Почему пятерка, которую получили отличник и двоечник, это две разные оценки? Как понять, создает ли учитель контент или только заимствует? И что делать с гаджетами на уроках? В эфире нашей «Радиошколы» разобрались с этими и другими вопросами вместе с Александром Молчановым, кандидатом педагогических наук и куратором кластера ММСО 2021.

Дети меняются, а школа остается прежней

Сейчас до школы дошли дети, которые рождены в мир смартфонов. Эти дети с самого раннего возраста, когда у них максимально познавательный интерес, видят родителей, которые постоянно находятся в телефоне. И ребенок, естественно, постепенно воспринимает это как норму. А что делают в школе? «Выключили свои смартфончики, сложили в портфель, и начинаем учиться читать и писать». Для ребенка это становится чем-то неестественным, он уже дома с двух-трех лет говорит: «Окей, гугл, покажи мне мультики, покажи мне „Машу и медведя“, подскажи, как играть в „Майнкрафт“». Но в школе все это почему-то заставляют отбросить.

Мне кажется, школа должна следовать за вызовами, которые ставит перед ней общество. Например, раньше всегда говорили: «Школа готовит человека к жизни в современном обществе. Он должен закончить обучение и куда-то устроиться на работу, навыков для этого ему должно хватить». И действительно, этого хватало. 20, 30, 40 лет назад школьник после восьмого, десятого класса спокойно мог выйти на какую-нибудь работу. Он умел писать, мог пересчитать товар на складе, понимал, как заполнить бланк и так далее. В принципе, те навыки, которые ему нужны были на работе, он мог приобрести там же, за исключением базовых навыков, которые давала школа.

Сейчас же обычный дворник получает задание в смартфоне и должен сфотографировать текущее состояние двора, подмести листья, вытереть лужу, убрать снег, сфотографировать конечное состояние и отправить на электронную почту своему начальнику. За это ему будет начисляться заработная плата. Но даже если на самых низкооплачиваемых должностях требуются такие компетенции, почему школа их не прививает?

Это резонный вопрос, с которым я все время обращаюсь к учителям: «Почему мы заставляем детей убрать смартфоны?» Естественный ответ школы, которая давно привыкла работать в определенной модели, — «Этому дети научатся сами». Они, конечно, научатся сами, но будут потребителями, пользователями, а нужно научить их пользоваться смартфоном как инструментом.

Что не так с системой оценивания

Приведу пример: есть ребенок — девочка, отличница. Внезапно она на диктанте получила четыре: не поставила две запятые. Она исправляет две запятые, получает пять. На балл оценка выше. Есть мальчик, двоечник, который допустил 12 ошибок. Он провел большую работу над собой, в следующий раз допустил всего 5 ошибок, но все равно получил два. Получается, что текущая система оценок настроена только на то, чтобы работать с талантами.

То есть, условно, 20–25% аудитории — это таланты, которые успевают, которые могут, которые хотят. Вот с ними работают оценки 3, 4, 5. А как должны учиться все остальные? Современная система оценивания не позволяет это отметить. Ровно это же не позволяет отметить существующая система портфолио. Если мы действительно хотим оценивать ребенка, а не просто ставить оценку по шкале, то мы должны оценивать, насколько он превзошел самого себя вчерашнего, сколько он смог сделать за сегодняшний урок. Это его собственный путь, и здесь нам важен темп его прохождения, за что мы зацепились, вокруг чего выстраивали образовательный процесс, что получило максимальный эффект. Большая часть этих показателей должна собираться цифровой системой в автоматическом режиме без участия человека.

Современные платформы онлайн-обучения знают, сколько дети смотрят тот или иной фрагмент видео, сколько ребенок читает тот или иной параграф по времени. И они прекрасно могут адаптировать эти результаты и вытащить из них главное: вот на этом разделе ребенок задержался дольше всего. Почему? Либо он не понял и читал текст дольше и внимательнее, либо ему это интересно. И дальше надо подтвердить эту гипотезу: можно дать два задания и увидеть, что ребенок понял, а что нет. Тогда можно дать ему еще книжки ту же тему. И вокруг этого выстраивать учебный процесс.

