В екатеринбургском ЦСД в этом месяце вышел спектакль «Петровы в гриппе и вокруг него», в московском «Гоголь-центре» открылась продажа билетов на одноимённую премьеру, а режиссёр Кирилл Серебренников снимает фильм по мотивам книги. «Мел» созвонился с автором нашумевшего романа, писателем Алексеем Сальниковым, и поговорил о здоровых отношениях — в его собственной семье.

1. Уверен, что чтение положительно влияет на развитие ребёнка, но объяснить почему не могу. Наверно, тексты как-то наполняют человека, развивают личность. С другой стороны, что такое текст? Это ведь не только книги, это и уличные анекдоты, и какой-то детский фольклор, и, собственно, телевидение, видео — все эти жанры изначально основаны на тексте. Но всё-таки книжные тексты другие. Наверное, более качественные, наполненные смыслом. Может быть, поэтому чтение книг — важная ступень развития. И перескочив через неё, человек, вероятно, может недополучить какой-то важный пласт эмоционального опыта.

2. Я читал сыну не только в его дошкольном возрасте, но и когда он уже стал подростком. Лёша учился в интернате для слабовидящих, сам не мог в таком количестве поглощать художественную литературу, но книги любил. Из-за проблем со зрением они, по сути, были для него единственным доступным в то время развлекательным контентом. В какой-то момент сказки и книги нашего детства, а также истории про Гарри Поттера закончились. Мы стали читать так называемые взрослые книги: «Гиперболоид инженера Гарина», «Бойцовский клуб» и так далее, — сыну тогда было лет 11. У нас не было возрастных ограничений, мы читали то, что хотели и что казалось в тот момент интересным — без оглядки на возраст и какую-то цензуру.

3. Считаю возрастной ценз на книгах абсолютно бесполезной вещью. Если так заморачиваться, тогда сразу на окна нужно клеить таблички с надписью «18+». Дети во все времена находили способы добраться до того, что их интересует, и во все времена смотрели что хотели и читали что хотели. И сейчас, когда все так переживают, что дети мало читают, мы только сильнее охлаждаем их пыл, запаковывая книги в целлофан и требуя паспорт на кассе. Почти уверен, что получить реальную психологическую травму из-за книги невозможно, они случаются скорее из-за взаимодействия с другими людьми. Вот за этим надо бы следить, повышать культуру общения с детьми, а не книги запрещать.

4. Сын учился в интернате для слабовидящих, но не жил там — это было наше решение. Мы даже специально переехали, чтобы жить поближе к школе и возить ребёнка туда. Учителя, правда, на нас какое-то время давили, пытались настоять, чтобы мы всё-таки оставили Лёшу в интернате, там, дескать, он быстрее станет самостоятельным, сможет приспособиться к жизни. Мы улыбались и говорили, что примем это к сведению, а сами поступали по-своему. И всегда, в общем-то, поступали так, если дело касалось сына, были на его стороне. Я, например, дома порой употреблял всякие выражения вроде «хрен его знает». Сын это, конечно, перенял, и учительница как-то пожаловалась, что он часто говорит слово «хрен». Ну, я пожал плечами и ответил: «Хреново». Это, наверное, было не очень красиво, но вставать на сторону учительницы и строго выговаривать сыну за такую ерунду я не стал.

5. В школьные годы я часто писал сочинения за одноклассников, а вот за сына уроки никогда не делал. Даже шрифт Брайля не освоил: Леша справлялся и без моей помощи. Правда, как-то я заставил его переделывать одну домашнюю работу, было уже поздно, сын расплакался. И я со словами «Ну ладно, поплачь, оно всё само как-нибудь исправится» ушёл. А чуть позже заглянул в детскую комнату и увидел, как он, тихо рыдая, со злым лицом сидел и всё переписывал. В тот момент я в очередной раз убедился, что сын очень от меня отличается, потому что, если бы мне такое сказали в детстве, я бы точно ничего переделывать не стал и забил.

6. Мы с женой старались поддерживать любое начинание сына. В отличие от меня он, кстати, почти ни один из своих интересов не бросал на полпути, заканчивал довольно глубоким их изучением. Хотел гитару — мы покупали гитару, хотели учить языки — мы создавали все условия для этого.

