Педагог Януш Корчак всю свою жизнь отстаивал и доказывал, что главный принцип воспитания — это любовь к ребёнку. Он считал, что ребёнок имеет право на уважение, самостоятельность и ошибки. Мы публикуем отрывок из книги Януша Корчака «Уважение к ребёнку», которая вышла в издательстве «Питер». О пренебрежении и недоверии взрослых к детям.

— Я большой, — радуется ребёнок, когда его ставят на стол.

— Я выше тебя, — отмечает он с чувством гордости, меряясь с ровесником.

Неприятно вставать на цыпочки и не дотянуться, трудно мелкими шажками поспевать за взрослыми, из крохотной ручонки выскальзывает стакан. Неловко и с трудом влезает ребёнок на стул, в коляску, на лестницу; не может достать дверную ручку, посмотреть в окно, что-либо снять или повесить, потому что высоко. В толпе его заслоняют, не заметят и толкнут. Неудобно, неприятно быть маленьким.

С ранних лет мы растём в сознании, что большое важнее, чем малое.

Уважение и восхищение вызывает большое, то, что занимает много места. Маленький же повседневен, неинтересен. Маленькие люди — маленькие и потребности, радости и печали.

Производят впечатление — большой город, высокие горы, большие деревья. Мы говорим:

— Великий подвиг, великий человек.

А ребёнок мал, лёгок, не чувствуешь его в руках. Мы должны наклониться к нему, нагнуться.

А что ещё хуже, ребёнок слаб.

Мы можем его поднять, подбросить вверх, усадить против воли, можем насильно остановить на бегу, свести на нет его усилия.

Всякий раз, когда он не слушается, у меня про запас есть сила. Я говорю: «Не уходи, не тронь, подвинься, отдай». И он знает, что обязан уступить, а ведь сколько раз пытается ослушаться, прежде чем поймёт, сдастся, покорится!

Кто и когда, в каких исключительных условиях осмелится толкнуть, тряхнуть, ударить взрослого? А какими обычными и невинными кажутся нам наши шлепки, волочения ребёнка за руку, грубые «ласковые» объятия!

Чувство слабости вызывает почтение к силе; каждый, уже не только взрослый, но и ребёнок постарше, посильнее, может выразить в грубой форме неудовольствие, подкрепить требование силой, заставить слушаться: может безнаказанно обидеть.

Мы учим на собственном примере пренебрежительно относиться к тому, кто слабее. Плохая наука, мрачное предзнаменование

Облик мира изменился. Уже не сила мускулов выполняет работы, обороняет от врага, не сила мускулов вырывает у земли, лесов и моря владычество, благосостояние, безопасность. Закабаленный раб — машина! Мускулы утратили свои исключительные права и цену. Тем больший почёт уму и знаниям.

Подозрительный чулан, скромная келья мыслителя разрослись в залы исследовательских институтов. Нарастают этажи библиотек, полки гнутся под тяжестью книг. Святыни гордого разума заполнились людьми. Человек науки творит и повелевает. Иероглифы цифр опять и опять обрушивают на толпы новые достижения, свидетельствуя о мощи человечества.

Всё это надо охватить памятью и постичь.

Продлеваются годы упорной учёбы, всё больше и больше школ, экзаменов, печатного слова. А ребёнок маленький, слабенький, живёт ещё недолго — не читал, не знает…

Мы пестуем, заслоняем от бед, кормим и обучаем. Он получает всё без забот; чем он был бы без нас, которым всем обязан?

Исключительно, единственно и всё — мы.

Зная путь к успеху, мы указываем и советуем. Развиваем достоинства, подавляем недостатки. Направляем, поправляем, приучаем. Он — ничто, мы — всё.

Мы распоряжаемся и требуем послушания.

Морально и юридически ответственные, знающие и предвидящие, мы единственные судьи поступков, душевных движений, мыслей и намерений ребёнка.

Мы поручаем и проверяем выполнение — по нашему хотению, по нашему разумению, — наши дети, наша собственность — руки прочь!

(Правда, кое-что изменилось. Уже не только воля и исключительный авторитет семьи — ещё осторожный, но уже общественный контроль. Слегка, незаметно.)

Нищий распоряжается милостыней как заблагорассудится, а у ребёнка нет ничего своего, он должен отчитываться за каждый даром полученный в личное пользование предмет.

Нельзя порвать, сломать, запачкать, нельзя подарить, нельзя с пренебрежением отвергнуть. Ребёнок должен принять и быть довольным. Всё в назначенное время и в назначенном месте, благоразумно и согласно предназначению.

Может быть, поэтому он так ценит ничего не стоящие пустячки, которые вызывают у нас удивление и жалость; разный хлам — единственная по-настоящему собственность и богатство — шнурок, коробок, бусинки.

Взамен за эти блага ребёнок должен уступать, заслуживать хорошим поведением — выпроси или вымани, только не требуй! Ничто ему не причитается, мы даём добровольно.

Из-за нищеты ребёнка и милости материальной зависимости отношение взрослых к детям аморально.

Мы пренебрегаем ребёнком, ибо он не знает, не догадывается, не предчувствует.

Не знает трудностей и сложности жизни взрослых, не знает, откуда наши подъёмы и упадки и усталость, что нас лишает покоя и портит нам настроение: не знает зрелых поражений и банкротств. Легко отвлечь внимание наивного ребёнка, обмануть, утаить от него.

