1 Сентября — это не только про детей и их родителей. Это еще и про учителей, которым предстоит не менее важный и не менее тернистый путь. Как пройти его достойно? Об этом в эфире нашей «Радиошколы» рассказал учитель информатики Новой школы, абсолютный победитель конкурса «iУчитель-2018» Владимир Погодин.

«Не уроки, но встречи»

Первого сентября мы с детьми обязательно сядем в кружок, попробуем «встретиться» друг с другом. Учеников это уже не удивляет, хотя, когда я начинал эту практику (я делал это и в государственных школах), бывало по-разному. Кто-то к такой встрече не готов — но может послушать, как говорят другие. Это нормально и важно: пока ты чего-то не хочешь, в тебя это не впихивают, но при этом ты остаёшься в контакте с остальными.

Я в этом кругу тоже что-нибудь скажу, но пока не знаю что. Пойму, когда увижу детей.

Мне очень нравится встречать учеников после каникул, когда они наконец отдохнули от школьной системы, немножко пришли в себя. Хочется, чтобы они такими и оставались. Это одна из моих основных мечт в школе — я каждый год пытаюсь решить эту проблему, и каждый год у меня что-то получается, а что-то не очень. Я хочу, чтобы ученики чувствовали себя не просто хорошо, — я хочу, чтобы они чувствовали себя. Ведь первое, что теряешь в школе, — собственные чувства и желания, а вместо этого приобретаешь ощущение, что ты кому-то что-то должен.

Школы могут быть разными. Я знаю и такие, где без слова «должен», которое транслируется ученикам сверху вниз, вообще всё разваливается. Там дети должны не себе и даже не родителям — там дети должны педагогам. Ученики это прекрасно понимают и в начальной школе относятся к такому положению дел чуть более лояльно, но начиная класса с пятого они проходят волшебный предподростковый, а затем подростковый кризис — и вот тогда прекрасно уклоняются от любого «должен», особенно если чувствуют над собой насилие. Они, конечно, придут на урок — но не будут там присутствовать.

Мы вообще под «педагогикой» часто подразумеваем «уроки». Но уроки — это не про что-то живое. Я говорил об этом с детьми: «Ребята, здорово, если у нас случаются не уроки, но встречи». И я выступаю за то, чтобы взаимодействие с учениками было чем-то живым. Бывает так, что урок — это то, к чему ты как учитель привык, то, что ты делаешь по инерции. А это не похоже на жизнь: она же всё время разная.

«Они хотят быть независимыми, но им нужны взрослые»

Часто в школах 5–6-е классы считают «серыми зонами». С ними действительно есть определённая трудность, и дело даже не в том, что дети покидают свою классную «маму» и приходят к разным учителям: просто у них кончается один кризис и начинается другой. Это одновременно и психологическая перестройка, и знакомство со множеством новых людей и требований, и всплеск гормонов.

Взрослым в этот период не нужно сильно переживать — стоит его проживать. Это не болезнь, а нечто, что сопутствует росту. Важно помнить, что в это время дети очень хрупки: они хотят быть независимыми, но при этом им очень нужны взрослые. Правда, нужны в очень хитрой позиции — принимающей. Это большая работа, а не просто слова, — причём работа, которую проводишь с собой, а не с ребёнком.

Если мы, учителя, действительно называем новое поколение детей «сложным», то мы таким образом сообщаем, что стареем. Если мы называем это «проблемой», то мы как бы снимаем с себя ответственность. Во всяких громких документах и интервью, где учителей спрашивают, какая у них цель, они говорят волшебное «научить учиться». Но если ты этому учишь, то, наверное, умеешь и сам? А если умеешь — можешь применить.

Дети, которых я сейчас вижу, изменились, потому что изменилась коммуникативная ситуация. В частности, это связано с гаджетами, большой долей коммуникаций в сети. Но внутри они остались теми же. Значит, мы должны учиться видеть их, понимать — когда ты сам учишься, ты принимаешь изменения гораздо легче.

