Мы часто возлагаем на подростков большие надежды — они свободнее и сильнее, они точно смогут изменить ход истории в России. Но что если они не очень хорошо знают и понимают эту историю? Или подвержены пропаганде не меньше нас самих? Мы поговорили об этом с учителем истории Тамарой Эйдельман, выпускающей свою новую книгу «Как работает пропаганда» в издательстве Individuum.

В работе с подростками вы чувствуете какое-то влияние пропаганды на них?

Влияние пропаганды есть на всех. Это носится в воздухе. Я бы говорила о пропаганде в более широком масштабе, вывела этот разговор за пределы исключительно политики. Конечно, есть масса исследований, согласно которым подростки не смотрят телевизор. Но ведь они всё равно слышат что-то от родителей, на улице, в школе. Есть множество семей, где под звуки телевизора завтракают, обедают и ужинают. Это записывается на подкорку.

Мы исходим из того, что вроде бы подростки лучше нас ориентируются в интернете. Но нет! Они лучше нас обращаются с девайсами. Мои ученики могут сделать с телефона в десять раз больше вещей, чем я, но это чисто техническая часть. Они получают доступ к огромному количеству информации. А информацию на просторах интернета, как мы знаем, можно найти самую разную. Могут ли они её анализировать и фильтровать?

Как говорят, самые страшные люди те, которые умеют пользоваться интернетом, потому что там масса бреда — политического, мистического или исторического. Информацию о том, что пирамиду Хеопса построили инопланетяне, а башни-близнецы взорвало ЦРУ, найти легче, чем серьёзные исследования. Меня как раз в книге интересовали те формы подачи информации, которые сегодня быстрее на нас воздействуют. Картинка действует быстрее, чем слово. Лозунг — чем долгое и интеллигентное обсуждение. Ещё Геббельс говорил: всё время повторяйте очень простые вещи.

И сегодня все сходят с ума по «Тони Роббинсам»….

Так никто ничего умнее не придумал с тех пор! Любая политическая пропаганда и даже реклама работает по тем же самым методикам. И, к сожалению, наши головы устроены так, что мы этим формам поддаёмся легче. И в последние годы именно их обрушивается на нас всё больше и больше. Если мы не начнём себе и детям выстраивать защитные механизмы в голове, то очень легко, попав в толпу, пойдём за ней. Для того, чтобы противостоять настроению толпы (и не важно, какому — восхваляющему или уничтожающему), нужно быть невероятно сильной личностью. Наверно, не каждый из нас может достичь невероятного уровня независимости, но каждый из нас может развить в себе способность к критическому мышлению.

Как интернет изменил механизмы пропаганды?

Я не сторонник идеи, что с появлением интернета всё кардинально переменилось. Изменилось количество информации и скорость её получения. Боевые отряды пропаганды стали более дееспособными. Плюс, есть новые технические возможности для фальсификации. Образное восприятие приобретает большее значение, и для него появилось больше технических возможностей.

По-прежнему самым эффективным остаётся создание образа врага, «чужого». Какой-то враждебный персонаж — хоть еврей, хоть коммунист, хоть масон, хоть американец. На удивление, как всё похоже. Неприятность «чужого» начинается с внешности и заканчивается тем, что он обижает наших детей и женщин.

Пропаганда всегда обращается к нашим базовым страхам и очень древним структурам

Я боюсь умереть от голода, я боюсь войны, боюсь, что обидят моих детей. Всему этому угрожает этот уродливый и не похожий на меня человек.

То есть видео «гей на передержку» — это типичная пропаганда? А как на неё подростки реагируют?

Абсолютно! Мы разбирали это видео с учениками. Они всё прекрасно увидели и поняли. Мы разбирали, какие имелись в виду кандидаты — что идёт от коммунистов, что от Собчак, что от оппозиционеров. Там были все те же страхи: если ты неправильно проголосуешь, к тебе придут враги, которые навяжут тебе определённое сексуальное поведение, потом будет голод, потом ты отправишься в армию. В общем, полный кошмар и игра на страхах.

Когда мы поддаёмся своим страхам, наше рациональное перестаёт работать. легко воздействовать на бессознательное. Дальше всё очень просто: мне сейчас очень страшно, но вдруг появляется тот, кто меня защитит. Сильный и суровый, но справедливый вождь. Это ещё Юнг рассматривал, ничего нового они не придумали.

Но ведь современные дети и подростки — они выросли в относительно благополучных условиях. В отличие от моего поколения, они не помнят даже голодных 90-х. Неужели на них, выросших с гаджетами в руках, действует давление на базовые страхи?

