Вы наверняка видели Нину Спажеву в соцсетях — обаятельную 97-летнюю модель и актрису, которая записывает трендовые видео и советует красить губы, даже если идешь выносить мусор. Ее взгляд на жизнь вдохновляет многих, а нам стало интересно, как и в каких обстоятельствах он сложился. Мы поговорили с Ниной Владимировной о ее прошлом — получились настоящие правила воспитания и что-то вроде тизера к фильму «Хрупкое счастье» — документалке Киностудии им. Горького о детях войны, в которой Нина Спажева приняла участие.

1. Если долгое время нет детей, надо взять ребенка на воспитание — обязательно родится свой потом. Мои свекр и свекровь были прекрасными людьми. Они очень ждали, когда появится внук, и приготовили всяких колясок, пеленальных столов, костюмчиков чуть ли не до пяти лет. Я не могла их огорчить, тем более у них был единственный сын. После первых родов у меня просто язык не повернулся сказать, что ребенок родился мертвым. Я попросила их же знакомую, секретаря Краснопресненского района, очень милую, хорошую женщину, помочь мне. Сразу же меня положили в отдельную палату, и я всех предупредила, что это должно остаться в тайне.

Короче говоря, выдали мне мальчика. Два месяца всего — девочка какая-то родила его и бросила. Я назвала его Костей, сейчас ему уже 65 лет. Уже через три года у меня родилась Надя. Жили дружно, вместе воспитывались. И никогда у нас не было конфликтов на эту тему. Костя даже не догадывался до 27 лет, что я его взяла, и никто не догадывался. Все родные умерли, не зная о том, что он чужой. А открылось всё совершенно случайно — одно-единственное слово проскочило и потянуло остальное. Разговора на тему «Мама, кто я и откуда» никогда не было. Однажды только он спросил:

— Мам, посмотри на меня.

— Смотрю.

— Нравится тебе?

— Да, нравится.

А в 50 лет он вдруг нашел родителей. Я так поняла, он всё это время их искал, но не проронил ни слова.

2. Мои дети были воспитаны в лишении, рано познали труд — и потому получились такие хорошие. Жила я очень и очень тяжело — муж был военным, участвовал в суде над Берией, так что нас бросали из точки в точку. Он был хорошим человеком, только вот рано спился и умер. Дети еще маленькими были, а зарплата всего 90 рублей. Так-то я окончила два института, по профессии преподаватель математики и физики для старших классов, но трудиться приходилось по-всякому. И я никогда не уходила в отпуск: как лето наступило — надо уже об учебниках и костюмчиках на учебный год думать. Играла на аккордеончике, чтобы заработать. Или полы мыла в общем коридоре нашего дома. Или вязала ночами.

Чем только не занималась, денег конкретно не хватало. Были случаи, когда я детям только по картошечке и одной сосиске на двоих находила. Себе шкурку забирала — снимала и облизывала. Однажды Костя протянул мне шкурку со словами: «На, ты же любишь».

Я подумала: «Боже, что я делаю? Они же меня так в старости и будут кормить»

Я долго была музыкальным работником в детском саду. Как-то приходит мальчик мой и жалуется: «Мама, у меня брюки порвались». Так, брюки порвались? Ага, без них ни в театр, ни в гости, ни в школу не попасть — они одни. Значит, надо где-то достать деньги. Говорю: «Ну что, ребята, давайте вместе зарабатывать. Дочка, ты будешь вытирать пыль с игрушек. Ты, сынок, чистишь и подкручиваешь краны, да смотри, где унитаз течет, поскольку ты у нас с техникой на „ты“». Бывало, я мою полы, а сын ведра таскает. Он на улице грязную воду выливает, и мимо одноклассники проходят: «Эй, Костя, ты слуга, что ли? Нанимался, да?» И ему так неудобно, еще и с мамой тут под боком. Но я детей всегда учила: «Ребята, любой труд не зазорный. Зазорно воровать».

Я очень благодарна сыну и дочке. Они никогда ничего у меня не просили. Ни разу не слышала: «Мам, купи». Они знали, что, если есть деньги, мама купит. Я всегда держала их в курсе того, сколько у нас сбережений. Вся зарплата лежала в чашке, мы вместе туда складывали всё, что получали. Сначала только я, а потом и дети свою стипендию — делили на всех.

3. Несмотря на бедность, мы с детьми и весь репертуар оперного театра смотрели, и концерты слушали, и в музеи ходили, конечно. Когда жили в Казани, любили сесть в троллейбус и ехать по окружной.