«Жить на работе — прекрасно»

Я для себя не определил, когда нужно уходить из школы. Да и что это значит? Школа — не место и даже не время. Школа — это состояние. Получается, что я должен определить, когда я уйду из этого состояния, уйду от детей, к которым приходил с посылом «я на своём месте». Получается, когда я ухожу — я теряю своё место? Но в какой момент я его теряю? Думаю, для учителя этот момент наступает, когда у него перестаёт хватать ресурса на что-то важное.

Учитель, который не заботится о себе, безошибочно воспринимается детьми как тот, кто мало чему может научить. В этом смысле мы похожи на врачей, психотерапевтов: всё это помогающие профессии. Они подразумевают, что ты отдаёшь много своего ресурса людям, которым помогаешь. Учителя отдают свою жизнь, делятся ею (даже те, которым «должны»). И если я, отдавая свою жизнь сорокапятиминутка за сорокапятиминуткой, чувствую, что мои ожидания не сбываются, дети не слушают, я не могу реализоваться, — наступает выгорание.

Возникает вопрос: с кем поговорить, к кому идти за помощью? Учитель, особенно в обычной общеобразовательной школе, часто профессионально одинок. Я рад, что работаю там, где могу обратиться к коллегам, с которыми у меня есть контакт. Важно, чтобы был даже не психолог или тьютор, а кто-то, с кем можно попить чаю и поговорить не про работу.

Но в конечном счёте всё равно лучше обращаться к профессионалам. Ничего такого в этом нет, выгорать не стыдно. Я помню, как обращался за помощью, и помню, как не обращался, — второй вариант был гораздо более разрушительным. Мы делаем важную работу, но иногда оказываемся без поддержки.

Есть такая фраза: «живёт работой». Не «на работе», а именно «работой»

Вот таким людям можно только посочувствовать, потому что это и ведёт к выгоранию. Жить на работе — прекрасно, и жить вне работы — не менее прекрасно. Но я не считаю, что школе нужно отдаваться целиком. Более того, когда я так делал, моя эффективность терялась — страдали и дети, и я. Такая самоотдача — не то же самое, что Семён Львович Соловейчик когда-то назвал «будничным самозабвением». Будничное самозабвение — это не когда ты «живешь работой», это когда ты находишься в процессе и живёшь на самом деле.

«Если ученик ненавидит мой предмет, это тоже прекрасно»

Когда ребёнок приходит и говорит: «Я хочу учиться на одни пятёрки» — это говорит не он, а его родители. Потому что ребёнку этого не нужно. Ему нужно, чтобы мама и папа его любили, чтобы он чувствовал себя принятым. И вот стою я, учитель, и понимаю, что ребёнку не нужен мой предмет, хотя он убеждает меня в обратном.

Давайте вернёмся в позицию взрослого. У него есть несколько ипостасей. Первая: я принимаю ребёнка таким, какой он есть сейчас, потому что, если я не буду принимать его, он откажется от меня. Вторая: я стараюсь понять его чувства и сделать так, чтобы он не боялся высказывать их. Третья: я стараюсь оставаться при этом самим собой, не носить маску.

Если ученик приходит ко мне и говорит, что ненавидит мой предмет, я считаю, что это прекрасно: это начало нашего контакта. Конечно, я не могу поддержать оценочный дискурс про другого человека, но я всегда могу поддержать разговор о чувствах — это то, чего не хватает большому количеству детей.

Самое главное и тяжелое для учителя в школе — быть настоящим, самому оставаться в контакте с собой. Когда есть эти три вещи, три ипостаси — я реален, я в контакте с самим собой, я принимаю ребёнка, которого вижу, и стараюсь его эмпатически понять, — проблемы начинают решаться. Я верю, что у каждого человека, который находится рядом со мной, есть достаточно ресурса для того, чтобы справиться с трудностями. И я транслирую эту веру самому человеку.

Но и родители должны доверять себе: школа не может заменить родительскую интуицию, и никто ребёнка лучше его мамы и папы не почувствует. Именно это глубинное чувство помогает говорить с ребёнком, выстраивать с ним контакт. Я горжусь теми родителями, которые всегда на стороне своих детей. Значит, у этих детей всё будет в порядке, что бы в школе ни случилось.

В подготовке материала принимала участие стажёрка «Мела» Елизавета Минаева. Фото: Roman Samborskyi / Shutterstock / Fotodom