Что мы знаем о работе школьных тьюторов? Что это наставники, которые сопровождают детей с ОВЗ. Или что они берут на себя ряд обязанностей классного руководителя. Но так ли это в действительности? Мы анонимно поговорили с тьютором из частной школы и выяснили, в чем на самом деле заключается ее работа. Всё оказалось не так однозначно.

«Я считаю, что занимаюсь важным делом»

Тьюторов иногда путают с другими педагогами — либо с классными руководителями, либо с наставниками, которые сопровождают детей с особенностями развития. Поэтому давайте сразу объясню, кем я работаю и что входит в мои обязанности.

Я работаю в частной школе с восьмиклассниками — это не инклюзивная группа, и меня нельзя назвать их классным руководителем.

Разграничить роль и задачи тьютора и класрука можно на примере опозданий. Руководителю нужно найти всех учеников, которые отсутствуют на уроке, прогуливают или опаздывают, и сделать им выговор, ссылаясь на правила школы. А тьютор в этом случае будет разговаривать с ребенком о том, почему он опаздывает, понимает ли он последствия опозданий, действительно ли это его выбор или он хотел прийти на урок вовремя, но по каким-то причинам не смог это сделать.

Если ребенок правда хочет исправить ситуацию, моя задача — направить его на путь, который поможет ему, например, наладить режим дня и научиться следить за временем. Я говорю «направить» потому, что тьютор не дает каких-то конкретных способов и ответов, а с помощью вопросов подталкивает к поиску верного решения.

Мне не нравится формулировка «тьютор помогает детям»

Я бы сказала, что тьютор поддерживает детей и становится тем человеком, которому не безразлично, что с ними происходит. И тем, кто не отчитывает за ошибки, а поддерживает в выборе или в ситуации. Я считаю, что занимаюсь важным делом, главные ценности которого — гуманность, ребенок и его мнение.

Есть банальный, но яркий пример пользы тьюторства. Мое поколение — те, кто учился в обычных государственных школах до появления в них психологов, социальных педагогов и тьюторов, — выбирало свою профессию непонятно каким образом, просто как придется. Мы редко думали о том, кем работать и что делать в жизни. А тьютор помогает подросткам оценивать свои возможности, ресурсы и обстоятельства так, чтобы выбор профессии был не случайным, а хотя бы частично осознанным.

Мы помогаем попробовать разные направления, чтобы еще до момента выбора понимать, кому что подходит и что точно не подходит. Умение отсекать то, что человеку не откликается, мне кажется необходимым.

«Мне не хватало нужных для работы навыков в резюме, но меня взяли»

Кстати, о «случайном» выборе профессии. По образованию я вообще-то журналист. Я не училась в педагогическом вузе, но подрабатывала репетитором у подростков и часто ездила вожатой в лагерь. Я всегда думала, что работа с детьми не станет моей основной профессией, но после детского лагеря мне показалось, что вожатые и тьюторы — это классные сферы неформального образования. Ты не учишь детей чему-то, а становишься для них значимым взрослым и говоришь с ними про их жизнь, их переживания и увлечения.

В итоге я уже три года работаю тьютором, но на работу я попала случайно. Просто увидела вакансию и решила откликнуться. Хотелось понять, каково это — работать в школе, особенно в частной. Мне было интересно узнать, как она устроена, потому что я училась в самой обыкновенной государственной школе и мне многое там не нравилось.

Я считала, что школьная система слишком несовершенна и в ней есть много вещей, над которыми надо работать

Главное — взрослые в школе не уважают мнение учеников и будто показывают, что никому не интересно, чего ребенок хочет и к чему стремится. Но ведь на самом деле задачи по работе с подростками, знакомству с ними, их целями, позициями и интересами нужно ставить в центр образовательного процесса.

В моем резюме в тот период была всего пара пунктов, которые подходили для должности, — это опыт работы с детьми и интерес к карьере в образовании. Этого оказалось достаточно: тьюторские службы в тот период только запускались, никто не понимал, как их устраивать, и на меня сначала навесили функции классного руководителя и «школьной вожатой»: нужно было проводить мероприятия для детей, заряжать их энергией, а речи о тьюторстве и работе с мотивацией подростков тогда не шло.