— Ребятки, смотрите на здание. Какую ему оценку ставим? Пятерку? А почему?

— Красивое, нарядно оформлены колонны. Сюда, наверное, дворян ссылали…

Поэтому и речь у них отличнейшая, особенно у дочки. Или, например, находили во время прогулки необычную постройку на улице Баумана, заходили внутрь и спрашивали о ее истории. И детям любопытно, и мне. Вот просто жить очень даже интересно было.

Все говорят, что сейчас дети гениальные, а я считаю, они неграмотными растут. Никто не читает

До последнего я вырезала из журналов статьи, которые мне нравились. Думала: «Обязательно внукам покажу». Вот, например, такой рассказик: померла бабка, повезли ее на кладбище, а рядом трамвайные пути. Трамвай проехать не смог и зазвенел, да так, что бабушка проснулась. Увидела, что она в гробу, прыг с машины — да и попала под трамвай, ее положили обратно и дальше повезли. Обхохочешься же. Ну и посочувствовать можно — со смыслом. Я все листочки с такими отрывками подшивала, и потом мы с внуками смеялись. Отец ругал, что завтра в школу, а мы притворялись, будто спим. Стоило ему выйти за дверь, заново начиналось: «Бабуль, расскажи еще».

А с Костей и Надей у нас было так принято: возьму Тургенева или Толстого (ну, что-то с детским уклоном) и утром раненько, особенно летом, читаю вслух. На самом интересном, конечно, заканчиваю, и они плачут: «Мам, ну ты что? А дальше?» А дальше — сами. Приходят во двор, там их уже ждут. Они стоят важные, руки назад, и докладывают, что сегодня прочитали, чем рассказ кончился.

Вот уже два года, как я читать не могу, зрение село. Но у меня есть приятельница, которая вечно ходит по экскурсиям и каждый день мне так же докладывает, что видела, что слышала, что узнала. Если за день не узнали ничего интересного — день прошел зря. Надо как можно больше интересоваться жизнью и передавать это детям.

4. Пусть и из стареньких тряпочек, я всегда шила дочке одежду, чтобы она выглядела модно, нарядно. Меня бабушка так учила: «Ни в коем случае нельзя носить каждый день одно и то же. Никогда. Хоть косыночка или кофточка должны быть другими». Не дай бог лохматая за дверь выйду — бабулька мне: «Вас ис дас, почему губы не накрасила, когда мусор на помойку понесла?» Женщина должна быть женщиной до конца своей жизни.

Помню, она уже лежала, не могла встать и всё приговаривала: «Ой, помой мне голову. Ой, подтяни мне хвостик, чтоб седина была с блеском». И рубашечку из батиста просила постирать. А тогда надо было воду с улицы носить. Мы жили в бараке в военном городке под Саратовом, в Камышине, и кранов не было. Благо я работала в школе через дорогу и могла на перемене прибежать вскипятить ей белье, чем-то помочь.

Мне казалось, бабушка притворяется немножко перед дедушкой. Ей было приятно, что он так ухаживает, суетится сразу

Хоть он и служил в Семеновском полку, а всё же из крестьянской семьи, из простых. Он всегда считал себя ниже нее. Бабушка же — немка, дочь ювелира, поставщика императорского двора. У них целый особняк был на Литейном проспекте, который раскулачили после революции. Почти все умерли с голоду, а бабушка бежала в деревню.

Пока дедушка работал (он был режиссером в Доме офицеров), бабушка мне раздавала указания: «Ниночка, что-то мне холодно. Ой, что-то мне высоко. Ой, чешется, ой, нехорошо. А заплести мне косу», — и так всё время. Пришел дедушка со смены уставший, она ему: «Павлик, поправь мне подушку, дай попить», — и всё то же самое повторяла. Я поглядела на нее и говорю: «Бабуль, дай ты ему покушать, он только с работы». Она так долго-долго на меня посмотрела и отвернулась. Дедушка поел, прислушался и говорит: «Ребят, как-то тихо. А бабушка-то у нас умерла». Она умирала, а я не поняла.

5. Нельзя допускать, чтобы ребенок родил ребенка. Я появилась слишком рано. Дело в том, что во время революции родители папы умирали от голода и попросили бабушку с дедушкой его усыновить. Мамин же отец, владелец кондитерской фабрики, бежал в Волгоградскую область, чтобы спастись. Как бы он повез мою маму, такую аристократку, в станицу — в избушку с земляными полами, блохами и тараканами? Он тоже был знаком с дедушкой и бабушкой и договорился с ними, чтобы она осталась в их доме, в Камышине. Ну и, похоже, часто бывало, что они с папой моим были наедине.

