В 2020 году есть хороший повод прокатиться вместе с игрушками на «Голубой стреле», послушать «Сказки по телефону», поддаться обаянию овощей и отправиться вслед за отважной луковицей — спасать… да кого угодно! Повод для книжной радости — столетие Джанни Родари. Вместе с писателем Анастасией Строкиной перечитываем его книгу о Чиполлино — и сравниваем оригинал с классическим русским переводом. Спойлер: будет много сюрпризов.

Для меня это и в самом деле важная дата, потому что с творчества Родари, со звонких и метких стихов под кодовым названием филастрокки лет эдак двадцать пять назад родилась моя любовь к итальянскому языку и желание владеть этими звуками, чем-то напоминавшими стрекот цикады. Но это история личная, так сказать, робкий одинокий огонек.

А вот если взглянуть шире и переместиться на родину писателя, то здесь мы увидим целый фейерверк. В Италии его столетие так или иначе отмечает едва ли не полстраны: от детских садов и школ до библиотек и факультетов филологии и литературного творчества.

К столетию сказочника появилась книга Ванессы Роги «Уроки фантазии. История Джанни Родари» («Lezioni di Fantastica. Storia di Gianni Rodari»). Презентация издания прошла в одной из центральных библиотек Рима. Надеюсь, эта работа заинтересует и российских издателей: в ней много исторического материала, неизвестных прежде фактов, и вообще здесь представлен новый взгляд на личность и творчество писателя.

То ли дата такая особенная — сто лет, — то ли исторический период вышел на иной виток, но в Италии интерес к творчеству Родари стал возрастать. Конечно, его стихи для малышей никогда и не исчезали из поля читательского интереса (мамы, бабушки, воспитатели в детских садах по-прежнему обращаются к ярким, запоминающимся рифмованным строчкам Родари), чего не скажешь, например, о «Чиполлино».

Опрос итальянских школьников, который я проводила несколько лет назад, показал, что это произведение как будто пропало с радаров: о нем в лучшем случае слышали, а про знакомство с текстом и речи не шло. Но, справедливости ради, стоит напомнить, что в Италии эта сказка изначально не прозвучала так, как в СССР, а стала просто «одной из».

Феномен популярности «Чиполлино» в нашей стране — тема отдельного разговора

Отмечу только, что не стоит в данном случае все сводить к социальным аспектам: борьба бедных и богатых и прочее. Все же многие дети разглядели что-то свое в пестрых говорящих итальянских овощах и радовались их изображениям в виде игрушек и открыток, мечтая заполучить пластиковую луковицу или толстопузого синьора Помидора. А детей, как известно, не заманишь социальными установками. Нужно что-то еще. И это «что-то еще», безусловно, есть у Родари.

Почему я пишу о «Чиполлино»? Потому что, во-первых, мне самой симпатичен этот герой. Без лишней рефлексии, без «растекшейся по древу» философии, он действует и ведет за собой других. Подобных черт характера часто не хватает героям русской литературы, привыкшим посидеть, поразмышлять, посомневаться. Dubito, ergo sum — не про Чиполлино, и это здорово!

А во-вторых, эту книгу я не так давно перечитала на итальянском, сравнив текст с русским переводом. И в честь столетия Родари хотела поделиться с вами некоторыми соображениями. Может, какие-то из них окажутся полезными и интересными.

Но прежде чем обратиться непосредственно к тексту сказки, мне хочется сказать несколько слов о художественном переводе в целом, как бы настроиться на нужный тон.

Спор о том, каким должен быть перевод — верным или точным (вспомним хрестоматийное «перевод как женщина: если красив, то неверен, если верен, то некрасив»), — тянется еще с Античности. А ответа нет до сих пор. Марк Туллий Цицерон в «Превосходном ораторе» сравнивает точный перевод — тот, что «слово в слово» — с тупой поденщиной, выбирая «манеру оратора». Или вот английский поэт Абрахам Каули на голубом глазу признается, что в своих переводах позволял себе исключать или добавлять — то, что ему нравится. На свое, Абрахама Каули, усмотрение. Между тем он был знаменитым интеллектуалом своего времени и его опыт, безусловно, учитывается в истории перевода.

А, например, Афанасий Фет, кроме «шепота, робкого дыханья и трелей соловья», интересовался еще и концепциями перевода, считая, что только точный, самый близкий к оригиналу вариант можно назвать достойным. Такого же мнения был и Владимир Набоков в своих поздних высказываниях, полагая, что главная задача переводчика — «воспроизвести с абсолютной точностью весь текст и ничего, кроме текста». Практически присяга Нюрнбергского трибунала — «говорить правду, только правду и ничего, кроме правды».

Но переводчики никаких присяг не дают, а потому до сих пор одни фанатично переводят слово в слово, а другие, по примеру Каули, добавляют в текст то, что считают нужным, либо, напротив, убирают целые абзацы. Дескать, не приглянулись они. И без них неплохо. Есть, конечно, и золотая середина, равно как и медный «середнячок».

Но сегодня мы вспоминаем Джанни Родари и перевод «Чиполлино». К сожалению, назвать эту работу «золотой серединой», сочетающей в себе и точность в передаче авторской мысли, и бережное отношение к стилю оригинала, и в то же время собственный — тонкий — писательский (переводческий) слух, я не могу.

Скажу прямо: переводы можно и нужно обновлять, и не стоит их канонизировать, называя некий вариант единственно возможным

Даже то, что над «Чиполлино» работала профессиональная переводчица с итальянского Злата Потапова, а редактировал и вовсе классик Самуил Маршак, не делает этот перевод неприкосновенным.

