, когда ты мама маленького ребенка. К счастью, моя ситуация была другой.

«Мы за то, чтобы власть на матфаке была сменяемой»

В чем-то правдиво утверждение, что административная карьера ставит крест на научной, но это сильно зависит от области, от конкретных людей. У нас в Вышке на высоких административных постах есть люди, которые сформировали целую область в своей науке, они действующие ученые. Есть те, кто из науки ушел.

Мы за то, чтобы власть на матфаке была сменяемой. Поэтому я третий декан за 15 лет существования факультета: оба моих предшественника успешно вернулись к научной работе, а я надеюсь, что мне осталось еще «чуть-чуть». Тоже найду героя, который меня сменит, и снова вернусь к исследовательской мотивации.

Преемственность — наше все, и я верю, что это очень полезно

С другой стороны, в нашем вузе эффективные контракты, как и во многих западных странах. В них у каждого человека прописано, что ему необходимо делать исследования, преподавать и брать на себя некую административную функцию. Это заставляет ценить то, что делают другие люди, и при этом дает, в частности, более сбалансированную картину и по гендеру, и по возрасту. Так оптика в управлении получается гармоничной.

Я как декан пока только стремлюсь к тому, чтобы вовлечь всех по максимуму и обеспечить регулярную ротацию на всех административных позициях. Чтобы люди не воспринимали деканат как венец своей карьеры, а видели в этом только некий этап.

Не нужно 30 лет сидеть на почетном кресле: необходимы отрезки, погружающие в тему, помогающие наработать связи и какое-то понимание того, кто за что отвечает в большом университете и внешнем мире. Все-таки профессия — ученый, преподаватель. А декан — только некоторое служение, необходимое каждому в вузе, чтобы весь караван шел, а процесс — двигался.

За помощь в расшифровке материала благодарим стажера Марию Селезневу. Фото на обложке: фото из личного архива Александры Скрипченко // pics five / AnastasiaSonne / Shutterstock / Fotodom