В XIX веке в европейской литературе стали появляться вампиры, оборотни и прочие чудовища. Но русские писатели перенимать моду не спешили: гоголевский Вий в этом смысле, пожалуй, единственный представитель жанра. Историк литературы Алексей Вдовин в книге «Монстры у порога. Дракула, Франкенштейн, Вий и другие литературные чудовища» исследует этот феномен. С разрешения издательства «МИФ» публикуем главу о тайных смыслах самой страшной повести Гоголя.

Перефразируя известные слова Аполлона Григорьева о Пушкине, Вий ― наше все (если говорить о фантастике). В местоимении «наше» есть, конечно, изрядная доля условности, так как сам Гоголь утверждал, что Вий есть «колоссальное создание» малороссийского воображения. Именно так в XIX веке называли украинский язык и литературу ― малороссийскими. Да, научные изыскания доказали, что никакого отношения к русскому фольклору Вий не имеет. Тем не менее Гоголь написал повесть на русском языке, и она находится в сокровищнице русской литературы. У Гоголя была, как сейчас принято говорить в науке, двойная идентичность: он был этническим украинцем (что часто подчеркивал) и одновременно подданным Российской империи. Сделав выбор в пользу русского языка, Гоголь ощущал себя российским писателем. Такое сочетание двух языков и разных культур обогатило и его творчество, и отечественную литературу. Кто не помнит искрометного гоголевского юмора, метких украинских словечек и дивных описаний малоросской природы?

Итак, кто же такой Вий? Уверен, что вы либо читали повесть, либо смотрели максимально близкую к тексту советскую экранизацию. На обложке издания «Вия» 1901 года мы видим Хому и лежащую в гробу панночку, но заглавный персонаж отсутствует (равно как и на рекламной афише советского фильма с Леонидом Куравлевым и Натальей Варлей). И это неслучайно: он появляется лишь в финале, и в начале прочтения/просмотра мы должны гадать, что скрывается за тремя странными буквами.

Казалось бы, дать ответ на вопрос о сущности Вия проще простого. Сам Гоголь поставил эпиграфом к повести следующие слова:

Все вроде бы понятно: Вий ― начальник гномов. Гоголь слышал предание, кто-то ему рассказал на его родине, и он просто положил его на бумагу. Однако еще в конце XIX века исследователи обнаружили: за какую фразу в этом пассаже ни ухватишься, везде сплошные нестыковки. Припомните свои ощущения, когда вы впервые читали повесть. Открываете книгу ― в заголовке «Вий» и звездочка, ведущая к сноске с гоголевской фразой. Внутренний голос говорит вам: «Отлично, Вий так Вий, какие-то веки, но все-таки над глазами, какие-то гномы должны быть». Вы читаете первую страницу, на ней описывается бурса ― Киевская духовная семинария. Появляются философы, риторы, богословы, потом Хома Брут и его товарищи. Они встречают ведьму. Вы пролистываете 10 страниц, 15, 20, 25, 30 ― а никакого Вия нет. Но вы всё ждете, когда же он появится. Наконец, буквально на предпоследней странице, отворяются двери церкви, и толпа гномов вводит его. Он появляется на пять минут, указывает своим железным перстом на Хому ― и все, развязка всем известна: Хома глядит на Вия и погибает. Дальше поговорим почему.

Да, читатель долго ждал, но не факт, что его ожидания полностью оправдались. Зачем надо было так называть повесть? Очевидно, что Гоголь использует прием предвосхищения, или управления нашим вниманием для того, чтобы сфокусировать его на таинственном существе, но карты раскрывает только в конце.

Вторая нестыковка ― «начальник гномов». Оба слова здесь поразительны. Можно долго размышлять, почему Гоголь выбрал слово «начальник». Оно отсылает скорее к чиновничьей иерархии и как будто предвосхищает «Петербургские повести» или «Мертвые души», в которых очень важна бюрократическая табель о рангах Российской империи первой трети XIX века.