Для меня понятие «цифровой профиль» — как раз про это, а не про портфолио, где собраны тысячи грамот, которые никому не интересны и которые ничего не доказывают на самом деле. Хотелось бы, чтобы мы от исследовательской, эмпирической педагогики, когда каждый преподаватель обучает ребенка согласно своему подходу, перешли к такой вот доказательной педагогике.

Недавно прошел форум «Время образования», где рассказывали про «Московскую электронную школу» Натальи Киселёвой, в которой увидели, кто из преподавателей создает контент, а кто его заимствует.

Сразу становится понятно, кто из учителей автор, а кто — потребитель

То же самое они видят про детей: кто как контентом пользуется, кто куда заходит. И, соответственно, делают из этого какие-то выводы.

На самом деле материала собрано огромное количество. То, что собрано в период пандемии, еще предстоит осознать, и к этому нужно подвести педагогические модели. Мы до конца не знаем, какие данные на что влияют. Это огромнейший труд, мы действительно стоим на пороге новой доказательной педагогики, когда можно открыто сказать, что от того, какой учитель был на информатике или какой учитель был в начальной школе, зависит будущее вашего ребенка. Уникальнейшая история.

Анзор Музаев, руководитель Федеральной службы по надзору в сфере образования и науки, неоднократно выступал на разных форумах и приводил такой пример: когда школы меряются результатами ЕГЭ и результатами ВПР, происходит некое приукрашивание ситуации и каждая школа находит свой путь. Поэтому Рособрнадзор давно проверяет качество ВПР не только по самим ВПР, но и по сопутствующим различным конкурсам типа «Русского медвежонка». Он собирает большой объем данных и анализирует, насколько расходятся данные по школам, где учителей хвалят или ругают, с данными по школам, где к учителям не применяется никаких воздействий. На основании этого делается вывод, что вот в данном районе, в таком-то регионе есть определенное приукрашивание данных, имеет смысл обратить на него более пристальное внимание.

Основная задача Рособрнадзора — добиться такой работы учителя, чтобы этого не происходило. Как это сделать, если большая часть мотивационных надбавок учителя завязаны на качество образования? На мой взгляд, это нереально.

То же самое относится и к вузам. Если у профессора есть выбор: выставить честные оценки и оставить двоечника, чтобы он пришел на две пересдачи во время зимних каникул, или поставить тройку и поехать на отдых в это время, — что он выберет? Конечно, поставит тройку и поедет на отдых. Зачем профессору находиться в университете и принимать пересдачу? С тройкой пусть дальше учится. Но на самом деле должно быть по-другому.

Почему в школах поощряют гонку одаренностей

Очень удобно отчитываться хорошими результатами. У меня два олимпиадника, у вас восемь олимпиадников. Естественно, я буду гнаться за цифрой восемь. Людям свойственно конкурировать друг с другом, и учителя, директора школ тоже будут это делать.

Здесь основной вопрос немного в другом. Есть такое мнение, что нет неодаренных детей, каждый одарен по-своему, но в чем-то своем. А задача школы, допобразования, всевозможных кружков, родителей — почувствовать и раскрыть это. В свое время, когда я был вожатым в пионерском лагере, у меня один мальчик раскрылся как театрал. Он отлично входил в образ, ставил уникальнейшие постановки.

А родители считали, что их сыну подходит только футбол и оружие, ведь у него папа и дедушка — солдаты

Поэтому задача школы действительно в том числе и в том, чтобы найти одаренность и раскрыть ее. Дальше уже ребенок сам должен вместе с родителями определиться, будет он этим пользоваться или нет.