Я бы выделила здесь несколько уровней. Этот страх есть во всех, даже в самых благополучных условиях. Это наши базовые потребности. Мы все знаем, что такое хотеть есть. Мы все знаем, что страшно, когда на тебя кто-то нападает.

Плюс мы не знаем, что у нас там в бессознательном лежит. В спокойной ситуации все эти страхи спят, а чем ситуация более напряжённая, тем чаще всё поднимается на поверхность. Если ситуация вокруг тебя и в стране нормальная, тебя сложнее с этим пробить. Хотя, если постараться, пробить можно любого.

С другой стороны, у вас же есть представления о Советском Союзе, хотя вы в нём не жили? Потому что вы слышали что-то от своих родителей, видели в фильмах, читали в книгах. Вы нахватались этих знаний из самых разных источников. Они как бы витают в воздухе. Для меня, например, 90-е — это время свободы, но я тоже люблю вспоминать, как мы стояли в очередях.

Образы прошлого в нашей стране очень искажены. Это искажается и на государственном, и на бытовом уровнях. Осознанно создаётся образ лихих 90-х, восстанавливается положительный образ Сталина — и из воздуха странным образом впитывается в подростков.

Этому трудно противостоять. Одно дело, когда тебя сажают перед собой и говорят: «Товарищ Сталин был большой учёный!». Тут можно отстраниться. Но вот приходит ко мне девочка на урок и говорит: «А я тут смотрю сериал. — Какой? — Про НКВДшника, он очень хороший». Что у неё запишется на подкорке, как вы думаете?

Вот в этом и есть главный вопрос. Как современный подросток воспринимает все эти культурно-исторические коды? Для среднестатистического подростка Сталин — это кто? Холокост — это что?

Я не понимаю, что такое среднестатистический подросток. Они все очень разные. По моим наблюдениям, как бы подростки ни бунтовали против родителей, но у большинства из них политические и прочие взгляды такие же, как у родителей.

Тогда у 86% подростков прогосударственные взгляды?

Не исключаю, что так оно и есть. Правда, мы не знаем, насколько цифра 86% соответствует действительности. Мне всегда казалось так: большая часть моих учеников, в основном, воспроизводит то, что говорится в семье. Есть небольшой процент детей, которые сидят и сами пытаются проанализировать происходящее. Но, понимаете, «додуматься» до националистических или крайне левых взглядов гораздо проще. Потому что к этим идеям легко получить доступ, и они завораживают. Подросток — это ещё не сформированная личность.

Что касается Сталина, то его фигура появилась недавно. В 60-70 годы о нём вообще не говорили. А потом появился киноэпопея «Освобождение», где Сталин ходит с важным видом и даёт указания товарищу Жукову. Вот из-за таких вещей все результаты ХХ съезда обнуляются. Я даже не говорю про крайности — иконы с изображением Сталина и памятники.

Нам кажется, что это бред, но ведь если бред становится дозволенным и доступным, то золотая середина тоже начинает смещаться в сторону этой крайности. Если этому ничего не противопоставлять, то мы в эту сторону все и пойдём. Меня пугает, как мало современные дети знают о нашем прошлом.

А есть какие-то вещи, которые исчезли из нашей исторической памяти и вообще не близки и не понятны подросткам? Мне, например, кажется, что они не очень понимают про антисемитизм.

На место антисемитизма пришла ненависть к мигрантам или кавказцам. Хотя, поверьте, 9 из 10 человек в нашей стране (любого возраста) при слове «еврей» всё ещё понижают голос. Потому что где-то на подкорке у них записано, что это неприличное слово. Но среди молодых антисемитизма, конечно, меньше.

Есть более интересные вещи. Например, из их бытового сознания вообще исчезла Первая мировая война. Это стало очевидным в 2014 году, когда мы совершенно незаметно «отпраздновали» её столетие. Почему так произошло?

Во-первых, после этого в нашей стране случилось много всего жуткого. Для Англии и Франции это было целое выбитое поколение, а у нас потом ещё несколько выбило. С другой стороны, приложило руку государство. Ведь если говорить сегодня о героях Первой мировой войны, то вылезут белые офицеры, иммигранты и много всего интересного. Теперь у нас исторический провал в этом месте, хотя Первая мировая сыграла огромную роль во всей истории России 20 века.

Ещё одна потеря — коллективизация. Много ли молодых людей сегодня знает, сколько людей погибло от голода в те годы? Они что-то слышали про сталинский террор и про 37-й год, но тоже весьма отдалённо. Кто и когда это вспоминает, кроме трёх минут на одном уроке истории?