В итоге Лёша сдал ЕГЭ по Брайлю, поступил в университет на лингвистику, сейчас, помимо английского, изучает ещё испанский и французский

Но в основе всего этого лежал его собственный интерес, никакого навязывания с нашей стороны не было.

7. Не понимаю людей, которые учились на двойки и тройки, а потом за них же стали лупить собственных детей. У нас недавно была ситуация: приходит сын и говорит, что решил перевестись на психологический факультет. Мы с женой, его, конечно, поддержали, но потом, уже оставшись вдвоём, ужаснулись этому выбору — ведь столько сил было вложено в английский язык. И чуть позже предложили ещё раз подумать, но не давили, не ставили ультиматумов, просто попросили взвесить все «за» и «против». В итоге он продолжил изучать языки, а психологическое образование получает дополнительно. Сын сам пришёл к этому решению, но, возможно, если бы мы с женой были более категоричными (например, сказали бы: «Делай что хочешь» или, наоборот: «Никакой психологии»), результат был бы другим.

8. У нас есть семейный ритуал под названием «кошачья доставка». Всё началось с того, что я однажды ремонтировал кран на кухне: шкафчик, расположенный под раковиной, упирался мне прямо между лопаток, вода из крана капала на лицо, я матерился и шипел. За это Лёша назвал меня котом, и это прозвище как-то прижилось. Сейчас сыну уже 20, он живёт отдельно, и когда у него заканчиваются деньги или просто хочется домашней еды, он заказывает «кошачью доставку» — я приношу ему что-то приготовленное мамой. Это, наверное, можно считать нашей семейной традицией.

9. Мы никогда не отправляли сына на каникулы к бабушкам и дедушкам. Но не по идеологическим соображениям, просто бабушек и дедушек поблизости не было. Поэтому и каникулы мы все проводили дома, в Екатеринбурге: вместе ходили в зоопарк, к друзьям, выбирались за город. Далеко не уезжали, потому что у нас была большая собака, которую невозможно кому-либо оставить. А сына, который видит одним глазом и только на 9%, тоже не отправишь в какой-нибудь лагерь. Но в этом были и свои плюсы. Влияние тех же бабушек и дедушек, как и влияние разных детских лагерей, деревенских друзей, — оно неоднозначно. Помню, как младший брат друга уезжал в деревню обычным городским ребёнком, а возвращался совершенно диким. А у нас ребёнок был под контролем, мы сами им занимались.

10. Не знаю, хороший ли я отец, но я пытался и до сих пор пытаюсь им быть. Стараюсь не срываться, хотя ситуации взаимодействия между людьми бывают разные, сами понимаете. Семейный скандал — это ведь тоже своеобразная терапия, потому что не могут люди, живя в коллективе, постоянно друг другу улыбаться и говорить: «Спасибо», «Пожалуйста». Бывает важно, чтобы люди выплеснули всё, что накопилось. Но, конечно, разово, не на постоянной основе. Такое не должно происходить месяцами, скандалы — это всё-таки не норма для семьи.

11. Если ребёнок хочет стать писателем, ему нужно просто всё время писать. Другого способа нет, писательство невозможно натренировать какими-то упражнениями. Обычная академическая логика — «от простого к сложному», например — в этом деле тоже не работает. А всякие расчёты и расклады по полочкам вообще вредят писательству: сначала рассказ, потом повесть, потом роман — всё это полная ерунда. Придумали роман? Садитесь и пишите, тренировка на более мелких формах в написании романа никак не поможет, только время и вдохновение потеряете.

Все писатели так и начинают свой путь: в подростковом возрасте ты пишешь и не публикуешь, пишешь и не публикуешь, потом, если это дело тебе не надоедает, идёшь в какую-то литературную студию, попадаешь в писательскую среду. Литературная тусовка тоже важна, ты начинаешь чувствовать себя причастным к какому-то определённому лагерю, конкурируешь с представителями другой литературной группировки и таким образом тоже развиваешься, оттачиваешь перо.