И «Чиполлино» не единственный в этом списке переводов, которые из года в год переиздаются, тащат от поколения к поколению свои неточности и неловкости. В этом смысле достаточно вспомнить нашумевшую в свое время статью М. Гаспарова и Н. Автономовой, посвященную разбору сонетов Шекспира в переводе Маршака. Авторы там детально, строчка за строчкой, показывают читателю, как много Маршак не поведал нам о настоящем замысле Шекспира, в барочной красоте его строф. Хотя ни Гаспаров, ни Автономова не умаляют труда переводчика, понимая, как это сложно — создать для сонетов единое стилевое пространство.

С Родари похожая история. Вроде бы тот же «Чиполлино» отлично читается на русском, и как-то даже мысли не возникает, что нам могли нечто в переводе не донести. Ладно стихи — здесь понятно: сохраняя рифму и размер, переводчик неминуемо теряет в смысле. Но проза!

Однако, читая Родари на итальянском, вдруг осознаешь: а ведь это не просто текст, не просто бодрое повествование о приключениях овощей, но тонкая работа стилиста, полная неожиданных метафор, эпитетов, которые можно назвать авторскими, «родариевскими», и которые, увы, по тем или иным причинам в русском переводе либо полностью сняты, либо заменены на нейтральные, а то и вовсе на штампы.

Начать с того, что каждое название главы Родари зарифмовывает. Кажется, мелочь, но какая это радость для детского уха — веселая рифмовка, настраивающая на игру, на приключение!

А что за чудо — рифмованные имена у профессора Груши и Лука Порея — Pero Pera и Piro Porro. Сложно, конечно, такое передать на русском

Но здесь можно понять смятение переводчика. А вот что действительно жалко и неясно почему изгнано из перевода, так это многочисленные метафоры и эпитеты. Я здесь не буду приводить их список (поверьте на слово, он велик!), упомяну только то, что врезалось в память.

В третьей главе Родари пишет про усы Лука Порея, «которые никогда не кончаются» (non finivano mai). В русском переводе — «длинные-предлинные усы». Опять же, можно сказать, что ничего страшного и нет, но, на мой взгляд, разница колоссальна. Родари этими усами как будто прикасается к бездне, заглядывает в вечность: начало — вот оно, а конца не видно — кто знает, что там, в конце? В русской версии — обычный эпитет, который можно встретить во многих детских текстах. Или вот в десятой главе, описывая тишину, Родари говорит, что не слышно было даже «мышиного дыхания» (non il sospiro di un topo). В русском варианте этого забавного оборота нет. А жаль. Из таких деталей и создается авторский стиль — то, что отличает Родари от других писателей.

Многие пассажи, предложенные в переводе, у Родари попросту отсутствуют. Чаще всего это касается фрагментов, в которых описаны отрицательные персонажи. В нашей версии все жестче и даже с ноткой садизма. Если в оригинале душа у Лимона всего лишь «черствая и жестокая», то на русском это звучит так: «Он любил присутствовать при самых жестоких истязаниях». И это не единственный пример.

Однако более всего меня удивило отсутствие в русскоязычной версии сказки (в 19-й главе) большого фрагмента — нежного, полного красок, похожего на акварельную зарисовку. Что помешало включить его в перевод? Наверное, ответ есть, но я не стала углубляться в этот вопрос, а решила просто перевести недостающий отрывок — с большой благодарностью, как бы то ни было, к труду Златы Потаповой и Самуила Маршака. Все же мы выросли на этом тексте и любим его как часть детства, как лучшего друга, как самую добрую память.

Здесь я приведу недостающий фрагмент. Так и представляю себе иллюстрацию к этому тексту, к этой чистой радости, которая, как и усы Порея, «никогда не кончается»

«Еще одной особенностью поезда был машинист. Машинистом он был отличным, но ко всему прочему он был еще и поэтом. Если поезд шел мимо цветущего луга, наш машинист непременно останавливал состав и выходил собирать букет — из ромашек или фиалок: это зависело от времени года.

Пассажиры возмущались:

 — Так мы едем или нет?

— Это надувательство!

— Верните деньги за билет!

— У вас что, поезд на цветах, а не на угле? — спрашивали те, кому хотелось пошутить в такую минуту.

А потом еще и кондуктор. Тоже странный. И бесконечно добрый. Бывало, во время тумана люди жаловались, что ничего не видно.

— Ну и железная дорога у вас! — протестовали любители пейзажей. — Смотришь в окно и ничего не видишь, как будто путешествуешь в сундуке! Может, мы сели в грузовой вагон?

И тогда кондуктор, вежливый и терпеливый, стоя за спинами пассажиров, показывал пальцем на детали невидимого пейзажа. Он знал наизусть каждый куст и мог не глядя описать все, что было за окном.

— Вот справа, — рассказывал он, — железнодорожный переезд. Там всегда девушка-дежурная машет красным флажком. Красивая она, белокурая, в желто-бирюзовом наряде.

Люди приглядывались, а только кроме тумана ничего не видели, но все равно радовались.

— Вот, вот здесь! Прямо перед нами! — продолжал кондуктор. — Голубое озеро с зеленым островом и лодочкой, что ходит вокруг него. Парус у лодки красный, а на вершине мачты развевается небесно-синий флаг, усыпанный золотистыми звездами. Озеро спокойно, и рыбы беспечно поднимаются к самой поверхности воды, но тут… подлетают птицы и хватают их ловкими клювами.

Пассажиры по-прежнему видели только серые волны тумана, но улыбались и, казалось, были довольны».