Как Чуковский изобрёл школьный телеграф, чтобы помочь товарищам
Как Чуковский изобрёл школьный телеграф, чтобы помочь товарищам
Герои книг о школе всегда попадают в переделки, страдают от учительского произвола и борются с ним, совершают фантастические подвиги, чтобы скрыть от родителей плохие оценки и готовы на всё, чтобы без подготовки получить пятёрку. Это поступки, которым родители точно не хотят учить детей. Но часто эпизоды, связанные с плохим поведением, самые запоминающиеся в книге.
Пожалуй, самый известный пример школьного хулиганства в детской литературе — истории из цикла «Денискины рассказы» Виктора Драгунского. Вы без труда вспомните, как Дениска отвечал у доски про реку Миссисипи, или как они с Мишкой пели куплеты про папу Васи, сильного в математике.
А вот такую историю рассказывает Корней Чуковский в автобиографической повести об учёбе в гимназии «Серебряный герб». Увы, она не так известна и читаема, как его стихотворные сказки. События в ней происходят в начале XX века в Одессе. Чуковский был отчислен из гимназии, как «кухаркин сын», но смог выучиться самостоятельно. Он пишет о настоящей дружбе, скверных учителях и о первых встречах с человеческой подлостью.
Желая помочь товарищам, которые никак не могли написать диктант, герой книги придумал подавать им сигналы через «телеграф», сделанный из верёвки. Гениальное, но не вполне продуманное изобретение. Тем, кто захочет воспользоваться им, придётся поработать над ошибками.
» — Дёрну раз — запятая. Два — восклицательный. Три — вопросительный. Четыре — двоеточие. Понял?
Тимоша весело кивает головой и пыжится сказать мне какое-то слово. Но он заика, и изо рта у него вылетают только две-три буквы и брызги слюны.
Рядом с ним сидит Муня Блохин, маленький, кучерявый и быстрый. Он тотчас ныряет под парту: расширить телефонную сеть.
Не может же он допустить, чтобы таким замечательным изобретением пользовался всего один человек! Нет, за спиной у Тимоши сидит второгодник Бугай. Нужно провести телефон и к нему.
Блохин достает из кармана бечёвку и протягивает её от Тимоши к Бугаю. Тот быстро прикрепляет её к своей правой ноге.
Рядом с Бугаем — Козельский, последний ученик в нашем классе, Зюзя Козельский, плакса, попрошайка и трус.
Нужно провести телефон и к нему, не то он заскулит и захнычет и выдаст нас всех с головой.
За Зюзей Козельским, на «Камчатке», у самой стены сидят знаменитые на всю гимназию губошлёпы и лодыри, пучеглазые братья Бабенчиковы. У них кулаки как гири, нужно протянуть телефонные нити и к ним.
— Не забудьте же, — повторяет Блохин. — Раз — запятая, два восклицательный, три — вопросительный, четыре — двоеточие. Поняли?
А Зуев хоть и крестится, хоть и бормочет молитвы, но краем глаза всё время поглядывает на меня и на Муню. И вдруг сгребает, как лопатой, всех своих святителей в ранец, срывает у себя с шеи шнурок и, опустившись на колени под партой, хозяйственно привязывает его к моему башмаку.
В нашем классе я считался чемпионом диктовки. Не знаю отчего, но чуть не с семилетнего возраста я писал без единой ошибки самые дремучие фразы. В запятых не ошибался никогда.
По другим предметам я бывал зачастую слаб, но по русскому языку у меня была сплошная пятёрка, хотя и случалось, что тут же, по соседству с пятёркой, мне ставили в тетрадку единицу — за кляксы. Писать без клякс я тогда не умел, и все мои пальцы после каждой диктовки обычно были измазаны чернилами так, словно я нарочно совал их в чернильницу.
Но вот распахнулась дверь. В класс вошел не Бургмейстер, не сиятельный Люстих, которым нас пугали одиннадцать дней, а какой-то дубоватый незнакомец с неподвижным, топорным лицом. И немедленно начал диктовать нам диктовку.
Пришлось поработать моей правой ноге! Всё время, пока длилась диктовка, я дёргал, и дёргал, и дёргал ногою так, что у меня даже в глазах потемнело.
Диктовка была такая (я запомнил её от слова до слова):
«В тот день (дёрг!), когда доблестный Игорь (дёрг!), ведущий войска из лесов и болот (дёрг!), увидел (дёрг!), что в поле (дёрг!), где стояли враги (дёрг!), поднялось зловещее облако пыли (дёрг!), он сказал (дёрг! дёрг! дёрг! дёрг!): „Как сладко умереть за отчизну!“ (дёрг! дёрг!)».
Чем закончилась эта хитроумная авантюра
«Зуев и Козельский с удовольствием подбежали к доске и скромно приосанились, ожидая похвал.
Незнакомец глянул на них и вдруг, к удивлению класса, улыбнулся совсем как живой человек. И, повернувшись к доске, написал на ней мелом такое:
«В тот день когда: доблестный Игорь ведущий? войска из лесов и болот увидел что в поле где? стояли, враги поднялось?! зловещее облако пыли?»
— Вот как написал свою диктовку ученик третьего класса Козельский Иосиф. За такую диктовку единица, конечно, слишком большая отметка. Мы ставим Козельскому нуль, равно как и Григорию Зуеву…
Беда произошла оттого, что почерк был у меня очень медленный, детский, а у товарищей — быстрый. Да и проклятые кляксы сильно тормозили меня. Когда я с трудом выводил третье или четвёртое слово, мои товарищи уже писали седьмое, девятое. Слепо понадеявшись на мой телефон, товарищи, сидевшие далеко позади, уже не шевелили мозгами и по сигналу готовы были ставить запятые внутри каждого слова, даже разрезая его пополам, чего сроду не делал самый отпетый дурак с тех пор, как на свете существует диктовка.
После этого дня я долго не мог ни кашлянуть, ни засмеяться, ни вздохнуть, ни чихнуть — так болели у меня ребра от той благодарности, которую выразили мне мои сверстники, главным образом братья Бабенчиковы. Напрасно я доказывал им, что ни одно великое изобретение не бывает на первых порах совершенным: они были глухи к моим слезам и протестам».
Книга будет интересна детям от 13 лет. Но предупреждаю, что повесть антиклерикальная, так как почти все злоключения главного героя совершились через священнослужителя.