Журналистка Полина Жеребцова родилась в Грозном и прожила там почти двадцать лет. В девять лет она начала вести дневник, в котором описывала всё, что с ней происходило. Мы публикуем отрывок из её повести «Ослиная порода» (издательство «Время») о традициях в Чечне.

Моя мама и мой дедушка очень любили чеченские традиции.

— По чеченским традициям, младшие всегда и во всём подчиняются старшим, — не раз говорила мне мама, подсказывая, как надо жить.

— Чеченцы уважают гостеприимство и щедрость! — рассказывал дедушка. — Даже если у тебя совсем мало еды, нужно отдать половину голодному!

— Угу, — кивала я, вспоминая, как отдала бублик Алёнке, а она сказала «фу» и бросила его в канаву.

— Кавказские сказки — самые красивые в мире. Они о благородстве и чести! — твердила тётушка Марьям, знакомя меня с новыми историями диких горцев.

И всё бы ничего, пока не наступала глубокая осень.

Именно в это время начинала действовать традиция, связанная с мытьём обуви. Да, да! Есть такая славная традиция на Кавказе, в месте, где я родилась.

Если вы подумали, что вам дадут ведро и тряпку, а после заставят вымыть обувь, так как вы бегали по дорожкам, где далеко не всюду лежит асфальт, зато повсеместно непролазная грязь, вы глубоко заблуждаетесь.

Вам действительно дадут ведро и тряпку, но мыть обувь вы будете всем, кто придёт в гости. Нужно мыть ботинки и калоши соседям, случайным прохожим, которые ошиблись дверью и задержались на вашей кухне переждать дождик, дорогим гостям, приехавшим издалека, и, разумеется, членам своей семьи.

Обувь моет самый младший в доме, поэтому эта история началась в нашем коридоре с крашенным в тёмно-красный цвет деревянным полом у тяжёлого железного ведра

Я не любила тряпку для мытья обуви. Мокрая и мерзкая на ощупь, она никогда не высыхала до конца и поэтому в ней гнездились сороконожки — повелители мух. Иногда сороконожки выскакивали из недр тряпки, страшно шевелили первой парой ног, похожих на длинные усы, дрыгали остальными лапками, и мои вопли на предельной высоте оглашали окрестности.

Мама в таких случаях, загнав сороконожку под ванну и нашлёпав непослушное дитя той самой мокрой тряпкой, восклицала, что Бог наградил её трусихой, после чего стыдила свою «награду» и давала новые указания.

Помимо крупных сороконожек, получивших пожизненное убежище в нашей квартире, в ванной комнате жило ещё большое семейство мокриц. Вселенная мокриц развивалась со скоростью света благодаря постоянно затопленному водой подвалу, пребывавшему в аварийном состоянии.

Мокриц я не боялась и могла храбро топнуть ногой, чтобы они разбежались в разные стороны. Нередко я ловила их руками и выносила на улицу под удивлённые взгляды соседей.

— Давить их надо! — советовали знатоки борьбы с мокрицами.

— Пусть живут на пеньке! — отвечала я, устраивая мокриц поудобнее и на всякий случай прикрывая их кленовым листком, чтобы соседи не объявили им войну без предупреждения.

Осенью многие носили калоши. Калоши похожи на резиновые туфли-лодочки, и каждый житель Грозного имел их в своём гардеробе.

— Значит так, — как-то раз сказала мама, понизив голос и сурово на меня поглядывая, — воду поменяешь в ведре три раза. Первый раз сотрёшь грязь, второй раз вымоешь начисто, а в третий раз доведёшь обувь до блеска!

Она испекла пирог с яблоками и грецкими орехами и понесла его гостям. Гостей было десять человек: мамины сослуживицы, старый чеченец с внуком, молодая девушка и мужчина.

— А если они спросят, где твоя дочка? — Я попыталась увильнуть от работы.

— Уж не спятила ли ты?! Да кто же спросит? У всех дети убирают и стирают! За столом сидят и разговаривают — гости! Работай, и чтобы было тихо!