А гномы? Исследователи установили, что ни в русском, ни в украинском фольклоре нет никаких гномов

Совершенно очевидно, что это мистификация. Тут можно было бы возразить, что Гоголь писал повесть в ту эпоху, когда писатели еще не имели в своем распоряжении тщательно собранного и откомментированного свода народных преданий и легенд. Фольклористика как научная дисциплина только-только вставала на ноги. Именно поэтому можно бы и простить Гоголю эту досадную ошибку. Однако есть основания думать, что дело вовсе не в каком-то его заблуждении. Гоголь совершенно сознательно запутывал читателя. Как сказал выдающийся отечественный филолог Ю. М. Лотман: «Гоголь был лгун». Лгун не в том смысле, что он в жизни все время врал, а в том, что его воображение так работало и создавало такие образы, которые не предполагали обязательной привязки к реальности.

Наконец, последняя уловка, которая тоже связана с тягой Гоголя к мистификациям и к заигрыванию с читателем. Он пишет: «…рассказываю почти в такой же простоте, как слышал». Когда я перечитываю «Вия», каждый раз поражаюсь, насколько непроста эта повесть. Искусство рассказа доведено в ней до совершенства: сложная система мотивов, изощренная символика, религиозные подтексты. Уверять, что это безыскусная простота, рожденная в недрах народной фантазии, ― полнейшее издевательство над читателем.

Давайте теперь обратимся к образу Вия.

Вот что в повести сказано об этом отвратительном чудовище:

Вот, собственно, и все. Что тут бросается в глаза? Посмотрите на иллюстрацию «Вия» XIX века. По-моему, ее до сих пор никто не превзошел.

Не знаю, как вам, но мне кажется странным сочетание земли (естественного, природного материала) и железа, которое воспринимается человеком как материал искусственный, поскольку для его получения требуется специальный технологический процесс переплавки железной руды. «Тяжело ступал он, поминутно оступаясь». Почему? Допустим, потому, что у него закрыты веки и сам он не может их поднять: они жутко тяжелые. Но это деепричастие «оступаясь» еще может намекать на дьявольское, сатанинское происхождение существа. Другими словами, «оступание» может отсылать к хромоте, а хромает, как известно, черт. «Хромой бес» (1707) ― знаменитый роман Ален-Рене Лесажа. Железное лицо тоже навевает мрачные ассоциации.

Из этого короткого отрывка, казалось бы, больше ничего невозможно извлечь, но исследователи и комментаторы попытались пойти дальше и просмотрели огромное количество фольклорных источников, записанных в XIX веке, ― до того, как Гоголь создал Вия, и уже после него.

Стало ясно, что до Гоголя в украинском фольклоре не было существ с точно таким же названием и описанием

Можно возразить, что во времена Гоголя бродила в народе какая-то история, но она не была записана и потом бесследно исчезла. К сожалению, так не бывает. Любой собиратель фольклора скажет, что если какие-то истории где-либо циркулируют, то они рано или поздно будут зафиксированы хотя бы в каком-то варианте. Это закон жанра. И все же кое-что нашлось.

Наиболее близка к сюжету Гоголя сказка, записанная в Закарпатье уже в XX веке известным украинским собирателем фольклора Миколой Зинчуком. В ней царь нанимает трех семинаристов для своих нужд, и один из них, подобно Хоме Бруту, читает Псалтырь над гробом умершей царской дочери-ведьмы. В итоге, чтобы одолеть семинариста, она вызывает Люцифера (то есть Сатану), который обнаруживает его в ведьмином гробу. Хотя у сказки счастливый конец, она подозрительно похожа на канву гоголевской повести. А поскольку до нас не дошло записей этой сказки, сделанных в XIX веке, скорее всего, сказка испытала влияние текста Гоголя, а не наоборот!

Нужно искать другие источники. Так, в 1887 году была записана волынская легенда о шелудивом Буняке:

Исследователи до сих пор спорят о происхождении этого существа, но считается, что его имя произошло от переогласованного монгольского имени хана Батыя (Бату-хан), который был разорителем древнерусских княжеств в начале XIII века. Описание тяжеленных век, которые можно поднять только с помощью вил, судя по всему, могло ходить на Западной Украине, и Гоголь мог его услышать в том или ином изводе и воспользоваться. Но были и другие источники. В восточнославянском фольклоре давно известен святой Касьян, который, с одной стороны, имел языческое происхождение, а с другой, был канонизирован церковью. Его день выпадает на 29 февраля, то есть он может прославляться только раз в четыре года. Это довольно мрачный святой, и в народных поверьях его имя овеяно множеством неприятных легенд, отлившихся вот в такие пословицы: «Поднимает веки только на 29 февраля ― и тогда все, на что ни взглянет, погибает», «Касьян на что ни взглянет, все вянет», «Касьян глазом косит», «Пришел Касьян, пошел хромать да на свой лад все ломать».