Кто кого соблазнил, не знаю, но, короче говоря, случайно появилась я. Маме всего 21 год, а папа — вообще мальчик 15 лет, который глаза от пола не мог оторвать. Умудрились же — тогда думали, что от поцелуя дети рождаются. Боялись смотреть друг на друга даже.

Естественно, дедушка и бабушка были возмущены, озадачены. Что делать? Срочно женить! И их поженили

Прошел год, у мамы родился еще ребенок. Снова прошел год, родилась двойня. Ой, запуталась она: мало того, что ничего не умела, так еще постоянно ругалась с дедушкой и бабушкой. В конце концов сказала папе: «Я с твоей матерью жить не буду. Так, значит, я сейчас закрою глаза, вот куда ткну пальцем, туда и поедем». Ткнула. Уехали в Рассказово, в Тамбовскую область. В деревне им выдали убогую хату, которую они с хозяевами делили. Дети ходили во вшах и лишае. Бабушка с дедушкой приехали в гости и обалдели, что люди могут существовать в таких условиях. Просили вернуться, но мама уперлась.

Ну и что? Папа пошел провожать их на поезд и взял меня с собой. Три года мне было. Поезд тронулся, прозвенел звонок, он схватил меня и запрыгнул в последний вагон. Его можно понять: 18 лет — и уже четверо детей. В Камышине папу сразу забрали в армию в качестве музыканта и позже отправили в консерваторию — он был очень одаренным. Мама, получается, выживала одна с тремя детьми. Ей было нечем платить за дом, и она оставила двоих на вокзале. Конечно, она это скрывала — говорила, что умерли.

6. Я потихоньку вела пропаганду против случайных отношений, чтобы дочка осторожнее с мальчиками общалась. Когда она подросла, я сказала: «Надюша, если когда-то, предположим, тебе понравится молодой человек, не скрывайся — приводи домой. Мы с тобой вместе оценим его по достоинству». Однажды она призналась: «Мамочка, мне так нравится мальчик, такой хорошенький! И он так на меня смотрит. А мне вот хочется на него смотреть, но я прохожу мимо, и голова сама прямо отворачивается от него». Пришел в гости — я как бы случайно тут же выхожу на кухню чаек попить и телевизор посмотреть. Спрашиваю: «Ты где живешь? С кем живешь? Кто родители?»

Ну и оказалось, что папа в тюрьме, а мама с бабушкой — пьяницы. Мальчик вроде и правда был хорошеньким, но часто ночевал на улице, особо никому не был нужен. В общем, я сказала дочке: «Наденька, давай приглядимся еще к нему. От осинки не родятся апельсинки». И была права — он потом кого-то избил в техникуме.

А когда они с Андрюшей, ее мужем, жить вместе начали, учила, что в браке все должны быть равны. Но если какой конфликт незначительный, зачем бухтеть, его разжигать? Надо святую воду в рот набрать и молчать. Муж бубнит, а ты — сразу водички в рот, и всё. Зато сейчас Андрюша и убирается, и посуду моет, даже когда она не просит — сам замечает, что устала.

У меня с мужем тоже так было заведено. Он говорил: «Если я выпивший, ни о чем не спрашивай. Сразу стели мне на раскладушке без единого слова. А наутро всё пройдет, и ты делай вид, что ничего не помнишь». Мы всегда жили мирно. Один только раз мне показалось, что он хочет меня ударить. Ну я взяла и треснула ему промеж глаз серебряной ложкой. Вообще, он был очень хороший, неконфликтный.

7. Наше детство закончилось довольно быстро, поэтому своих детей я старалась баловать. В Шиханах (город под Камышином) на крыше Дома офицеров стоял огромный репродуктор, оттуда на всю деревню раздавался голос диктора. Мы, как обычно, играли, и вдруг на площади собрался народ: кто-то плачет, кто-то причитает, а мы ничего не поймем. В этот момент Молотов объявлял начало войны — крепитесь, люди, и так далее.

