Заслуженный учитель России, автор блога об истории России Тамара Эйдельман выпустила не одно поколение старшеклассников. Среди них были и её дети — Митя и Анна Алешковские. В своих «Правилах воспитания» Тамара Натановна рассуждает, как совместить преподавание с материнством, дружбой, гражданским долгом и не сойти с ума.

1. Идеи о том, что какие-то «взрослые» вопросы надо скрывать от детей, мне совершенно чужды. Так же, как и идеи, что с ребёнком на взрослые темы надо говорить как-то специально, вызывать их на такие беседы. По-моему, если родителей волнуют, к примеру, гражданские и социальные вопросы, то они и так будут обсуждать их дома, между собой — и дети просто вырастут среди этих разговоров. У нас дома — и когда я была маленькая, и когда мои дети были маленькими — взрослые постоянно обсуждали общественно-политическую повестку. Атмосфера просто кипела, а дети слушали, потом задавали вопросы, в какой-то момент сами присоединялись к обсуждению. Другого сценария я и представить себе не могу. Единственное, что я не стала бы обсуждать при детях, — это взрослые сплетни.

2. Школа, как мне кажется, не должна быть политизированной. В том смысле, что детям не должны навязываться политические решения и уж тем более политическое участие. Если дети сами хотят создать, скажем, политический дискуссионный клуб — отлично. Но учителя не должны вовлекать их ни в какие организации и действия. Мои взгляды прекрасно известны моим ученикам, потому что я обо всём пишу на фейсбуке в открытом доступе и многие из них меня читают. Если дети спросят о моих взглядах — я отвечу, если они захотят со мной поспорить — я поспорю. Но сама их вовлекать в такие беседы не буду, так же как не буду звать на митинги, например.

Для старшеклассников у меня есть задания по современной политической обстановке, оценка за которые идёт в обществознание, но я оговариваю, что оцениваю не их взгляды, а их знания, умение обосновывать своё мнение, анализировать. Бывает, что те, с кем я согласна идеологически, получают тройку, а те, с кем взгляды расходятся, — пятёрку. Потому что оценки я ставлю не за идеологию, а за работу. Хотя это нелегко, приходится сжимать зубы.

3. Патриотизм нельзя воспитать «в лоб». Юнармия и прочие условно патриотические организации — воспитанию патриотизма точно не помогут, как и любые другие попытки манипулировать детьми и подростками. Это извечное желание сбить детей в стаю (многим из них быть в стае, увы, нравится) и потом повести её решать за взрослых грязные задачи. Патриотизм воспитывается личным примером, через любовь к семье, к школе, к друзьям, к природе. Не через официальные слова, а, скажем, с помощью формирования экологического сознания, уважения друг к другу, которое должны проявлять и учителя, и дети, и родители. Через открытый разговор о любых недостатках страны, а не через замалчивание этих тем. В общем, если учителя и родители нормальные, ответственные люди, это и есть главное патриотическое воспитание.

4. Разница между родительским шаблоном поведения и учительским, конечно, есть. Но разделить две эти ипостаси бывает очень трудно. Если ты мама-учитель, то поневоле приносишь домой школьные представления о том, можно ли прогуливать, списывать, как делать домашние задания. Другая сторона медали — большой соблазн стать ученикам второй мамой или другом. Хотя и то и другое неправильно.

Дружить с выпускниками — отлично, но можно ли называть себя другом человека, которому ставишь два или которого всё время оцениваешь?

Я не хочу сказать, что учитель не должен понимать своих учеников. Или — как мама — защищать, прощать, любить. Просто он делает это по-другому, больше требует, учит, то есть занимается тем, что маме дома, вообще-то, делать не надо.

5. За тридцать с лишним лет работы я два раза повысила на учеников голос. И то думаю, многие коллеги удивились бы, что я считаю такой голос «повышенным». Когда я только пришла работать в свою первую, 45-ю московскую школу, директор Леонид Мильграм сказал мне: «Если закричите — класс потерян». Я это запомнила. С собственными детьми срывалась, конечно, и мне за это стыдно. Как справляться с подобными эмоциями? Просто стараться больше так не делать (получается не всегда).

6. Не могу сказать, что полностью отрицаю гендерные паттерны в воспитании детей. Я не раз говорила ученицам какие-то вещи, касающиеся только девочек. А с учениками разговаривала о мужественности. Но в целом на гендерных шаблонах я стараюсь не зацикливаться. Однажды в походе, например, молодой человек отказался мыть посуду, сказав, что это дело девочек. Тогда я дала ему чисто мужскую работу — он два часа рубил дрова в лесу. Своих же детей я пыталась приучить всё делать вместе (скажем, посуду должны мыть и мальчики, и девочки), «не надо плакать» говорила как сыну, так и дочке.

7. У нас в семье была однозначно запрещена матерщина. Даже не запрещена (официальных заявлений по этому поводу никто не делал) — просто и дети, и родители в присутствии друг друга эти слова никогда не использовали. Также мы, родители, всегда очень отрицательно реагировали на любые разговоры о прелестях материального благополучия и на любые национальные стереотипы. Надо сказать, что в отношении двух последних вопросов мы вполне добились своего и система ценностей моих детей мне вполне нравится. С матерщиной, боюсь, не совсем справились (при мне, правда, они до сих пор не матерятся).

8. Чтение, спектакли, музеи, путешествия для нашей семьи — норма жизни. Даже скорее атмосфера, которой мы дышали — и в какой-то мере дышим вместе до сих пор, хотя моим детям уже за тридцать. В подростковом возрасте дело облегчалось тем, что они были ещё и моими учениками и поэтому у нас было огромное количество совместных дел — спектаклей, байдарочных походов, поездок.

9. Конечно, я всегда хотела, чтобы мои дети хорошо учились, но не ради поступления в вуз. Дочка в итоге училась хорошо, сын был жутким двоечником. При этом домашкой с ними я не занималась никогда. Дочке только в первом классе помогала, а потом она никогда не просила. Сыну хотела бы помогать, но он, как хулиган, не разрешал. Поощрять за пятёрки мне как-то в голову не приходило, честно говоря. Ну, там: «Молодец!» — и всё. Что касается поступления в вузы, то эти решения дети уже принимали сами и очень удивлялись, когда я им рассказывала, что за некоторых этот выбор делают родители.

10. Когда дети переживали переходный возраст, мне казалось, что я не смогу сохранить с ними доверительные отношения. Я совершенно не контролировала ситуацию, с этими эмоциями было очень трудно справиться. Но мне, наверное, помогал педагогический опыт — всё-таки я к тому моменту уже навидалась переходных возрастов своих учеников. Не то чтобы это мне давало ответы на конкретные вопросы, просто создавало некоторую пусть слабенькую, но возможность объективно оценивать и детей, и свои поступки. Я честно старалась соблюсти баланс — проявлять любовь, заботу, но при этом не подминать детей под себя и не забывать, что в какой-то момент их всё равно придётся отпустить в самостоятельную жизнь.

11. Меня часто спрашивают, чем нынешние дети отличаются от прежних. Вообще-то, не многим. Как сказал бы Воланд: «Люди как люди, и милосердие иногда стучится в их сердца. Квартирный вопрос только испортил их». В роли квартирного вопроса в этом случае, наверное, выступают многочисленные девайсы и доступ в интернет. Хотя именно они дали нынешним детям больший кругозор и большую свободу. А вот недостаточно хорошее умение пользоваться знаниями и свободой — то, от чего страдало и моё поколение, и поколение моих детей, и нынешнее тоже. Увы, это наша извечная проблема.

Материал подготовлен при участии стажера Анны Кадочниковой