К концу первого года работы, когда к нам в школу пришли люди с большим опытом, стало понятно, что работу тьюторов будут перестраивать. Меня попросили, если я хочу дальше этим заниматься, пройти курсы профессиональной переподготовки. И я наконец поняла, как нужно было выстраивать работу с детьми.

Раньше мы с ними встречались на 15–20 минут в перерывах между уроками, чтобы обсудить, как дела в школе, как их настроение и что происходит, — это было похоже на работу неравнодушного классного руководителя. В школе поняли, что эти должности надо разделить: никто не мог быть одновременно и руководителем, и тьютором у одних и тех же детей, потому что тьютор — поддерживающий, не то чтобы мягкий, но «нейтральный» человек, а классный руководитель — это все-таки больше дисциплина, иерархия и правила.

В мои задачи стали входить длительные встречи с детьми: мы выделяли на это от 30 минут до часа, стали составлять индивидуальные образовательные маршруты и отслеживать динамику интересов ребенка от одной встречи к другой.

«У тьютора нет задачи быть строгим с детьми и заставлять их что-то делать»

Школы с пониманием работы тьютора справились, но родители, учителя и дети всё еще не понимают, кто мы такие, с какими вопросами к нам можно обращаться и зачем мы вообще нужны. Для меня это остается главной проблемой в работе, из-за которой наша коммуникация с другими иногда складывается сложно. В начале общения у нас возникают конфликты, но мы проводим беседы и мероприятия, где рассказываем, как с нами взаимодействовать, какую пользу можем принести учителям и почему тьюторство — так же важно, как качественный школьный урок.

Я очень радуюсь, когда педагоги понимают, как и с чем я работаю и с каким запросом ко мне можно прийти. Например, они знают, что нужно описать ситуацию не так: «Петя плохо учится, сделайте с ним что-нибудь», — а делятся, что у этого Пети внезапно изменились оценки, это на него не похоже, и кажется, что ему нужно обсудить какие-то проблемы, чтобы понять, что происходит. А когда учителя готовы разделить со мной ответственность, это радует вдвойне. Как тьютор я могу дать им рекомендации, понимая индивидуальные особенности ученика, а педагог, в свою очередь, учитывает мои советы и работает над своей коммуникацией с ребенком, который его волнует.

С детьми контакт я налаживаю так же, как и с любым другим новым человеком: сначала нужно познакомиться, выстроить границы, определить рамки работы. У меня со всеми детьми нейтральные отношения — личность никто не отменяет, ученики всегда что-то узнают про тьютора, и когда у нас оказывается много общих интересов и ценностных совпадений, с ребятами проще установить связь. Но важно не сокращать дистанцию слишком сильно. Среди моих коллег есть те, кто так делает, но, по-моему, такая стратегия ломает рабочие отношения.

Тьютор — не друг, это профессионал, который хочет поддержать другого

Стирание личных границ и сближение с детьми я воспринимаю как дружбу психолога с клиентом. Это нарушение этики и формирование других отношений между людьми: когда ты сохраняешь тьюторскую позицию, ты не заинтересован напрямую в результатах ученика, у тебя нет конфликта интересов. Поэтому мне и кажется важным соблюдать нейтралитет.

Отмечу, что я работаю с детьми по заказу школы, а не родителей, поэтому мы со взрослыми общаемся минимально. В первой школе, где я работала, с родителями учеников я общалась через классных руководителей или администрацию. В новом месте мы с родителями общаемся напрямую, чтобы они поняли, какой взрослый работает с их ребенком, какие у него сильные стороны и за счет чего формируется его авторитет. А я за время разговора с родителями понимаю, откуда ноги растут у того, что мне рассказывает ребенок и как он себя ведет.

Но у меня всегда есть опасения, что родители во время наших бесед начнут лезть туда, куда их не просят

Они часто считают, что, если ты работаешь с их ребенком, ты всегда будешь докладывать, что с ним происходит. Многие пытались узнать, о чем я говорила с подростками, но дети рассказывают мне, что у них дома что-то не так, родные на них давят, они не согласны с мнением родителей и хотят поступить иначе. Я не хочу докладывать об этом. Не все понимают, что у ребенка есть личные границы, их надо соблюдать и уважать, что ребенок имеет право на личную жизнь и свое мнение. Это та же конфиденциальность, что и в работе психолога — родитель может получить от меня информацию, только если чьему-то здоровью угрожает опасность.