Ну а мы же дети, типа, казаки-разбойники, вот и решили: «Замечательно! Немцы — враги! Будем по ним стрелять!» Как игру всё восприняли. Прошла неделя. Кругом раненые — кто без рук, кто без ног, от кого вообще осталось одно туловище. В общем, изменилась наша жизнь: вязали, отправляли посылки, пилили дрова, собирали урожаи и прочее. Всё для фронта, всё для победы.

Хоть я и ребенок войны, это не сделало меня слишком жесткой. Бывало всякое, но я никогда не била детей

Наказывала другими способами. Помню, Надя как-то с десятого раза не услышала, что надо мусор вынести, и я раз — на голову ей ведро высыпала. Но чаще всего я просто не брала их куда-то. Пообещала в кино сводить на выходных — Надю взяла, а Костю нет, он двойку принес.

Надя как-то сказала, что я плохая мама. Я выставила ее из квартиры. Она, значит, бегом по этажам — подружек искать, а у меня душа болит. Мало ли, на дорогу выбежит, собьют ее. Стою под дверью, слушаю, как она по лестнице шлеп-шлеп и никого найти не может. Звонит: «Мам, я домой». Говорю: «Мама же плохая — иди хорошую ищи». Потом открываю, а она на коленях стоит.

8. Я пыталась относиться к детям одинаково, но дочка мне сказала: «Мама, мне казалось, что я тебе не родная». Я всё делила поровну. Допустим, получу три копейки и тут же две книжки куплю: сыну и дочке. Наде еще приданое чуть ли не с рождения собирала. Но дело в том, что Костя очень хорошо учился — математический склад ума. Его всё время хвалили, и мы с ним на пароходе катались, праздновали пятерки. Я даже купила ему очень дорогой индийский свитер из натуральной шерсти и сказала: «Надя, ты не обижайся. Он поступил в техникум, а ты пока в школе».

В итоге она всё рвалась туда, где Костя, — в техникум, хотя была троечницей. Вроде и сообразительная, и учили вместе, а на уроке терялась сразу. Я же преподавателем как раз работала — одноклассники смеялись, вслух шептались, что дочку вызывали к доске. Надя всё же поступила в тот техникум, но для этого целыми днями пахала посудомойкой. Зато потом окончила институт культуры с красным дипломом.

Дети всегда ссорились. Надя родилась 9 мая, а Костю я записала на 22 июня. Они говорили: «Между нами война»

Просто у меня всё время стояло в памяти, что мальчика бросили, как вещь ненужную. Я работала в детском доме и видела, какие там жестокие преподаватели. Девочек бросали голыми к мальчишкам в туалет, и они там пищали, пока всем было всё равно. Не могла перестать об этом думать.

А Надюша до сих пор обижается. В этом году спросила меня: «Мама, почему ты меня не обнимаешь? Доченькой не называешь?» Я так подумала — и действительно: даже не замечаю, что мне бы надо ее обнять, поцеловать, когда она уходит. Всё забываю. Стараюсь исправляться, но как-то пока в привычку не вошло. Видимо, когда я была ребенком, тоже подобного не слышала. У бабушки и дедушки же не было своих детей, вот они именно родительского чувства и не знали.

9. Любые увлечения детей я поддерживала. Хоть и трудно было с деньгами, выписывала Косте журнал «Моделист-конструктор», чтоб с техникой знакомился. Они с друзьями начали собирать по нему приемнички маленькие. Однажды смотрю — батюшки, у них там прибор для сопротивления. Спрашиваю: «Сынок, откуда это?» Отвечает: «А мы на свалку ходили». От нас до свалки километра три, и там люди буквально сгорают: забираются наверх, а потом проваливаются внутрь, где скрыто огонь горит. Испекаются насмерть. Ладно, раз нужны приемнички, в следующий раз идем туда вместе: мы с сыночком и еще обязательно пятеро таких же ребят. Песни поем, всем баранки раздаем.

С внуками то же самое. Как-то меня Надя и Андрюша оставили с сыном — Антошей. Мы с ним занимались то нумизматикой, то геральдикой, то минералогией, то археологией. Помню, ходили на раскопки в Казанский кремль, где много интересных исторических штук находили. Мелькали там, мелькали и примелькались с главным, который тут же: «Тош, выбирай что хочешь». Потом расстелили рядом с домом белое полотенце и разложили на нем добытое — черепки, гвоздики всякие. Все сбегаются, спрашивают, что это, и Антоша пересказывает то, что от главного услышал. Остальные артефакты храним дома, под ванной. Возвращаются родители: «Это еще что за мусор?» Короче говоря, всё выкинули. Ой, сколько слез было…