Он думает, что жизнь проста и легка. Есть папа, есть мама; отец зарабатывает, мама покупает. Ребёнок не знает ни измены долгу, ни приёмов борьбы взрослых за своё и не своё.

Свободный от материальных забот, от соблазнов и от сильных потрясений, он не может о них судить. Мы его разгадываем моментально, пронзаем насквозь небрежным взглядом, без предварительного следствия раскрываем неуклюжие хитрости.

А быть может, мы обманываемся, видя в ребёнке лишь то, что хотим видеть?

Быть может, он прячется от нас, быть может, втайне страдает?

Мы опустошаем горы, вырубаем деревья, истребляем диких зверей. Там, где раньше были дебри и топи, — все многочисленнее селения. Мы насаждаем человека на новых землях.

Нами покорен мир, нам служат и зверь, и железо; порабощены цветные расы, определены в общих чертах взаимоотношения наций и задобрены массы. Далеко ещё до справедливых порядков, больше на свете обид и мытарств.

Несерьёзными кажутся ребячьи сомнения и протесты.

Светлый ребячий демократизм не знает иерархии. Прежде времени печалит ребёнка пот батрака и голодный ровесник, злая доля Савраски и зарезанной курицы

Близки ему собака и птица, ровня — бабочка и цветок, в камушке и ракушке он видит брата. Чуждый высокомерию выскочки, ребёнок не знает, что душа только у человека.

Мы пренебрегаем ребёнком, ведь впереди у него много часов жизни. Чувствуем тяжесть наших шагов, неповоротливость корыстных движений, скупость восприятий и переживаний. А ребёнок бегает и прыгает, смотрит на что попало, удивляется и расспрашивает; легкомысленно льёт слёзы и щедро радуется.

Ценен погожий осенний день, когда солнце редкость, а весной и так зелено. Хватит и кое-как, мало ему для счастья надо, стараться не к чему. Мы поспешно и небрежно отделываемся от ребёнка. Презираем многообразие его жизни и радость, которую ему легко дать.

Это у нас убегают важные минуты и годы; у него время терпит, успеет ещё, подождёт.

Ребёнок не солдат, не обороняет родину, хотя вместе с ней и страдает. С его мнением нет нужды считаться, не избиратель: не заявляет, не требует, не грозит.

Слабый, маленький, бедный, зависимый — ему ещё только быть гражданином.

Снисходительное ли, резкое ли, грубое ли, а всё — пренебрежение.

Сопляк, ещё ребёнок — будущий человек, не сегодняшний. По-настоящему он ещё только будет.

Присматривать, ни на минуту не сводить глаз. Присматривать, не оставлять одного. Присматривать, не отходить ни на шаг.

Упадёт, ударится, порежется, испачкается, прольёт, порвёт, сломает, испортит, засунет куда-нибудь, потеряет, подожжёт, впустит в дом вора. Повредит себе, нам, покалечит себя, нас, товарища по игре.

Надзирать — никаких самостоятельных начинаний — полное право контроля и критики.

Не знает, сколько и чего ему есть, сколько и когда ему пить, не знает границ своих сил. Стало быть, стоять на страже диеты, сна, отдыха. Как долго? С какого времени? Всегда. С возрастом недоверие к ребёнку принимает иной характер, но не уменьшается, а даже возрастает.

Ребёнок не различает, что важно, а что неважно. Чужды ему порядок, систематический труд. Рассеянный, он забудет, пренебрежёт, упустит. Не знает, что своим будущим за всё ответит.

Мы должны наставлять, направлять, приучать, подавлять, сдерживать, исправлять, предостерегать, предотвращать, прививать, преодолевать

Преодолевать капризы, прихоти, упрямство. Прививать осторожность, осмотрительность, опасение и беспокойство, умение предвидеть и даже предчувствовать.

Мы, опытные, знаем, сколько вокруг опасностей, засад, ловушек, роковых случайностей и катастроф.

Знаем, что и величайшая осторожность не даёт полной гарантии, — и тем более мы подозрительны: чтобы иметь чистую совесть, и случись беда, так хоть не в чем было бы себя упрекнуть.

Мил ему азарт шалостей, удивительно, как он льнёт именно к дурному. Охотно слушает дурные нашёптывания, следует самым плохим примерам.

Портится легко, а исправить трудно.

Мы ему желаем добра, хотим облегчить; весь свой опыт отдаём без остатка: протяни только руку — готовое! Знаем, что вредно детям, помним, что повредило нам, пусть хоть он избежит этого, не узнает, не испытает.

«Помни, знай, пойми».

«Сам убедишься, сам увидишь».

Не слушает! Словно нарочно, словно назло.

— Приходится следить, чтобы послушался, приходится следить, чтобы выполнил. Сам он явно стремится ко всему дурному, выбирает худший, опасный путь.

Как же терпеть бессмысленные проказы, нелепые выходки, необъяснимые вспышки?

Подозрительно выглядит первичное существо. Кажется покорным и невинным, а по существу хитро и коварно.

Умеет ускользнуть от контроля, усыпить бдительность, обмануть. Всегда у него готова отговорка, увёртка, утаит, а то и вовсе солжёт.

Ненадёжный, вызывает разного рода сомнения.

Презрение и недоверие, подозрения и желание обвинить.

Печальная аналогия: дебошир, человек пьяный, взбунтовавшийся, сумасшедший. Как же — вместе, под одной крышей?