Очевидно, происхождение Вия каким-то образом связано с фольклором. Если же мы пойдем дальше и взглянем на эпизод трагической ошибки Хомы, то ситуация станет еще интереснее. Оказалось, что сцена, когда панночка-ведьма встает из гроба, а Хома защищает себя апотропеическим кругом, почти полностью была заимствована Гоголем из знаменитой баллады «Ведьма из Беркли» Роберта Саути, известного английского поэта-романтика. В 1814 году ее перевел Василий Андреевич Жуковский, старший товарищ Гоголя. Баллада очень длинная, я привожу шесть наиболее важных для нашего сюжета строф:

Не может быть никаких сомнений, что «он» ― это дьявол, хозяин ведьмы. Сюжет баллады повествует о том, что ведьма погибла и попросила монаха читать по себе молитвы три ночи. Первые две ночи он худо-бедно отработал точно так же, как у Гоголя Хома Брут, но на третью ночь перед ним явился он. Дьявол забирает с собой ведьму. Они исчезают, а что происходит с монахом, совершенно непонятно. Скорее всего, ничего хорошего.

Гоголь воспользовался балладой Саути, но концовку истории ему пришлось продумывать самому, ведь если у английского поэта главной героиней была ведьма, то у Гоголя ― Хома. Мы видим, что у нас есть фольклорный источник монстра, затем Гоголь его додумывает, вышивая по английскому сюжетному узору. В результате рождается нечто новое.

На самом деле Вий не единственный монстр повести. В ней есть еще чудовище No 2 (давайте для простоты назовем его так). Оно появляется перед Вием:

Есть гипотеза, что это немного аморфное чудовище могло быть навеяно знаменитой картиной Босха «Искушение святого Антония», а точнее, одним ее фрагментом. Вот такое странное с головой волка или оборотня существо, из которого торчат то ли ветки, то ли жала ― может быть, как у Гоголя, скорпионные. На нем монах в черной рясе и распластанная лягушка. Такой средневековый иконографический образ мог, как предполагается, стать для Гоголя прообразом этого чудовища.

Но и это не всё. Было еще одно существо (назовем его чудовищем No 3), которое присутствовало в первой редакции «Вия». К сожалению, во второй редакции повести этот фрагмент исчез, поскольку критик С. П. Шевырев, в будущем близкий знакомый Гоголя, не одобрил образ чудовища, решив, что слишком физиологичное описание его уничтожает ощущение ужаса. Вот как чудовище No 3, окруженное не менее мерзкими существами, изображалось в первой редакции:

В первой редакции воображение Гоголя развернулось не на шутку и сопроводило Вия сонмищем отвратительных тварей, как будто точно не имеющих уже никаких фольклорных аналогов и отчасти напоминающих то ли чертей, то ли насекомых, то ли земноводных. Во второй редакции Гоголь всех их в итоге удалил, чтобы вывести на первый план главного монстра.

Итак, вроде бы понятно, как создавался Вий и каковы его прототипы. Остается прояснить вопрос о его, так сказать, функционале. Казалось бы, ответ очевиден: с помощью своей свиты монстр поднимает веки, потому что он единственный может увидеть Хому и указать на него своим перстом. И тут философ совершает роковую ошибку: смотрит на Вия. Если бы он этого не сделал, то Вий не обнаружил бы его и не прорвал апотропеический круг. Именно тогда остальные твари бросились на Хому, он упал навзничь и умер от испуга. Можно предположить, что у него не выдержало сердце.

И тут мне хочется пояснить вам свою точку зрения на вопрос, кто такой Вий и почему ему важно было указать на Хому. У меня есть как минимум три варианта ответа.

Одни исследователи полагают, что Вий ― это продолжение или эманация ведьмы-панночки

Похожая гипотеза: Вий ― ее хозяин, как дьявол у Саути, поэтому он мстит за свою подданную, которую Хома после ночной скачки ударил поленом и она умерла. Другая, еще более экстравагантная гипотеза, которую, впрочем, трудно доказать, заключается в том, что Вий ― воплощение карающего отца. Если помните, в повести был отец панночки ― сотник, весьма суровый, от которого Хома попытался сбежать, но у него ничего не получилось. Сотник страшным голосом говорил Хоме, что если бы попался ему в руки тот, кто убил его дочь, то он настолько жестко расправился бы с обидчиком, что мало бы тому не показалось. Через Вия и осуществляется этот акт возмездия.