10. Мы всегда дружили с другими семьями с детьми, чтобы Надя и Костя были в окружении друзей. Идем на целый день на пляж, берем с собой огромную надувную лодку и поесть что-нибудь. На пузо ложимся и едим вкусный супчик деревянными ложками. Режим причем не нарушаем: если Наде спать надо — укладываем под кустом. Житье хоть бедное очень, детишек всех угощаю: разрежу большой батон продольно, намажу маслом (оно же еще натуральное было) и сверху посыплю песочком. Все искупаются — а ну, каждому по кусочку. Родители спрашивают: «Слушайте, чем вы их кормите? Прям хвалят не нахвалятся».

Праздники все тоже вместе отмечаем. В Новый год гуляем, на елки смотрим, где самые красивые, в майские — на народ с флажками, транспарантами и всякими знаменами. Солнце светит, во дворе на гармошках и балалайках играют, все немножко с хмельком, настроение прекрасное. Пока готовим, мужья с детьми на улице развлекаются, потом стол накрываем, поем и танцуем. Зимой в снежки играем, на санках катаемся. Как снег сойдет, идем в лес: ребята в ручейках умываются, пищат, прыгают, мы первые грибы собираем. Трава прям шелковая, говорю: «Ребятки, давайте кувырком». Ой, очень хорошо мы тогда время проводили. Садов никаких не было, зато все всегда вместе.

11. Я всегда говорю детям: «Не забывайте родителей. При жизни, именно при жизни не жалейте хороших слов. Потом уж поздно». Когда я перешла в 10-й класс, вдруг из Москвы прислали письмо. Оказалось, от мамы: зовет в гости. Был 1946 год, все пассажирские поезда заняты солдатами, для проезда нужен специальный пропуск. Бабушка отправила меня за ним в Ульск, в милицию. Я целый день простояла в очереди, и тут мне говорят: «Приходите завтра». Автобусов обратно уже нет, до дома — 18 километров.

Я расплакалась, начала молить: «Кто тут главный? Отведите к нему». Провели к главному. Рассказала ему всю историю: «Мама прислала письмо, я не видела ее с трех лет. Вот она здесь, на фотографии, и сестра — ее даже не помню». Ну, сжалились, дали разрешение. Кое-как ночь на вокзале перетолкалась, думала: «Всё. Еду к маме». Правда, бабушка ни в какую не хотела отпускать, всеми хитростями пришлось уговаривать. В итоге каким-то товарняком еле-еле добралась до Москвы.

Короче говоря, прихожу по адресу в письме, спрашиваю о маме. Мне отвечают: «Девочка, здесь такой нет». Как? Ага, значит, она соврала. Значит, она и не рассчитывала, что я приеду. Она думала, бабушка меня не отпустит, хотела просто перед папой выпендриться: он ее бросил, а она, видите ли, в Москве теперь работает. Она же не знала, что папа с нами давно не живет, что сейчас у него уже четвертая жена и они уехали на войну с Японией. Ой, как врет она! Как я теперь обратно-то поеду? Шесть дней осталось до учебы всего.

Женщина говорит: «Мы поищем, поищем», а я реву всё сильнее. Наутро ее нашли. Я иду, сердце бьется, ноги не шевелятся, вся дрожу. Боюсь: «Как я ее узнаю? Боже мой, что делать?» Открываю дверь, там народа полно, все женщины, и все смотрят на меня. Что интересно, я сразу ее узнаю: стоит в центре, и волосы корзиночкой сверху. С испугу я дверь сразу и захлопнула.

Оказалось, жилья у нее нет, зато новые дети появились, и какая-то бабушка просто пускает их переночевать. Она тогда попросила меня остаться, но я ответила: «Зачем? Маленькой я была не нужна, а теперь работать могу? Если не отпустишь — я домой по шпалам пойду».

Никакой обиды у меня нет. Что тут скажешь? Они детьми были: ребенка сообразили, а как быть дальше — нет. Когда она состарилась, я долго за ней ухаживала, а она не ценила — говорила, что обворовываю. То ложки якобы украла, то шубу. Похоронила ее я, за могилой слежу я, и молюсь о ней тоже я. Вместе мы так и не жили, но успели поговорить:

— Мам, я твои грехи замолила.

— Какие грехи?

— Детей брошенных. Я взяла ребенка. Только не говори никому.

Обложка: © Софья Анцупова / пресс-служба Киностудии Горького