В первую учебную неделю в школах России прошли так называемые «установочные» родительские собрания. На них рассказывают о требованиях и программе в учебном году, знакомят с учителями и рассказывают об экзаменах и аттестациях. Обычно это наиболее важно для первоклассников, пятиклассников, девятиклассников и выпускников. Это, пожалуй, самое (или даже единственное) нужное и полезное собрание в учебном году. Но даже его можно превратить в форменную пытку. О том, как это бывает, в материале нашего корреспондента.

Родительские собрания походят на архаичную традицию: вроде все привыкли и по инерции участвуют, но зачем — совершенно неясно. Особенно если цель собрания обсудить успеваемость (зачем всем слушать о чьих-то персональных проблемах?) или собрать деньги (как будто это единственный доступный способ). На днях я побывала на собрании параллели девятых классов в одной из подмосковных школ. Центральной темой предсказуемо стал предстоящий ОГЭ, сбор денег внезапно оказался самым приятным моментом вечера.

Основные предметники (учителя математики и русского языка) по умолчанию стали главными действующими лицами. Все происходило настолько специфически, что для описания лучше всего подойдет жанр «без комментариев».

Учитель математики (с ужасом в глазах): «Уважаемые родители! Мы стоим на пороге серьезного, даже страшного события: нашим детям в этом году предстоит сдача ОГЭ. Скажу вам сразу (длительная пауза), что не представляю, как многие из них справятся с этим испытанием».

(Снова пауза. Вероятно, все настолько плохо, что трудно говорить)

На помощь приходит учитель русского языка (вступает бодро, пытаясь якобы разрядить обстановку): «Вы не бойтесь нас, мы желаем вашим детям только добра. Но будем откровенны: сегодняшнюю программу тянут далеко не все. Уже в седьмом классе понятно, кому поступать в институты, а кому мести дворы и торговать помидорами. Мы с вами учились в прекрасное предсказуемое советское время. Сегодня на экзамене даже шпаргалкой воспользоваться невозможно. За детьми следят даже в туалете (далее подробный рассказ, как именно следят), работы проверяют посторонние люди, мы совершенно ничем не можем помочь (в это время учительница математики интенсивно кивает головой, давая понять, что полностью согласна с коллегой). Сейчас мы вам расскажем, над чем именно вам придется работать весь год и к каким работам натаскивать ребенка. Только при нашем с вами тесном диалоге у детей появится шанс сдать экзамен хотя бы на тройку».

(В зале гробовая тишина)

Подхватывает вновь обретшая голос учительница математики (явно довольная произведенным эффектом): «Мамы и папы! Я принесла контрольные, которые мы писали второго (!) сентября (выкладывает стопки предусмотрительно приготовленных тетрадей с красными пометками на обложке и начинает листать одну за другой, качая головой). Вы посмотрите, какое безобразие. Сколько двоек. Сейчас мы с вами разберем первый вариант работы».

Следует получасовой разбор контрольной «на пальцах», потому что рядом нет даже примитивной доски. (Моя соседка пытается записывать, подчеркивая тремя чертами ключевые моменты).

Учительница русского заметно нервничает. Ведь ей тоже есть что добавить. Дождавшись своей очереди, она сообщает: «Я тетради не принесла, зато составила список учеников, которых мы самостоятельно (читайте: „без помощи репетитора“ — прим. „Мела“) не вытянем на ОГЭ. Я им всем так и сказала об этом».

Достает листок формата А4, зачитывает поименно (!) в присутствии родителей всех классов параллели. Не до этики, когда ОГЭ на носу. Родители в недоумении. В списке около двадцати человек.

Обе учительницы по второму кругу повторяют свои тревожные монологи, трясут тетрадями и списками, разводят руками и лишь через два часа подводят промежуточный итог собрания: оказывается, в школе есть организация, которая «подготовит к ОГЭ даже последнего раздолбая». И учителя в ней занимаются репетиторством, потому что вся школа работает на одну цель.

В ходе долгих и путаных объяснений становится очевидным, что нужно написать заявление о приеме в ту самую организацию. Мы оперативно заполняем бланки, надеясь, что сейчас, наконец, сдадим деньги и пойдем уже по домам. Но нет. Теперь выступить готовы «второстепенные» предметники. Они же не считают себя таковыми (и правильно делают). От затянувшихся речей спасает только позднее время.

Наконец — о чудо — итог собрания! Подводит его все та же учительница математики пенсионного возраста: «Мы живем и учимся в тяжелое время, и чем все это закончится, не знает никто. Нам с вами надо крепко задуматься. Я призываю всех вас к этому».

Мы сдаем деньги и идем на выход. Учителя по-прежнему сидят в ряд, ожидая, что каждый из родителей попросит аудиенции. Но мы бежим. На волю. На воздух. Как с прозвеневшим звонком бегут отсюда наши дети.

Мне не дает покоя мысль: уже второго сентября подростков пугают тем, что в мае они с большой долей вероятности завалят экзамен. И дети слышат это изо дня в день! Не буду задавать риторические вопросы о том, как это влияет на мотивацию и самооценку.

При этом очень хочется задать вопрос педагогам нашей школы: дорогие учителя, а если вас попросить переплыть реку, но на берегу предупредить, что вы утонете, вы зайдете в нее?