Еще более сложная версия, которую предложил очень уважаемый специалист по Гоголю, гласит, что имя Вий перекликается с именем Господа. В церковнославянской Библии фигурирует имя Сый, то есть Сущий, Бог. Вы скажете: как же Бог мог оборотиться Вием и, совершая дьявольское убийство, стать сообщником ведьмы? Разве это возможно? При всей, на первый взгляд, завиральности этой гипотезы в ней есть зерно истины.

Если воспринимать Вия в контексте всей повести, то можно увидеть, что мир, в котором живет Хома, в целом очень страшен

Гоголь рисует его так, будто он проклят. В самом начале повести, когда мы читаем о нравах в Киевской семинарии (она же бурса), мы видим, что там черт знает что творится: Гоголь очень часто использует слово «черт» для описания нравов этого заведения. Семинаристы, в том числе главный герой, изображены как люди, которые думают только о собственном желудке и удовольствиях. Они постоянно дерутся, попирают имя Господа, воруют друг у друга. Все описание жизни в бурсе проникнуто мощной иронией и сарказмом. Это неприятное, покинутое Господом место. Проблема усугубляется тем, что выпускники семинарии должны стать священниками и отправиться в приходы по всей территории как минимум Украины.

Буквально за пятнадцать лет до того, как Гоголь начал писать «Вия», произошли крупные преобразования в Киево-Могилянской академии, древнейшем высшем учебном заведении, из которого вышла вся церковная элита допетровской и Петровской эпохи. В 1817 году при правлении Александра I академия была закрыта, а спустя два года вновь открыта, но уже с новым преподавательским составом. Произошла полная перестройка всей церковной жизни Киева. Возможно, с этим связан тот намек, который Гоголь делает в иронически-саркастическом описании порядков в семинарии. Старые добрые нравы исчезли, а новые еще не сформировались. Они совсем не соответствуют высокому духовному статусу этого намоленного места.

Посмотрим, кто учится в семинарии? Троица друзей: богослов Халява, ритор Тиберий Горобец и философ Хома Брут. Халява ― клептоман и любитель выпить. Ритор Тиберий Горобец ― задира и драчун. Хома Брут ― греховодник, сластолюбец и лентяй. В повести Гоголь открыто указывает на то, что Хома нарушает пост и предает Христа, отчего и назван Брутом. Когда отец панночки просит Хому три ночи читать молитвы по ее душе, поскольку такова была последняя воля его дочери, он добавляет: «Ты, добрый человек, верно, известен святою жизнию своею и богоугодными делами, и она, может быть, наслышалась о тебе». На это Хома отвечает: «Кто? Я? <…> да я, хоть оно непристойно сказать, ходил к булочнице против самого страстного четверга». После скачки с ведьмой Хома возвращается в Киев, идет к вдовице на рынок и проводит, как намекает Гоголь, с ней ночь. После бурного возлияния он лежит в кабаке и курит свою люльку.

Короче говоря, Хома постоянно грешит, и это притом что он будущий священник!

А что же его друзья? В конце повести Халява становится звонарем в духовной семинарии:

Гоголь описывает Халяву со свойственной ему иронией. Если он «по прежней привычке» украл вещь, то, видимо, не может по-другому, как не могут жить иначе и другие семинаристы. Никакого божественного предназначения у этого заведения, судя по описанию Гоголя, больше нет. Оно оставлено Богом и как будто проклято.

Подведем итоги. Чудовище Вий ― это не эндемический вымирающий вид монстра, он связан с нашим миром многими ниточками. Вообще, это очень значимый мотив во всем творчестве Гоголя: манихейская борьба добра со злом. В своих ранних произведениях он сделал ареной этой борьбы родную Украину, там же поместив своих страшных существ. Позже, в своей прозе 1840-х годов, Гоголь переносит эту извечную борьбу в Петербург, где место монстров займут чиновники и бюрократы.

Фото: Ральф Штейн / Томская электронная библиотека / Public domain