Здесь есть один маленький подвох. Когда мы говорим, что класс у нас хороший, что у нас есть семь олимпиадников, — это действительно заслуга педагогов, заслуга школы, или дети достигли бы этого результата самостоятельно, потому что это им нравится и они этим увлечены? У меня были одноклассники, которые занимались астрономией в школе, когда астрономии как урока уже не было. Записывались на какие-то заочные курсы при МГУ, при МФТИ, участвовали в олимпиадах, изучали этот предмет самостоятельно в таком объеме, в котором его никогда не изучали в школе. Что дала им для этого школа? Не знаю. Но я знаю точно, что настоящая педагогика — это научить ребенка минимальному набору знаний при условии, что он не хочет изучать предмет. И вот здесь нужны талантливые преподаватели.

Что такое авторские школы и почему их не становится больше

В 90-е годы, когда нормативные барьеры были опущены и школа оказалась предоставлена сама себе, заказа сверху никакого не было, начали массово появляться авторские школы. Это абсолютно разные школы по своей сути, по своему положению, по мировосприятию, по устройству. Но в чем основная проблема? Тот подход, который есть в голове у каждого конкретного педагога, невозможно описать какой-то книгой, какой-то методикой. Хороший педагог смотрит на ребенка и понимает, что нужно сделать, интуитивно чувствует, как к нему надо обратиться. Условно говоря, показывать геометрию не на доске, а на каких-то живых фигурах. Или зайти через спортивную секцию, потому что у этого ребенка тяга к спорту, его надо через спорт затягивать в образование.

У преподавателя всегда есть внутренняя чуйка, и эту чуйку невозможно описать

Проблема в том, что есть хорошие педагоги, которые умеют работать по методике, но не все можно формализовать в педагогике, и именно поэтому большинство авторских школ не тиражируется. Также очень много создателей таких авторских методик любят работать с детьми. Но они не умеют или не хотят делиться своей методикой со взрослыми, поэтому не формируется педагогический коллектив, который готов эту педагогическую технологию нести дальше.

В ММСО мы практически каждый год поднимаем эту тему, пытаемся посмотреть на проблемы, которые есть в школах, на то, почему одни методики вчера работали, а сегодня не работают. Все знают, что была программа «2100», многие считали ее достаточно прогрессивной. На сегодняшний день программа закрыта.

Или вот сейчас, например, у нас есть около двадцати учебников математики разных авторов, на завтра их останется десять. Что от этого изменится? По большому счету ничего, все зависит от конкретного преподавателя и от того, как он использует этот учебник, чтобы сформировать у детей правильные нейронные связи.

Одинаково хорошие условия во всех школах

Сегодня федеральный образовательный стандарт задает минимальный результат обучения. Безусловно, будут школы, которые достигнут этого результата раньше или дадут показатели гораздо выше. Это обусловлено массой факторов. Набрался хороший класс из 25 детей, и все они увлечены математикой. Из них можно собрать математический класс, и они будут опережать программу. Стоит ли учителю притормаживать этих детей, чтобы они шли ровно так, как написано по программе? Конечно, нет. Пусть он дает им больше, ничего страшного в этом нет.

Самое главное — чтобы дети получили тот минимум знаний, который гарантирован государством

Именно об этом говорит Департамент образования. Те укрупнения, которые происходили в школах, как раз нивелировали личность директора, который перестал дотягиваться до каждого конкретного педагога. У ответственного преподавателя появилась определенная свобода действий. Это тоже определенный плюс.

В некоторых регионах это пока не восприняли. В небольших школах, где 20–30 учителей, директор может дойти до каждого конкретного преподавателя, и самое страшное, что у него нет возможности такого преподавателя заменить, если вдруг будет какая-то сложная ситуация. Департамент образования Москвы проделал серьезную работу. Там составили рейтинг школ, но помогали не сильным школам, а слабым: анализировали их программы, управленческий и преподавательский состав и вводили какие-то корректирующие воздействия, чтобы слабые школы становились сильнее. Постепенно в этой гонке они очень сильно подняли нижнюю границу качества образования в городе. Это очень продуктивная работа.

Фото на обложке: Shutterstock / fotosparrow