Кошки, лежавшие на обувной полке, кивнули в знак покорности, а я взяла в руки орудие труда.

Надо сказать, что в ноябре у нас в Грозном все ходили в калошах, потому что слякоть на улице была ужасная. Среди десяти пар обуви попались ботинки с комьями липкой грязи и туфли, зачерпнувшие воды из глубокой лужи.

На ветхую газету о тайнах мироздания я начала потихоньку счищать подсохшую прилипшую глину, после намочила тряпку и вытерла чьи-то калоши. Перемыв пять пар обуви, я поняла, что пора менять воду, и потащила тяжёлое ведро в ванную комнату, дрожа от страха. Но сороконожки спрятались в своих владениях и на глаза мне не показывались.

Набрав чистой воды, я решила облегчить себе работу. Взрослые не обращали на меня никакого внимания: они прикрыли дверь в комнату и пили чай. Схватив недомытую до блеска калошу, я погрузила её целиком в ведро и поняла, что так мыть обувь гораздо удобней.

«А почему бы не сделать это под краном в ванной?» — подсказал мне внутренний голос, и я, услышав его, несказанно обрадовалась.

Всю обувь я перенесла в ванну, подержала под струёй холодной воды, стряхнула и расставила на старых газетах в коридоре. Несколько мокриц исчезли в отверстии для слива, и я помахала им рукой на прощание: нечего было лезть в ведро!

— Пора расходиться по домам! — раздались нестройные голоса гостей. — Поздно уже!

— Давайте ещё по чашечке… — уговаривала их мама.

Возгордившись от умения соблюдать традиции, я неожиданно для себя глянула вниз и обнаружила Ксюшу около чужих калош. Она грустно на меня посматривала, а потом провела лапой по обуви.

— Брысь! — сказала я кошке.

И тут сообразила, что вся обувь внутри мокрая и уйти в ней люди не смогут. Меня охватила паника. Ведь теперь не только мама, но и гости, вероятно, смогут предъявить ослу серьёзные претензии!

Оглядываясь на дверь в комнату и молясь про себя, чтобы мамины друзья задержались, я потащила калоши и ботинки на кухню. Сушить!

В этом я видела спасение подмоченной репутации.

Зуб на зуб у меня не попадал от страха. А стрелки часов в коридоре неумолимо бежали вперёд.

— Всего доброго!

— Всех благ!

— Мир вашему дому!

Судя по всему, час расплаты настал.

— А где твоя дочка? — раздался вопрос, который в начале вечера был уместным, а сейчас показался мне злой шуткой.

— Она, как и положено, гостям обувь моет! — похвасталась мама. — Традиции, знаете ли!

— Да она у тебя умница! — обрадовались гости.

Однако никто из них в коридоре свои калоши и ботинки не обнаружил. Мама пыталась поймать мой взгляд, но я упрямо гладила кошку и глаз не поднимала.

— Где же обувь? — спросила меня одна из женщин.

— На кухне!

— Что она там делает?! — удивилась мама.

— Сохнет! В неё попала вода.

— Вот спасибо! Молодец! — похвалили меня взрослые.

Мама пошла на кухню. Минуты три её не было, и гости даже стали переглядываться, а потом показалась родительница. В её руках было что-то, отдалённо напоминающее калоши. Но это были не они! Это были сморщенные резиновые полоски, которые вначале разбухли от воды, а потом припеклись к горячим конфоркам на раскалённой плите.

— Я тебе сейчас… — издали начала мама, а я быстро спряталась за одного из гостей.

Те в изумлении рассматривали то, что осталось от калош.

Дедушка и внук надели мокрые, но целые ботинки, остальные — что нашлось: мама дала свои шлепанцы, мягкие домашние тапочки, сандалии. Меня гости не ругали, наоборот, говорили:

— Она научится! Твоя дочка ещё маленькая!

— Руки у неё растут не из нужного места! Растяпа ослиная! — пробовала шутить мама, открывая дверь навстречу осеннему ливню, принимающему в свои объятия неподобающе обутых людей, и грозила мне кулаком.