Иногда родители пытаются с помощью меня решать свои задачи и обращаться ко мне с просьбами вроде: «Сделайте моего ребенка более дисциплинированным». У меня была история, когда мама ученика хотела, чтобы мы с коллегой были строже с ее сыном. Но я не могу так — это не соответствует ни ценностям школы, ни моим личным ценностям. У тьютора нет задачи быть строгим с детьми и заставлять их что-то делать.

Возможно, у меня не хватает опыта в работе с родителями. Общение с ними не всегда дается мне легко, они всё еще кажутся мне слишком взрослыми и немного устрашающими людьми, на фоне которых я превращаюсь в маленького ребенка, которого ни во что не ставят.

«Давайте я вам заплачу! Только договоритесь с учителями за меня»

Самое сложное в работе тьютора — это немотивированные ребята, которые приходят на онлайн-встречи и молчат, в отношениях с которыми у нас подолгу не происходит никакой динамики, а мне ведь хочется, чтобы дети мне доверились, чтобы знали, что к тьютору можно прийти и поговорить.

Некоторые вообще не отвечают на мои сообщения и звонки, пропускают занятия и исчезают. В таких случаях главное — знать политику школы. Если она согласна, что тьютор работает с детьми по их осознанному выбору, то и отказ от встреч мне приходится поддержать. При возможности, конечно, я обсужу проблему с ребенком, спрошу, почему он считает, что это ему не нужно, или поговорю с ним про уважение чужого времени и договоренностей, но это не всегда помогает.

Иногда трудно бывает, даже если ребенок приходит на встречи и говорит со мной. В первый год работы в моем классе была очень замкнутая и своеобразная ученица. Я замечала, что в общем чате она часто пишет про смерть, а когда мы с классом выбирали мероприятия, куда бы хотели отправиться, эта девочка говорила, что она хочет на квест, где страшно, много крови и убийств. Меня это встревожило. Я обращала на это внимание коллег, но я не психолог, и у нас на тот момент не было штатного специалиста, который взял бы на себя работу с таким подростком.

У меня с этой девочкой были только тьюторские встречи: контакт с ней выстроить получилось, я разговаривала с ней о жизни и спрашивала, чем она занимается, что ее интересует, что бы могло ее заинтересовать, если бы она не думала так часто о смерти. Она показывала мне рисунки, иногда отвлекалась, но всё равно говорила, что ничего не хочет, ей снятся сны про смерть, ей в этой жизни ничего не нравится и вообще — жить ей тяжело.

Я узнала, что у нее дома неспокойная обстановка, у нее жесткая мама, и просто приняла факт, что девочке очень сложно

Я готова была с ней это обсуждать — хотя бы пока ей на время не станет легче. Но потом одна девочка из нашей школы попала в больницу, и эта моя своеобразная ученица написала в беседу, где дети были без взрослых (тьюторов и педагогов), что-то наподобие: «Жаль, что она не умерла». На это сообщение пожаловались, наконец мои коллеги обратили внимание на проблему, и нам пришлось направить ученицу сначала к психиатру, а потом — в академический отпуск по лечению, потому что она представляла опасность не только для себя, но и для остальных детей.

Наверное, многие ждут потока рассказов о проблемах в отношениях с подростками, но с моими тьюторантами их почти не возникает. Другое дело — дети, с которыми я работала как классный руководитель.

Мне писали и звонили в нерабочее время, даже по ночам, и требовали срочно ответить на вопросы, которые могли бы подождать до утра. Однажды ученица в порыве чувств предложила мне заплатить, чтобы я уговорила учителя истории продлить сроки сдачи финальной работы. Девочка закатила истерику с главным вопросом «И что, я должна всё время учиться?», пыталась надавить на жалость, рассказывая о том, что дома ее отчитают за плохую оценку, и даже пыталась призвать меня к профессиональной совести: «Вы должны относиться с пониманием к вопросам учеников». Справедливости ради сроки ей продлили без всяких взяток, но она всё равно не сдала работу. Когда она немного успокоилась, я спросила, почему же она ничего не сделала — вдруг по уважительной причине? Но ученица ответила, что ушла гулять с подружкой и забыла. Тогда я поняла боль многих учителей, которые каждый день разговаривают со стенками.

Иллюстрации: Alphavector / Shutterstock / Fotodom