Если гниющую рану загнать погрубже, она продолжит гнить, а с каждым поколением всё сложнее это сделать. Мне не кажется, что современный подросток должен каяться за коллективизацию. Но он должен знать историческую правду, иначе это гниение однажды вырвется наружу и примет ужасные формы. Как минимум, эта травма приведёт к неврозу.

В то же время о Второй мировой войне с детьми говорят более, чем достаточно?

Да, и это меня очень волнует. Создаётся лакированный образ войны. Даже страдания и смерти войны обретают какой-то лакированный вид. Замалчивается всё, что марает образ советского солдата и начальства. Никто не говорит про битву под Харьковом, про акт Молотова-Риббентропа. Никто не рассказывает, как после войны убирали инвалидов. Сегодня войну в идеологических целях полностью искажают. Раньше был лозунг: это не должно повториться. Теперь они говорят: можем повторить! Что повторить? Миллионы погибших?

А как это всё видят молодёжь и дети? Я каждый год наблюдаю толпы мальчиков и девочек 9 мая в военной форме. Меня это, если честно, пугает. Я хочу, чтобы мой сын думал, что война — это самое ужасное, что может случиться в жизни страны.

У детей, как мы знаем, очень хорошо развита интуиция. Я не сомневаюсь, что огромное количество воспитателей и учителей искренне шьют эти военные пилотки, считая, что всё это развивает патриотизм. Но глобальная фальшь от этого не исчезает — и дети это чувствуют. Я прожила 70–80-е годы, когда войну всячески рекламировали, могу сказать вам, что в какой-то момент она девальвировалась. Это стало вызывать смех.

И теперь может произойти ещё более страшное обесценивание, когда война будет восприниматься как классная игра. Потом они поедут на Донбасс или в Сирию — это ровно те люди, которые играли в войнушку.

Но ведь первое место, где дети получают всю эту информацию, это школа?

Я бы не стала преувеличивать значение школы. Какие-то школы больше оставляют отпечаток, какие-то — меньше. Конечно, очень важно, что учитель истории говорит на уроке. Но мне кажется, что учителя на уроках говорят то, что носится в воздухе. Ученик выходит из школы, а дома у него включен телевизор. Он слышит обрывки разговоров взрослых, он видит плакаты на улице. Именно это создаёт общий фон. Учитель может, конечно, переломить его, но далеко не всегда учителю это под силу. Отравленный воздух страшнее школы.

Что же тогда делать?

Отгородиться не получится и вообще бессмысленно. Единственный понятный мне способ — развивать у детей способность критически мыслить. Но чтобы мыслить, нужно сначала что-то узнать. Ребёнок не будет вечно сидеть дома, вы не сможете отгородить его от всей той информации, которая обрушится на него в интернете. Школа — далеко не самый страшный источник вредной информации.

Разговаривайте с ними: ты так считаешь? А почему? Я считаю вот так. Давай поговорим. Не надо переубеждать и навязывать, но заставьте его выстроить логическую цепочку

Потому что очень быстро наступает момент, когда вы перестаёте контролировать своего ребёнка — его общение, чтение, его жизнь в этом потоке информации. До этого вы можете научить детей в этом потоке плавать.

Большой объём информации полезен для тех, кто умеет с ней работать. Умеет ее осмыслить. Для всех остальных это только вред. Потому что из потока проще воспринять глупое и негативное. Учите их понимать очевидные манипуляции и отлавливать их. Набор методов для спекуляции старый как мир: слеза ребёнка, образ врага. Когда в тебе пытаются возбудить ненависть к кому-то, это должно вызывать у тебя сомнения. Сомнения — это основа критического мышления.

А есть ли какие-то пункты в нашей истории, о которых точно нужно поговорить со своими детьми? Холокост, Сталин, война?

Это очень сложный вопрос, потому что этот список невозможно сформировать. Холокост — да, а геноцид армян? Или геноцид в Руанде? Если мы пойдём по этой схеме, то каждый день будем рассказывать ребёнку одни ужасы. Это приведёт к девальвации и цинизму, потому что у любого человека возникнет защитная реакция.

Мне всегда казалось, что самое главное — жить с ребёнком общей жизнью. Не надо садиться рядом с ним со словами: «А сейчас, сынок, я расскажу тебе про Холокост». Но ведь есть какие-то вещи, которые вам важны, и о которых вы с ними будете разговаривать тогда, когда они будут для вас актуальными.

Вы читаете книги, ходите на выставки вместе. Делитесь информацией и эмоциями. Я никогда не составляла список тем, о которых надо поговорить с ребёнком. Как и мои родители в советское время не говорили о политике, но я почему-то и так всё знала и понимала. Изучение и осознание ребёнком происходящего должно происходить в естественном потоке жизни.